К вопросу о национальном капитале

Нынешнее поколение украинских левых много чем обязано 1968 году. Они не имели в своё время возможности самостоятельно принять участие в «мировой социальной революции», росли в условиях добродушного государственного капитализма (который впоследствии трансформировался, но будем честны: многие «пережитки социализма» до сих пор не удалось демонтировать). Эта система была неизменным объектом критики со стороны советской интеллигенции, которая ещё в 1970-х начала массово тосковать по Пиночету, в 1980-х молиться на Рейгана и Тэтчер, а в 1990-х – зачитываться людоедскими памфлетами либертарианцев-австрийцев.

Да только вот это равнение было откровенным анахронизмом в последние годы. Во всём мире левые, реагируя на неуклонное снижение уровня жизни низших и средних слоёв, углубление пропасти между богатыми и бедными, в целом перешли от критики консюмеризма к «классической» социальной борьбе. У нас этот переход затянулся вследствие ряда обстоятельств. Лозунги слабо отражали социально-экономическую реальность. Ну какой смысл «требовать невозможного» от Пинзеника или Тигипко? Они и «возможного» давать не хотят. Такая ситуация и привела, в частности, к «субкультуризации» левого движения: красивые революционные фразы и романтический «бунтарский» ореол намного более интересны молодым панкам, чем офисным и цеховым пролетариям среднего возраста.

Дела пошли на поправку после того, как до Украины докатился мировой экономический кризис. Наконец-то и у нас стало модно ругать неолиберализм и выступать за «социальные гарантии» - естественно, с необходимыми оговорками по поводу сущности «социального государства» и капитализма как такового, «гуманного» или нет. Протест против социального демонтажа может объединить представителей самых разных политических направлений – да и «широким народным массам» он значительно понятнее, чем проклятия в адрес «общества потребления». В этой ситуации возвращение к безоговорочной критике капитализма как такового без предложения каких-либо «реалистичных» программ на краткосрочную перспективу будет не принципиальностью, а именно что сектантством.

О принципах и компромиссах

Автору этих строк либертарный коммунизм тоже видится наиболее честной и последовательной позицией для левого-антикапиталиста. Другое дело, что существуют разные перспективы, и немного странно добиваться «конечных» целей движения в краткосрочной перспективе – требовать отмены капитализма и организованного перехода к бесклассовому и безгосударственному обществу, например, с 1 января 2011 года. Это не значит, что нужно вообще отказаться от формирования повестки дня на какое-то обозримое будущее, уходить в скит из слоновой кости или отправляться свергать местный диктаторский режим с винтовкой куда-нибудь в джунгли. Всегда есть возможность приблизить великую цель здесь и сейчас; правда, для этого нужно философски относиться к неизбежным обвинениям в «оппортунизме».

«В краткосрочной перспективе мы не просто должны мириться с меньшим злом — у нас попросту нет иного выбора. Все без исключения выбирают меньшее зло. Мы спорим лишь о том, какой выбор является выбором меньшего зла.

И мы точно не хотим выбирать большее зло. Конечно, ответ на вопрос, что является меньшим злом в определенных обстоятельствах, зависит от этих обстоятельств. Нет никакого заранее подготовленного ответа. Часто за левоцентристов голосуют потому, что нужно проголосовать против правоцентристов. Иногда нужно поддержать «крайне левых», успех которых на выборах может принести плоды в самое ближайшее время. Иногда меньшее зло — это воздержаться от голосования вообще. Выбор меньшего зла всегда интуитивен и «реалистичен». Этот выбор меньшего зла в краткосрочной перспективе применим не только к голосованию, но и к забастовкам, демонстрациям и вооруженной борьбе. Поэтому если кто то осуждает вас за выбор меньшего зла, знайте, что этот человек тоже выбирает меньшее зло, только его выбор отличается от вашего», - пишет Иммануил Валлерстайн. Левые слишком много спорят об этой краткосрочной перспективе, в рамках которой людям необходимо предоставить «реалистические» решения «актуальных» проблем (тут-то и ломается больше всего копий между «сектантами» и «реформистами»), и о перспективе долгосрочной (например, споры между анархо-синдикалистской и «ортодоксально-марксистской» утопиями). Дискуссии о долгосрочной перспективе зачастую являются комичным дележом шкуры медведя, находящегося в полном расцвете сил, они не несут никакой пользы, зато наносят вред, разъединяя движение. А споры о перспективе краткосрочной не только вредны, но часто и бессмысленны: «Бывали и (псевдо) революции, которые совершались движениями, объявлявшими себя либо «коммунистическими», либо «национально- освободительными», и которые мало что по сути меняли. А нереволюционным социал- демократическим движениям удавалось добиться немалых политических побед. Не то чтобы они особенно преуспели в преобразовании мира, но все же они добились кое каких полезных вещей. И часто в краткосрочной перспективе они оказывались меньшим злом. Но мы больше не танцуем на улицах от таких побед. По крайней мере большинство из нас этого точно не делает. И сегодня, в XXI веке, число людей, верящих в эти стратегии XIX века, сравнительно невелико».

