Вертикаль коррупции - это вертикаль власти

Президент требует «сажать» коррупционеров, но решения, кого сажать, принимаются в следственном комитете, прокуратуре и судах. А как там выполняют распоряжения президента, расставляют акценты в ходе следствия и запятые в приговорах? Кого назначают в обвиняемые, потерпевшие и свидетели? В этих органах власти сидят люди, которые слушают не только главу государства, но и тех, кто его в их глазах «представляет». Президент ведь, например, в судах не бывает. А там иногда его «представители» ведут себя очень необычно.

В России сложилась странная «вертикаль власти», которая работает, как исправный насос, выкачивая деньги и откаты снизу наверх. Чиновник окучивает определенную «поляну», получает откаты и часть их относит наверх. Насос работает в автоматическом режиме. Но когда необходимо выполнить указание сверху, чиновники четко выполняют только те указания, которые не противоречат интересам работающего насоса. Как только происходит конфликт интересов, вертикаль власти начинает производить завихрения, поднимает муть, в которой тонут неугодные чиновникам указания власти. Во всяком случае, так получается с некоторыми распоряжениями президента. Видимо, сказывается природа самой системы, функционирующей на коррупционных связях и механизмах.

Анатолий Васильевич Чаус, начальник главного управления капитального строительства управления делами президента и непосредственный начальник Владимира Лещевского, против которого возбуждено уголовное дело по моему заявлению и результатам оперативного эксперимента, был назначен на свой пост указом президента, тогда – Путина. Он работал с Путиным, как и Медведев, еще в петербургской мэрии. Путин отвечал за внешнеэкономические связи, Чаус курировал строительство. До этого он был на партийной работе. Наверное, отношение к Медведеву у него сформировалось, когда последний в силу опыта, положения и возраста воспринимался Чаусом как «младший товарищ».

Но разве это позволяет Чаусу теперь, когда президент Медведев называет коррупцию самым страшным злом России и призывает «сажать» коррупционеров, противопоставляя себя президенту, открыто защищать Лещевского? Хотя, конечно, он в своих действиях не одинок. Рядом с ним Владимир Кожин, управляющий делами президента.

Коррупционный скандал, который начался с моего заявления о вымогательстве со стороны руководства ГУКС УД ПРФ (не одного Лещевского!), широко освещался в СМИ. Разумеется, многие материалы не понравились Управлению делами. Наиболее резкую реакцию и раздражение в УД вызвали статьи в газете «Совершенно секретно» (статья Воронова «Кремлевские кидалы») и публикации Анина в «Новой газете». На странице газеты со статьей Романа Анина президент написал генеральному прокурору: «Чайке. Разобраться и доложить».

Резолюция президента и его постоянные призывы должны были заставить непосредственных подчиненных проявить исполнительскую дисциплину: провести чистку, убрать взяточников. Кожин должен был показать стране, что президентская команда начинает борьбу с коррупцией со своей ближней структуры. Вместо этого он пошел в суды с исками к газетам и журналистам, а потом заставил и главных фигурантов моего заявления о коррупции в управделами, имея на руках уголовное дело, подать иски на меня, газеты и журналистов.

Удивительная вещь! Кожин, имея резолюцию президента, которая, фактически, обязывает его разобраться и принять меры к своим коррумпированным сотрудникам, а также уголовное дело, возбужденное против Лещевского после проверки фактов Генпрокуратурой и департаментом собственной безопасности МВД, а затем и следственным комитетом, идет в суд защищать не только свои честь и достоинство, но и честь и достоинство Лещевского! Что это – неправильное понимание ситуации, неадекватное восприятие действительности? Непонимание, как раньше говорили, политического момента? Зависимость от окружения, «лещевских и смирновых»?

Суды начались 29 октября с заседания «Кожин против «Совершенно секретно», и сразу показали, что в ходе судебных разбирательств будет еще много проявлений неадекватного восприятия действительности представителями нашей политической и хозяйственной «элиты». Например, судья на первом заседании не решился удовлетворить ходатайство «Совершенно секретно» о привлечении Морозовых в качестве свидетелей, так как это ходатайство вызвало резкие протесты со стороны юристов управделами. Где, в каком суде мира в голове истца может родиться идея лишить ответчика права и возможности привлечь свидетелей? 
Второе заседание суда по этому же иску прошло 2 ноября. Видимо, понимая, что запретить «Совершенно Секретно» и Воронову вызвать Морозовых в качестве свидетелей не получится, юристы управления делами, согласовав с руководством, решили вызвать меня в качестве соответчика. Генеральный директор ОАО «Москонверспром» Ирина Морозова в качестве соответчика вызвана не была, а статуса свидетеля лишена.

В ходе заседания произошел забавный диалог.

