Из истории отечественного предпринимательства

Иван Васильевич

На Руси стояло запоздалое средневековье. Иоанн IV, прозванный за ласковое обращение Грозным, переусердствовав чуток с укреплением вертикали власти, обратил наконец свой взыскательный взор на экономику вверенной его попечению державы. И что ж узрел? Ужас! ВВП - курам на смех, темпы роста - минусовые, заграничное уважение - ниже всяких приличий, народ разбаловался донельзя: на государевом монетном дворе всяк кому не лень для собственных нужд деньги чеканит. И добро бы из чего, а то из валюты, которой и так в стране не хватает. В общем, полный аншлаг, в смысле облом, хоть иди с шапкой Мономаха по миру!

Опять же, с Европой дела не заладились, ливонцы санитарные кордоны не только не снимают, а наоборот укрепляют, товары через границу втридорога пошлиной облагают... И тут вспомнил государь, что под боком у него целая Сибирь, изобилующая разными полезными вещами. Позвал Малюту. Вопросил его царь: «Так, мол, и так, кого из воевод направить для дальнейшего укрепления федерализма в разрезе налаживания диалога с отбившимся от рук Кучумом?» На что Малюта ответил ему, что Кучум хоть и отбился от рук, но отбился далеко от Москвы, а которые могли это сделать в ближних местах к рукам, как раз, прибраны и ликвидированы. Беда же в том, что, по несчастному стечению обстоятельств, эти самые неблагонадежные как раз и могли оказаться самыми полезными для укрепления московско-сибирской дружбы.

Призадумался государь. И решил взяться плотно за олигархов. Вызвали Строгановых. Доходчиво им ситуацию объяснили. Поняли они быстро. «Как же, говорят, есть у нас подходящий человек, Ермаком кличут. Нашу охранную службу возглавляет».
«Позвать его немедля ко мне»,- царь кричит. «Не, негоже вашему величеству это, -
Малюта говорит, - не тот человек. По его голове давно плаха плачет, а под
амнистию его еще не подвели. Да и команда у него - кошмар! Одни киллеры беглые. Куда ж их во дворец?»

«Тьфу ты, - царь говорит,- что за притча! Как дельный человек, так во всероссийском розыске. Ладно, пущай Строгановы банкуют, поручаю». «Оно бы, конечно, можно, ¬Строгановы говорят. - Да вот припасу бы огненного из казны получить и указ бы какой, со льготами там разными, чтоб не зря нам, значит, стараться». «Указ - это пожалуйста, - царь отвечает. - Указ или там постановление - это за милую душу. А вот чтоб Строгановский спецназ боевым припасом снабжать - увольте. Как хотите, так и крутитесь».

Ну, Строгановы на то и Строгановы. С их-то деньгами да связями чего крутиться! Другие покрутятся. Выехали в свою производственную вотчину, вызвали Ермака со товарищи, банкетик ахнули, амнистию да посольскую должность посулили, уговорили, в общем. «Мол-де, лично Надежа-государь просил порядок навести». Ермак-то и поверил, бумагу и не спросил казенную. А сам он в авторитетах ходил, как сказал, так уж ему поперек в охранном предприятии никто. Сказал «С Кучумом разбираться», значит, с Кучумом..
Ну, собрал народ. Оружия на местном черном рынке прикупил, благо там все было схвачено, и отправился за Урал, с Кучума налоги в бюджет требовать. А с Кучума не то что недоимки, ефимок зеленый не стребуешь. До разборок дело дошло, слово за слово, а там уж не только за холодное, но и за горячее взялись. Серьезная разборка вышла: Ермак Кучуму-то и врезал. В те времена предпринимательство было делом опасным, не только руки-ноги, но случалось, и голову отрывали. А амнистию Ермаку все же Строгановы выхлопотали, да уж ни к чему она атаману оказалась: достала его все ж Кучумовская служба безопасности. Ну а царь да Строгановы - те поначалу весь почет приняли: первый себе в зачет целое ханство записал, а вторые такие налоговые льготы получили, что потомкам и не снились. Да все же правда, в отличие от Ермака из Иртыша, выплыла. И по сей день знают люди, кто дело делал, порушенные Батыем связи налаживал, а кто руками водил.