Между тем, главной должна стать среднесрочная перспектива, предполагающая «сочетание непрерывной подготовительной деятельности (того, что называют «политическим образованием») и постоянного давления на сильных мира сего (того, что называют «построением движений») с огромным терпением и настойчивостью в том, что касается плодов этих усилий. Известное изречение Грамши — «пессимизм духа, оптимизм воли» — прекрасно схватывает суть», - считает Валлерстайн. И если в краткосрочной перспективе левые постоянно должны идти на компромиссы (даже «беспринципные»), то как раз здесь нужно бескомпромиссно и принципиально отстаивать лишь то, что ведёт к преобразованию системы.

Здесь вам не тут

Именно в таком разрезе следует рассматривать дискуссию о «национальном производителе». Были ли неправы революционеры первых десятилетий ХХ века, громившие социал-демократов, которые призывали пролетариат солидаризироваться со «своим» капиталом по национальному признаку? А революционеры 1960-х, декларировавшие категорическое отрицание всей окружающей социально-экономической действительности? Да нет, правы. Просто они имели такую возможность – в отличие от нас с вами.

Во-первых, это были периоды расцвета капиталистической экономики. Не надо забывать, что, вопреки стереотипам, большинство революций было результатом экономического бума, а не отставания и обнищания. Российская империя прекратила своё существование именно в 1917, а не в 1881 или 1825 годах. Революционная волна охватила Европу во время «ревущих двадцатых», а вот Великая депрессия свела всё на нет. 1968 год был кульминацией «золотого века капитализма» - эпохи послевоенного кейнсианства с полной занятостью и, в общем-то, того максимума, на который вообще способна капиталистическая система.

«Во-вторых» является следствием «во-первых»: то были периоды расцвета левого движения, времена такой революционной активности, которая может только сниться нам сегодня.

Эти исторические факты хорошо укладываются в теорию: логично, что антикапиталистические тенденции набирают наибольшую силу тогда, когда капитализм достигает пределов своих возможностей, когда реальность становится «слишком развитой» для этого уклада, скована им и стремится его перерасти.

Чувствуя свою силу, будучи обеспечены «тылами» (относительно развитая система социального обеспечения, спрос на рабочую силу), революционные массы могут заявить свою принципиальную позицию, «потребовать невозможного» - и даже если они проиграют битву, враг тоже понесёт серьёзные потери. Неудивительно, что сегодня самые «революционные» страны – Франция да Греция с их сильной социальной сферой, а не Китай, где наличествуют огромные массы нищего пролетариата и не прикрытая ничем сильнейшая капиталистическая эксплуатация. Характерно и то, что на территории бывшего СССР «антиконсюмеристские» радикальные лозунги наиболее востребованы в Беларуси (см. хотя бы последний альбом попсового «Ляписа Трубецкого»), где мощный экономический базис сочетается с дирижистской политикой госкап-буржуазии, охраняющей рынки от «чужаков» и неплохо кормящей народ даже во время кризиса. Вполне вероятно, что первая «левая» революция на постсоветском пространстве будет именно там, а не в Украине или России, где левым радикалам гораздо сложнее найти общий язык с рабочим классом.

Рыночный фундаментализм

Таким образом, для приближения к стратегическим целям левых – преобразованию общества – в «среднесрочной» перспективе необходима развитая капиталистическая экономика, опирающаяся на сильный реальный сектор и активное перераспределение материальных благ (при помощи государства). Выступать против этого под соусом «радикального антиэтатизма» – значит объективно солидаризироваться с идейными наследниками Айн Рэнд и Хайека, которые, кстати, сегодня тоже становятся популярными. Не является ли в таком случае оппортунизмом требование 8-часового рабочего дня или расширение прав профсоюзов?

Что необходимо для такого экономического развития? В большой мере – как раз тот самый пресловутый «национальный производитель», то есть национальная буржуазия. Не только Япония и Южная Корея пришли к экономическому расцвету путём агрессивного протекционизма. Так же происходило восхождение Англии, США, да и большинства нынешних «развитых стран». В Норвегии долгое время уже после Второй мировой войны было просто невозможно найти где-нибудь текстиль иностранного производства: импорт этой продукции был запрещён, поскольку лёгкая промышленность была крайне важна для удержания уровня занятости на высоком уровне. В латиноамериканских странах в 1960-х гг. импортозамещение стало местной религией – и неплохо развило регион. Неолибералам, которые пришли позже, пришлось основательно потрудиться, демонтируя свой реальный сектор и открывая рынки для ТНК.

