Значимость религии для россиян

Е.БУНТМАН: Итак, в этой части нашего эфира до середины часа мы будем говорить о роли религии в нашей жизни и вообще о роли религии в современном мире. Поводом для этого стал опрос, проведенный компанией Гэллап. Даже, вот, не знаю, как расставлять здесь акценты, потому что тут есть несколько важных точек. Но, пожалуй, стоит начать с того, что в России лишь 33% считают религию значимой для себя. Много это или мало?

О.БЫЧКОВА: Лишь или не лишь?

Е.БУНТМАН: Или не лишь. Или аж 34%.

О.БЫЧКОВА: Потому что, например, в Британии 27%, во Франции 30%. Ну, почти столько же, да? Сколько в России. При этом исследователи, которые проводили этот опрос, компании Гэллап – они установили или сочли, что есть такая закономерность, что чем богаче страна, тем меньшее место в жизни ее жителей занимает религия. Каждая из наиболее религиозных стран имеет валовой внутренний продукт на душу населения менее 5 тысяч долларов. В таких странах почти 100% респондентов признаются, что религия в их жизни играет важную роль. Например, Бангладеш, Нигер или Йемен. А, вот, в странах, где доход на душу населения превышает 25 тысяч долларов, то религию значимой для себя считают менее половины населения. Вот как раз та самая Британия с теми самыми 27%, Франция с 30% и Россия, 34%.

Е.БУНТМАН: Но у нас, например, здесь нет данных по Израилю и США, поэтому это может быть спорно.

О.БЫЧКОВА: Да. Потому что, мы, конечно, понимаем, что социология – наука точная, но, по-моему, зависимость какая-то, слишком простая. А, может быть, и нет, на самом деле. Может быть, и нет. Мы решили поговорить со специалистом на эту тему, с Марком Смирновым, главным редактором журнала «Наука и религия», который у нас сейчас в прямом эфире «Эха Москвы», нашего дневного «Разворота» по телефону. Марк, добрый день.

М.СМИРНОВ: Добрый день, здравствуйте.

Е.БУНТМАН: Добрый день.

О.БЫЧКОВА: Ну, вот, дайте ваш комментарий. Вот, нам показалось, что как-то слишком тупо вот так вот ставить вот такую вот прямую зависимость между количеством долларов на душу населения и религиозностью.

М.СМИРНОВ: Ну, как ни говори, а, все-таки, такая зависимость, конечно же, существует. Мне кажется, что если бы был жив Макс Вебер, который вообще определял религиозность европейскую от капитализации общества, он, наверное, бы с такой оценкой согласился. И потом я хочу сказать, что мы оказались в совсем неплохой компании – не с Бангладеш и с Йеменом, а, все-таки, с Британией и Францией.

О.БЫЧКОВА: А что это меняет?

М.СМИРНОВ: Ну, меняет, все-таки, хотя бы то, что получается косвенно, что Россия не такая уж бедная страна и что, все-таки, проблемы с жизнью, реальные проблемы – они значительно важнее для Россиян, чем, ну, скажем, такие, достаточно абстрактные вопросы веры и неверия, или, скажем, поиска причины, почему появляются черные дыры, о которых размышлял премьер Путин недавно на встрече со студентами. То есть, во всяком случае, жизнь – она берет свое.

Самое главное – ведь, это устойчиво, твердо стоять на ногах, а не быть людьми, которые от бедности, от страха жизни перед будущим, желая выжить, ищут себе помощь в неведомом и в непознанном.

Е.БУНТМАН: Ну, то есть, по вашему мнению, это, скорее, хорошо такой низкий относительно процент людей, которые считают религию для себя значимым?

М.СМИРНОВ: Я бы сказал, нормальным. Не то, чтобы хорошо или плохо, но, в общем, это нормально, это значит, что люди совершенно спокойно пережили бум 90-х годов, религиозный бум, когда у нас, действительно, со сменой идеологии возник некий вакуум. И это вакуумное пространство мы попытались тут же заполнить вот такой идеологической калькой, но уже с религиозным акцентом. То есть, в общем, вместо Политбюро и идеологического отдела ЦК этим занималась уже, скорее, Русская Православная Церковь или другие религиозные организации.

О.БЫЧКОВА: Марк, но согласитесь, что мы не знаем, на самом деле, чем заполнены вот эти вот, сколько там получается? 66%, понимаете, умов наших сограждан. Заполнены ли они, например, идеологическими догмами но другого свойства? Может быть, они заполнены каким-нибудь совсем безумным мракобесием, там, или сектантством, или чем-то еще? Хорошо там, вы говорите, 34% - это нормально. Ну, а взамен-то что?

М.СМИРНОВ: Конечно, любое социологическое исследование достаточно условное, и все зависит, как его проводить, какие вопросы задавать. Но хотя, вот, фирма Гэллап, в общем-то, вызывает вполне и доверие, и уважение, я, все-таки, считаю, что здесь главное даже не то, что 34% - это, в принципе, вообще религиозные люди. А то, что среди них, ведь, наверняка большая часть людей, определяющих себя как церковными людьми, то есть посещающими храм, участвующими в богослужении и так далее.

О.БЫЧКОВА: Ну, вы знаете, что количество таких людей – оно существенно ниже, чем 34% в России. Судя по разным опросам.

М.СМИРНОВ: Ну, вот, все мои тезисы с попыткой защитить религиозность россиян вы разбиваете в пух и прах.

О.БЫЧКОВА: Извините. Я не нарочно. Ничего личного. (все смеются)

М.СМИРНОВ: Да. Но во всяком случае мне кажется, что люди, может быть, даже если и отходят от церковности, то это не отдаляет их от религии. Во всяком случае, я сужу по той почте, которая приходит в журнал. И многие как раз пишут, что они – люди совсем не церковные, но они совсем не против и религии, они ищут какой-то ответ для себя о смысле жизни и находят его в самых разных учениях. Но я соглашусь, что, скажем, люди, которые находятся в поисках Шамбалы где-нибудь в Тибете или последуют доктрине Елены Петровны Блаватской, конечно же, они далеки от традиционной религиозности. И как специалисты фирмы Гэллап измеряли эту религиозность, как они опрашивали, как они это выясняли, нам остается, в общем, только гадать.

О.БЫЧКОВА: Спасибо большое.

Е.БУНТМАН: Спасибо. Марк Смирнов, главный редактор журнала «Наука и религия» у нас сейчас был по телефону.