Петр

В истории отечественного предпринимательства по праву видное место принадлежит Петру I Алексеевичу. И чем он только ни занимался, и чего он только не предпринимал! О прорубке без согласования в инстанциях целого окна в Европу уже сказано и написано немало. Экономические и культурные связи были также налажены, фазенды новых русских под рококо с барокко обустроены, так что одной рубкой дело не ограничилось.

Ну кофе, табак, декольте, ночные тусовки,- это приобретения большей частью сомнительные, хоть и позаимствованные из шибко развитых стран. А вот среди монументальных творений Петра помимо Северного флота, плававшего в то время исключительно по поверхности моря, почему-то вспоминают в основном Петербург. Говорят даже, что Москву-де первый император не любил, и поэтому свои архитектурные изыски осуществлял в болоте.

Мнение это, представляется, ошибочно. Москву Петр любил, но тайною любовью! Именно поэтому и экспериментировал вдали от границ первопрестольной. Но конечно, особое, трепетное отношение Петра Алексеевича к Москве как-то должно было себя проявлять. Пришло время поведать об одном из важнейших его начинаний, мало оцененных современниками, но нашедших немало последователей уже в наше время.
При Петре, как впрочем до и после него, в Москве было много грязи. Причем в прямом, а не в переносном смысле. Что называется, ни коню, ни верблюду. Везде пробки! Одни свиньи им и радовались.
Ознакомился царь с зарубежным передовым опытом дорогостроительства и понял: так жить дальше нельзя! Даже царские экипажи по Москве проехать не могут, а иномарки олигархов в лужах тонут! Какой же может быть у власти авторитет в такой грязище! Вернулся, значит, царь из развитых стран и сразу же взялся за дело. Тюльпаны по-амстердамски он решил не сажать. Зачем, рассудил, если пока подданных хватает?! А вот дороги привести в порядок распорядился.

Да так хитро придумал: с каждого въезжающего в столицу коммерсанта в зависимости от лошадиных сил телеги брать булыжники как налог.

И что же думаете? Замостил вскоре царь-предприниматель центр Москвы! А еще говорят, что он ее не любил! Так что недаром потомки ему такой красивый памятник поставили: раз взглянешь, долго не забудешь!
Так с легкой руки самодержца и вошло в московский обычай брать натурой с коммерсантов. Только теперь, конечно, берут не камешками, куда они? Одна морока. Прорубленное окно в Европы сделало свое прогрессивное дело: если уж и берут, то «зеленью», а на обустройство дорог отстегивают деревянными. Здравствуй бы и поныне Петр Алексеевич, он бы конечно, такое предпринимательство решительно пресек. С присущим ему задором и изобретательностью. А памятник убрал, из скромности, конечно. Любовь-то к Москве у него тайная была, стоит ли так ее афишировать!

Николай I

Николай Павлович, прозванный в народе за свою прямоту Палкиным, тоже был не чужд предпринимательской жилки. Только орудовал он не топором, как его прапрадед Петр. Времена-то пошли другие. Конституции, парламенты, паровозы, пароходы, демократы, декабристы. Цивилизация, словом.
Надо было быть на уровне. С парламентами и свободой слова царь решил погодить. Страна-то ого-го: от океана до океана, от северных до южных морей. Америка как-то колонизировалась сама собой, налоги в бюджет поступали исправно. Можно, конечно, было негров освободить, потребовать от Штатов: либо-либо. Либо негров освободить, либо пущай лосося у Ниагарского водопада ловят. Если в Москве, конечно, разрешат. А что, вполне мог царь: мировая общественность еще победы в Отечественной войне помнила, о том, что в России пароходы из стадии проектных разработок не вышли и не догадывалась, и американцы к нам с пребольшим почтением относились. Так и обращались: чего, мол, еще изволите? Не потревожили ли покой ваших котиков лежбищ наши коммерсанты? Если что, не извольте сомневаться, сейчас мы на них статью в декларации прав и свобод сыщем, да такую, что впредь неповадно станет.

