Что не так с нашим образованием

В современном обществе судьба демократии тесно связана с судьбой науки. Потому что между той самой наукой, на которой якобы основана и наша система образования, и устоями современного общества существует теснейшая связь. Только что-то не так с нашим образованием, основанным на науке.

Мы постоянно слышим рассуждения о том, что преодоление сырьевого характера российской экономики связано с инновациями, с образованием, с наукой, со знаниями. С другой стороны, мы не менее часто сталкиваемся с рассуждениями о том, что наше общество не способно к самоорганизации, к общественной и политической инициативе, не готово к демократии, но зато тотально склонно к коррупции и проч. и проч.

Возникает вопрос: а где социализируется большинство наших граждан, потенциально способных выполнять все эти роли, где они овладевают максимумом навыков и компетенций для жизни в обществе? Семья давно перестала выполнять роль института социализации - ее место заняли общественные, прежде всего образовательные, учреждения. А сейчас в силу демографической ямы начала 1990-х сложилась ситуация, при которой высшее - наиболее научное по своему характеру - образование фактически становится всеобщим. Ситуация странная - вся молодежь, которая вообще этого хочет, получает в стране высшее образование. А что-то никаких прорывов, связанных с такой, казалось бы, гигантской капитализацией знания, в обществе не происходит. Равно как и незаметно, чтобы высшее образование каким-то благотворным образом отражалось на социальных или политических навыках этой самой высокообразованной молодежи.

На эту ситуацию можно смотреть из административной перспективы: полагать, что коррупцию можно победить хорошими законами; что политическую сферу можно нормализовать партстроительством сверху, что инновационную экономику можно создать с помощью специальных институциональных инноваций (например, госкорпораций или венчурного финансирования) и т.д. А что если посмотреть на это иначе? Что если наше высшее, университетское образование дает нам на выходе людей, которые не способны к инновациям? Не способны к существованию в демократической политической системе? Не способны к самоорганизации? Воспринимают коррупцию как норму? Что там вообще, черт возьми, творится, если общество, освобожденное политически и экономически «сверху», остается коррумпированным, ориентированным на потребление готового, а не на созидание нового, соглашающимся с авторитарно-бюрократическим характером своей жизни?

Здесь надо разбираться, потому что это не праздный вопрос. Наша система образования - с начального и до самого высшего - гордится тем, что она является научной. Это видно из того, как воспринимается, например, среднестатистическим интеллигентом попытка ввести в школе или в университете что-нибудь религиозное (например, основы православной культуры) или сократить там самую научную дисциплину - высшую математику. Но вот парадокс, несмотря на всю свою «научность», которая в конечном счете и легитимирует негативную реакцию на все десекуляризационные начинания, эта система производит мракобесное, не побоюсь этого слова, общество. Которое совсем не рационально - ни политически, ни социально, ни экономически. Которое воспринимает коррупцию как норму, которое не способно к инновациям, основанным на знании. Как это объяснить и что на самом деле можно противопоставить той же десекуляризации российского образования? Церковь же, в отличие от нашей научной системы образования, не несет за такое общество никакой ответственности.

Джон Дьюи однажды заметил, что судьба демократии тесно связана с судьбой науки в современном обществе. Потому что между той самой наукой, на которой якобы основана и наша система образования, и устоями современного общества существует теснейшая связь. Современная наука основывается на определенной системе норм, которые, если рассмотреть их поближе, по идее должны формировать особый тип субъекта. Субъекта, который как раз и является субъектом свободного и демократического общества, основанного на знаниях. Не «воспитывать», внушая определенные этические заповеди или тем более политические предпочтения, установки, а просто-напросто вырабатывать определенные установки в силу включения в среду, претендующую на научный характер. Что это за нормы?

Универсализм

Наука оперирует универсальным знанием и универсальными аргументами. Она чужда партикуляризму - не может быть особой «национальной», или «самобытной», или «суверенной» науки. Лев Толстой в заметке «О свободной школе» определял подлинные науки так: все подлинные науки «космополитичны». «Все они не только не разъединяют, но соединяют людей. Все они доступны всем людям и удовлетворяют критерию братства людей». Напротив же, науки «русские, французские суть не науки или науки вредные и должны быть исключены». Толстой прав, ибо научный универсализм означает определенный род космополитизма. Ученый живет наукой и, значит, может и должен заниматься ей там, где находит для этого лучшие возможности. Все вопли по поводу утечки мозгов с патриотическим уклоном исходят из непонимания характера научной деятельности как таковой. Ученые не могут конкурировать между собой по государственно-национальному признаку. Но государства конкурируют между собой за привлечение ученых.

Свобода

Наука не признает никакого авторитета, кроме свободного публичного суждения рационального индивида. Там, где нет свободы суждения, нет никакой науки. Михайло Ломоносов, коего мы чтим как одного из основоположников отечественной науки, был учеником Христиана Вольфа. Вольф же формулировал всё это с необычайной ясностью, давая дефиницию «свободы философствования» (в его время это означало «свободу научного рассуждения»): «Если мы философствуем, то нам либо позволяется высказываться публично о том, что нам представляется истинным и что ложным, либо мы должны защищать в качестве истинного только то, что кажется таковым другим людям. Всякий согласится, что в первом случае мы пользуемся свободой философствования, тогда как во втором случае ее нет.

