Аракчеев: нам нужна своя собственная страна

Елена Семёнова: В какой стадии сегодня находится дело? Какие действия предполагаются защитой? И есть ли надежды?

Сергей Аракчеев: Недавно я получил ответ из Конституционного Суда по моей второй жалобе. Вердикт: «В принятии к рассмотрению жалобы - отказать». Ответ этот согласуется с первым. Теперь я буду готовить ещё один документ туда и параллельно - жалобу в Верховный Суд. Если честно, то надеюсь больше всего именно на него. Ещё остался ЕСПЧ, куда жалоба уже подана.

Е.С.: По статистике Россия сегодня занимает первое место по обращениям в Европейский Суд. Обращаются буквально все - как в последнюю инстанцию...

С.А.: Да, правда. Уже не одно дело, более или менее серьёзное без обращения в ЕСПЧ не остаётся. Всё ведь потому, что суда-то у нас нет. Есть судьи, независимые от закона, это есть, а независимых решений судей нет. Всё на словах и номинально. Работу, говорят, неохота терять. Была, вот, ещё слабая надежда на амнистию к 65-летию победы. Но из перечня лиц, подлежащих освобождению, исключены те, кто по таким делам осуждён.

Е.С.: И 282-я тоже. Старая система: уголовных на свободу, политическим - от звонка до звонка, в лучшем случае.

С.А.: В общем, как в 20-40-е года прошлого века. Одна треть страны сажала другую треть с помощью и надзором третьей. Смешно, но ведь так и есть...

Е.С.: Твоё дело изобилует совершенно невероятным количеством нарушений, допущенных, как в ходе следствия, так и в судах. Какие из них являются наиболее вопиющими?

С.А.: Вопиющим является всё! От и до! Сочинили, что мы, напившись водки, разъезжали по Грозному на БТРе, нашли какой-то КАМАЗ, расстреляли мирных чеченцев, взорвали их машину и обратно приехали в часть! И обвинение настаивало на том, что мы по национальной ненависти и розни убили этих людей.

Свидетели - солдаты, которых прокуратура вывела на процесс, отказались от своих показаний и открыто сказали о том, что были вынуждены их дать под давлением прокуроров и следователей. Что их морально унижали, избивали, не кормили, намекали, что они вообще не уедут из Чечни. Держали в прокуратуре в камере по нескольку суток. Это все было сказано на суде. Все отказались, кроме двух, которых прокуратура взяла чем-то на такой крючок, с которого, наверное, уже не сорвешься.

Мы предоставили тридцать свидетелей моего алиби. Доказали свидетелями и документами, что в тот день я просто физически находился в другом месте и не мог участвовать там. Мы предъявили приказы, журнал выхода машин из тылового пункта управления нашей части, где мы располагались.

В одном из трупов до сих пор находится неизвлеченная и неисследованная экспертизой пуля. Это следует из материалов третьей судебно-медицинской экспертизы, которая была проведена по наружному осмотру трупов - обнаружено слепое пулевое ранение. То есть пуля находится в теле. Вопрос о ней был поставлен еще на первом процессе. Почему бы ее не изъять? Не провести баллистическую экспертизу? Ведь, казалось бы, вот оно бесспорное доказательство! Но прокуратура упорно уклоняется от этого, ничем не мотивируя.

Один из главных свидетелей обвинения показывает, что Худяков положил водителя машины лицом вниз, заставил руки скрестить на затылке и выстрелил ему в затылок из своего автомата. А согласно заключению медэкспертизы, у него входное отверстие в брови, а выходное - в затылке! Получается полное несоответствие экспертизы и показаний свидетеля.

Вскрытие трупов просто не проводилось. Любому специалисту ясно, что это означает! Причина уникальная для судебной медицины - это, оказывается, «противоречит мусульманским обычаям»! И все ранения, калибр, огнестрельность ранения, причина смерти, все было определено только по наружному осмотру трупов в могиле через четыре месяца после их смерти! Что там от них в этот момент осталось? Есть правила производства судебно-медицинских экспертиз, которые в таких случаях предписывают обязательное вскрытие и лабораторное исследование. И эти правила были грубо нарушены. Т.е. в деле сейчас вообще нет достоверных данных, позволяющих утверждать, что у потерпевших в принципе есть огнестрельные ранения. А уж калибр оружия может установить только баллистическая экспертиза, но никак не медицинская.

А у нас есть пять баллистических экспертиз, из которых следует, что гильзы и пули, найденные на месте происшествия, выпушены не из автомата Аракчеева, не из автомата Худякова и вообще не из оружия воинской части 3186, представленного на экспертизу. Кроме того, у нас есть журнал выхода машин, в соответствии с которым я был совсем в другом месте, с экипажем занимался разминированием весь почти день.