Но нет, не стал Николай в чужой дом со своим аршином соваться. Не в наших традициях было учить других жить. Да и чего далеко плавать, если кого освобождать приспичило! Свои горемыки к земле прикреплены. Однако это уже не предпринимательство получалось, это уже демократизацией попахивало. А царь смолоду знал, что запах этот сродни пороховому, только поначалу на французские духи похож. А дальше кровью пахнет. Да и бабушку император свою, Екатерину, очень уважал: что ни говори, умела покойница не только свою семейную жизнь устроить, но и государством управлять. Не раз  учила она внучат: царство-де наше столь обширно, а народы, его населяющие, столь различны по характеру и уровню социально-экономического развития, что никакая иная форма правления, кроме самодержавной, здесь невозможна.

Таким образом, с неграми и крепостными вопрос отпал. Тогда решил самодержец построить скоростную магистраль из Москвы в Петербург и обратно. Чтобы, значит, в корне пресечь возможность длительных путешествий туда-сюда. Да и потом, к себе-то, в Царское Село он чугунку уже давно провел и очень ей радовался: быстро, удобно, без пробок на дорогах. Но масштабы его не устраивали: малы были масштабы, не тот размах, не царский.

Дал указание Николай Павлович проектировщикам. Те, известное дело, обрадованно взялись за дело, иностранных спецов пригласили, долго мерили, большой объем проектно-изыскательных работ провели. Сделали проект. Не проект - игрушечка. Рельеф-то у трассы сложный, реки, болота, низины, возвышенности. Про леса уж и говорить не приходится. Дорогое удовольствие здесь чугунку прокладывать!
Ну, загранспецы все свои наработки постарались реализовать, все подсчитали, как и где сэкономить можно, где болото обойти, где гору. Вышел срок, пошли к царю, положили пред его очи карту с планом.

Глянул государь на причудливо извивающуюся трассу и спрашивает: «Это что, дескать, за диаграмма прохождения российского бюджета через госсовет? И что, по этой, с позволения сказать, загогулине вы хотите пустить поезда из одной моей столицы в другую? Чтоб мой поезд, словно заяц по лесу петлял?! Что развитые соседи подумают? В России уж и железной дороги прямой построить не могут? То влево, то вправо, а то и вовсе назад. Срамота!» Проектанты ему: «Рельеф сложный, нельзя по-другому. То да се: никак спрямить невозможно».
«Нельзя говорите,- задумался царь.- Невозможно, значит? Это у вас, в Европах невозможно. А у нас - все возможно, если ради престижа страны и ее лидера помазанного нужно».
Взял государь линейку, приложил к карте и провел красным карандашом жирную черту из Петербурга в Москву. А рядом еще и приписал для непонятливых: «быть по сему», и расписался.

И что же? Построили-таки дорогу. Вопреки и наперекор передовой западноевропейской идее, гласящей, что издержки надо сопоставлять с результатами. Нам их слюнтяйство было не с руки. Еще со времен Ивана Грозного повелось ведь, что на Руси полным-полнешенько ну совершенно лишних людей, которых решительно девать некуда. Так что с рабочей силой и ее значительной убылью вопрос был решен как всегда. На рельсах и шпалах даже экономия получилась. Потом, наверное, чиновники еще и премию себе за это выписали.

А дорога железная вышла - ну прямо памятник рукотворный предпринимательской активности Николая Павловича! И ведь в чем-то прав он оказался: сколько уж лет прошло, а народу в России все избыток, все никак придумать не могут куда бы его подевать, да чем бы его занять, чтоб не баловал.Николаевская же магистраль (ее новые предприниматели, тоже боровшиеся с лишними людьми, Октябрьской назвали) работает, прямая, как палка. И потомкам покоя не дает. Хотели уж рядом еще одну проложить, суперскоростную, как в Европах. Да осечка вышла: хоть народу, по всему видно, по-прежнему излишек, предпринимателя нужного уровня нет. Не вызрел видно. Погодить чуток придется.