Противоположных примеров хватает. Это и Камбоджа, и другие страны Юго-Восточной Азии, славящиеся своей «открытостью» и «прозрачностью». Это и страны Прибалтики, совершившие за последние 20 лет «эволюцию» в обратном направлении под чутким руководством ЕС и международных финансовых организаций. Собственно, они могут служить наглядной иллюстрацией того, что было бы у нас, приди к власти не «крепкий хозяйственник» Леонид Кучма, а какой-нибудь рыночник-идеалист. Освобождённый из-под гнёта государства и «своих» олигархов литовский пролетариат зимой 2008-2009 г. постоял под Сеймом, разбил пару окон и разошёлся по домам. Литовцы могли бы разгромить хоть все административные здания в своей столице – чем бы это им помогло, если центр принятия решений находится далеко оттуда, а жить всё равно не на что, кроме как на кредиты ЕС да МВФ? Вместо «неконкурентоспособной» промышленности берега Балтики покрывают живописные леса. Даже если бы в такой стране произошёл социальный подъём и к власти пришли бы левые силы, не совсем понятно, что бы они делали посреди дикой природы, как бы организовали экономику?

Наиболее изумительный пример борьбы за свободу рынка и против национального капитала представляет Либерия. В 2006 г., после победы на президентских выборах бывшего экономиста Всемирного банка (либеральные феминистки радовались исходу этих выборов, потому что этот бывший экономист – женщина), правительство Либерии заключило соглашение с небезызвестным Лакшми Митталом о следующем: его компания инвестирует в эту страну; на протяжении 5 лет она не платит никаких налогов и имеет право не соблюдать местных законов, касающихся прав человека и охраны окружающей среды; по истечении этого срока соглашение можно продлить на тех же условиях; когда Миттал всё-таки начнёт платить налоги, размер налогов он определит сам. Надо полагать, либерийский народ долго праздновал победу над мироедами-соотечественниками.

Как надо

Всё сказанное выше не означает, что левые должны защищать «родных» капиталистов по примеру Каутского и Кропоткина в 1914 г. Совершенно очевидно, что любые фантомы «национального единства» должны быть безжалостно развенчаны. Но и настойчивое стремление раньше времени «превратить империалистическую войну в гражданскую» на практике приведёт не к единению и победе международного рабочего класса, а всего лишь к усилению одних империалистов за счёт других при невольной помощи рабочего класса. Получится не Циммервальд, а тот же «ренегат Каутский», только наоборот.

Левые, дословно повторяющие заклинания неолибералов о том, что «конкуренция на свободном рынке ведёт к повышению качества продукции», рассматривают пролетария исключительно как потребителя, совершая откат от Маркса назад к Прудону. Последние пять лет Украина как раз и прожила под знаком «борьбы за интересы отечественного потребителя» (так выражался Сергей Терёхин). Это укрепило позиции международного капитала, ослабило национальный – и лишило многих «потребителей», например, рабочих мест.

Мы не должны, безусловно, становиться на меньшевистские позиции, фетишизируя «уровень развития производительных сил». Речь не об этом. Для развития капиталистической экономики «национальный производитель» действительно необходим (и мы увидим, как на протяжении ближайших лет его начнут усиленно поддерживать во всех странах). Левые же, принимая это к сведению для построения собственной стратегии, вообще не должны позволить втянуть себя в дискуссию о «национальном» и «космополитическом» капитале: плохо и то, и то. Для пролетария нет большой разницы, на каком языке разговаривает хозяин завода. Куда важнее для него другое: защищено ли его рабочее место на этом заводе; участвует ли он в управлении предприятием; что выпускает завод – полуфабрикаты или продукцию с высокой добавленной стоимостью? (В скобках отметим, что «правильные» ответы на эти вопросы скорее обеспечит «свой» буржуй под контролем государства, чем иностранный. Но рабочего эти частности волновать не должны: в рамках существующей системы для него главное – подороже продать свою рабочую силу, неважно кому.)

Вместо того, чтобы «бить своих, чтоб чужие боялись» или «стоять за своих горой», левые должны попытаться «принять всерьёз» все обещания, щедро раздаваемые государством и капиталом. Поинтересоваться, где же «социальное государство», когда именно «богатые поделятся с бедными», куда делось бесплатное образование и здравоохранение и т.д. Встревать в обсуждение проблем капиталистов, дискутировать о том, возможно ли сегодня повторение кейнсианского «золотого века» (скорей всего, нет) – то же самое, что покорно соглашаться «затянуть пояса» в ожидании лучших времён. Если капитализм оказывается не в состоянии выполнить собственные обещания, если он настолько неконкурентоспособен – он просто должен уступить место более прогрессивному укладу, согласно своим же собственным принципам. Без всякого разделения по национальному признаку.