Кто свободен в своем философствовании, должен руководствоваться своим собственным, а не чужим суждением» (Einleitende Abhandlung ueber Philosophie im allgemeinen, § 151). Или, как замечал Лессинг: «Истина - потребность человеческого духа, и малейшее стеснение его в удовлетворении этой потребности есть тирания».

Демократизм

Научный поиск - это не только свобода индивида, это еще и определенный тип коммуникации. Причем коммуникации, которая основана на признании свободы и равноправного достоинства партнеров. Цель научной коммуникации - не управлять партнерами (как в случае командного или бюрократического взаимодействия), не убеждать их в своей правоте (как в случае политической пропаганды или риторики), не использовать их для достижения определенных целей (что имеет место в случае коммуникации в рамках экономической логики). Ее цель - достижение такого решения спорного вопроса, которое было бы свободно принято всеми равноправными участниками коммуникации на основании выдвинутых рациональных и эмпирических аргументов. Это не означает, что ученые могут решить любой вопрос, но можно понять, почему тот или другой вопрос пока не имеет решения.

Разумный консенсус

Демократизм и свобода научной коммуникации направлены на то, чтобы ее участники могли прийти к разумному консенсусу. Этим научный тип коммуникации отличается, например, от религиозного, поскольку она основана не на разуме, а на вере. Именно по этой причине религиозное знание было лишено в современных государствах статуса экспертного (его место заняло научное экспертное знание) и приобрело приватный статус. Экстернализация определенных особенностей научного типа коммуникации в сферу общественно-политических дискуссий позволила сформировать в современных государствах разумный публичный консенсус мирным путем, в частности лишить взаимоуничтожающего потенциала и политический конфликт классового характера.

Честность и публичность

Наука занята свободным поиском истины, ложь любого рода - прямая противоположность научной установке как таковой. Современная наука основана на принципе открытости и публичности - она возникла путем отрицания более архаичных представлений о скрытом и тайном знании. Публичность и прозрачность результатов научного поиска контролирует научную честность.

Свободная ассоциативность

Современный научный поиск - сложный механизм. Давно ушел в прошлое энциклопедист-одиночка. Ученые свободно организуются для решения сложных исследовательских задач, работая над научными проектами. То, что затем тиражировалось как техника менеджмента (проектный, а не иерархически-бюрократический тип организации), - это научное ноу-хау (сначала оно использовалось в послевоенный американский think tanks), примененное в других областях социальной жизни. То же можно сказать и о сетевом характере коммуникации - посмотрите, как устроена коммуникация, например, Декарта или Лейбница, и вы поймете, откуда взялась эта организационно-коммуникативная форма.

Ограниченный скептицизм и критическое мышление

Научная установка призвана выработать у человека критический взгляд на вещи, некий необходимый минимум скептицизма, который должен предохранять его от влияния авторитетов, внушения, догм любого рода. То есть как раз то, что должно позволить ему справиться с торжеством политической пропаганды в эпоху политтехнологий. Джон Дьюи связывал свои надежды с наукой и научной установкой именно ввиду этой опасности построения манипулируемого общества.

Инновационный характер

Современная наука рассматривает поиск истины как открытый, по сути, бесконечный процесс, устремленный к новому знанию. Инновационность - это фундаментальная черта современного научного знания. Все рассуждения об инновационной экономике, обществе, в котором растет значение интеллектуальной составляющей и т.д., - это лишь перенос в новые социальные сферы научной установки.

Этот перечень, повторюсь, есть нормы научной, академической и университетской работы. Но фактическая научная среда (или та среда, которую мы называем научной) далеко не обязательно функционирует в соответствии с этими нормами. История науки прекрасно знакома с эпизодами, когда наука превращалась в цеховую корпорацию, которая функционировала по совсем другим правилам (возьмем ли мы Средневековье или некоторые особенности советской науки). Она может превращаться в бюрократическую иерархическую систему, основанную на привилегиях. Она может быть полностью коррумпирована кумовством и патронажем. Научное звание и научный статус может стать объектом купли-продажи - как и всякая привилегия. Вместо научного поиска можно заниматься схоластикой - бесконечным повторением и перекомпиляцией того, что уже давно известно. Нельзя, конечно, идеализировать никакое фактическое научное сообщество - ни одно из них не функционирует идеально в соответствии с перечисленными нормами. Но вот ставить вопрос о том, насколько мы далеки от этих норм и как нам к ним приблизиться, - необходимо.

Каким образом наше научно-образовательное, академическое сообщество действительно функционирует: работают ли там нормы научной среды, или это какой-то другой феномен? Почему молодые поколения, которые якобы взращены целиком и полностью на «научном образовании», не становятся носителями этого базового минимума нормативной рациональности? А что если отечественное образование, которое по идее должно быть средоточием научной составляющей общественной жизни, в массе своей таковым вообще не является? Как тогда понимать протесты против введения в школе или университете религиозных предметов - ведь без дополнительных аргументов выходит, что это борьба одной привилегированной касты против конкурирующей касты. Этот вопрос сформулирован не потому, что я являюсь сторонником религиозного образования. Но применительно к этому вопросу проблема становится очевидной: какие нормы действительно транслирует современное российское светское, научно-фундированное образование, что оно считает вправе противопоставлять себя религиозному образованию?