Судья, призывая истца пойти на мировое соглашение, сказал, что опровергнуть фразы в статье, чего требует Кожин в своем иске, очень трудно. Как, например, опровергнуть фразу, что в начале 2000-х годов откат составлял 5%, в 2004 году увеличился вдвое, а в 2006 году достиг 15%. В опровержении тогда надо написать, что откат раньше составлял не 5%, а... «Сколько?» – спросил судья. Сколько надо написать? Не 10%, а сколько? «Что вы хотите, чтобы было написано?»

1 ноября состоялись заседания сразу по трем искам ко мне и газетам. Я присутствовал на этих заседаниях как ответчик. Из всех участников оказалось, что подписка о неразглашении взята следователем по уголовному делу (против Лещевского!) только с заявителя – с меня. Получив исковое заявление и повестку в суд, я обратился к следователю с ходатайством о разрешении защищать себя в судах и давать показания в защиту журналистов. Следователь мне отказал. И отказал обоснованно. Действительно, зачем подозреваемому, а также другим фигурантам дела из УД ПРФ, знать, что и как я говорю на следствии, какие доказательства я ему предоставляю? Однако получилось так, что из всех участников судебного процесса я оказался единственным, кто лишен конституционного права защищать себя в суде. Подозреваемого в уголовном преступлении не лишили права нападать, а заявителю, потерявшему с помощью оперативников МВД при сборе доказательств 15 млн рублей, отказано в праве защищать себя. Вызвать свидетелей я также не могу: подписки о неразглашении взяты со всех сотрудников ОАО «Москонверспром», имевших отношение к объектам УД ПРФ, а также нашего адвоката.

Судья несколько озадаченно задал адвокатам истца вопрос: «А как же вы подаете иск, когда на истца заведено уголовное дело?» На что адвокаты Ангелова и Гараев (они же по совместительству юристы управделами) довольно бодро и уверенно ответили: уголовное дело не связано с публикациями. Публикации появились раньше уголовного дела, которое было возбуждено не потому, что есть доказательства противоправной деятельности, вымогательства и взяточничества, а потому, что Морозов «поднял шквал публикаций». Поэтому публикации надо разбирать отдельно, а про уголовное дело забыть.

Я возразил, что заявление я написал в мае 2009 года… «Год назад, что ли?» – удивленно спросил судья. «Полтора, Ваша честь». «А что же происходило все это время?» «Проводились проверки. Компанию пытались задавить и разорить.» Тут адвокаты вскочили с мест и хором начали кричать: «Мы выиграли все арбитражные суды!» Я возразил, что это ложь, я могу представить полный список судов. Некоторые, действительно, УД выиграло, но о том, как и почему они выиграли, мы будем разбираться отдельно.

Я сказал, что уголовное дело не может быть возбуждено по публикациям. Публикации могут быть поводом для проверки сообщаемых фактов. Уголовное дело возбуждается по обстоятельствам и фактам после их соответствующей проверки органами прокуратуры и следственного комитета. «А у вас есть доказательства, что обвинения, приведенные в газетах, правда?» – спросил судья. Я развел руками. «Ваша честь, я же дал подписку о неразглашении. Поэтому мы просим отложить суд до завершения уголовного дела».

Выходя из зала, мы обсуждали, почему УД отказывается идти на мировое соглашение, на котором настаивал судья по делу «Кожин против «Совершенно Секретно» и Владимира Воронова». Конечно, УД рассчитывает на административный ресурс. Но почему такая срочность? Видимо, руководство УД стремится быстрее получить решение судьи о признании публикаций «ложными», чтобы заставить следователя на основе него закрыть уголовное дело.

В заключение одно замечание: я, конечно, понимаю, что чиновники привыкли покрывать свои расходы и удовлетворять потребности за счет государства. Я много раз общался с ними за столом в ресторанах, и ни разу у них не мелькнула мысль заплатить за себя. Платил всегда я. Но сейчас я не хочу платить за услуги их адвокатов. Они отстранены от дел, подали на меня в суд как частные лица. Почему тогда в рабочее время, получая зарплату из бюджета, который формируется за счет налогоплательщиков, в том числе меня, членов моей семьи и ОАО «Москонверспром», частных лиц защищают штатные юристы управления делами?

Хватит издеваться! То 15 млн рублей попросят на оперативный эксперимент, а затем на вопрос «где деньги?», ответят: «Он ушел с ними». То подадут на меня в суд, оценив свою честь в полтора миллиона каждый, и заставляют меня, моих близких и друзей, журналистов (и вас, читатель, тоже!) оплачивать своих адвокатов. Просто театр абсурда! Наверное, президенту Медведеву пора спросить с чиновников, почему они так выполняют его требование «сажать» коррупционеров: предоставляют им за счет бюджета своих юристов. Не потому ли, что если не закрыть уголовное дело, то обвиняемые расскажут, кому они отдавали часть получаемых от подрядчиков откатов?