В первые дни уголовного преследования командование дивизии пыталось разобраться в обстановке, защищало меня, но после того, как к комдиву Сергею Меликову позвонил лично Устинов, потом приехал его заместитель, а затем в течение месяца в дивизии прошло около сорока прокурорских проверок, командование тихо отошло в сторону. Но, по крайней мере, оно не опустилось до подделки документов или переписывания служебных характеристик, как было в некоторых других частях на похожих процессах.

Е.С.: Недавно в газете «Завтра» была опубликована статья Д. Тукмакова, в которой он пытается доказать государственную целесообразность твоего заключения. Вот, два пассажа из неё: «когда на одной части весов - судьба одного лейтенанта, а на другой - порядок и спокойствие в проблемном регионе, то выбор должен быть сделан не в пользу лейтенанта» и «если речь идет не о ребенке - о лейтенанте, то есть не о случайной жертве, а о служивом государственном человеке. Да, он может быть сотни раз невиновен. Он исполнял приказ - прекрасно. Он не скрылся от следствия - честь ему и хвала. Но если иного способа добиться умиротворения Чечни нет - он должен сидеть». Можешь как-то прокомментировать это мнение?

С.А.: Я немного удивлён, что такая статья в «Завтра» появилась. Что тут ответить? Есть такие «государственники» с вампирско-инквизиционной психологией, которые, пожалуй, не задумались бы и пару-тройку детей в жертву принести для «целесообразности». Вообще-то я бы всё понял и принял, если б мне сказали, объяснили, наконец, что нужно посидеть, гарантии мне, семье моей дали - мол, для блага Отечества нужно. А ведь что делают? Убийцу из меня делают по беспределу, нахрапом. Так что не благо здесь Отечеству, и не умиротворение кое-кого, а просто звёздочки и должности, цацки нужно было получить - вот и раздули!

Е.С.: Ты считаешь, что причина того, что ты попал под это колесо, во многом обусловлена именно чьим-то желанием сделать карьеру, получить звёздочки?

С.А.: Да. Мне, допустим, трудно поверить, чтобы в известные времена доносы писали с целью получить квартиру соседа или ещё что-то материальное. Но вот ради звёздочек, ради показателей для спущенной сверху разнарядки, из страха просто перед органами - это и было, и есть. Я много думал, почему именно из нас решено было сделать ритуальных жертв в развязанной кампании. Мы просто были на тот момент самыми удобными кандидатами на эту роль в той игре, которая была затеяна с чеченской верхушкой. Когда в 2002 году я приехал в Чечню, армия там были уже оттерта от контроля над ситуацией, и шла активная передача власти «кадыровцам» - вчерашним боевикам, которые, получив амнистию, пошли во власть. Доходило до того, что боевики открыто подходили днем к КПП, показывали кукиши в бойницы, кричали оскорбления. А наши солдаты были вынуждены все это терпеть. Огонь первыми открывать было категорически запрещено, и за этим следила военная прокуратура. Мы часто встречались с амнистированными боевиками, которые официально стали отрядами «Восток» и «Запад» кадыровской охраны. Все они были обвешаны новейшим оружием: ПМ, «Стечкин», АКМ, нож разведчика. Многие из них открыто говорили, что были в 1995 году на стороне Дудаева, русских убивали, головы резали. Вот, с ними решили договариваться. Задабривать. Видимо, произошло громкое убийство. Шансов раскрыть его не было почти никаких - работающей структуры уголовного розыска тогда не существовало. ФСБ и то тогда еще в основном работало только по данным агентуры. А чеченцы требовали найти и покарать убийц. Вот и схватили тех, кого хоть по формальным признакам можно было «привязать» к делу. Кто в этом районе из «федералов» мог появляться? Саперы? Вот их и будем «колоть». Наша часть была ближайшей к месту происшествия - всего в трёх с половиной километрах. Вот мы и были назначены «крайними». А тем, кто дело фабриковал, нужно было перед начальством отчитаться, получить за это звёздочки или что-то ещё. Только, вот, совсем уж по-тихому моё дело провести у них не получилось. И не получится! И ироды эти за цацки свои ответят, поменявшись со мной местами. Все эти Мокрицкие, Цыбульники и т.п. Вопрос только в том, скоро ли это случится. Что касается меня, то я всегда и везде буду вести открытый бой, не прячась и не скрываясь, и не доставлю им сладостной победы моей трусостью.

Е.С.: В одном из интервью ты говорил, что ещё в ходе следствия в заключении тебе приходилось встречать офицеров и солдат, также судимых за «преступления» в Чечне. Сегодня широкой аудитории известно лишь несколько подобных дел. В частности, дело Ульмана, Буданова. А сколько их в реальности?

И с кем именно приходилось сталкиваться тебе?

С.А.: О таких делах, действительно, очень мало информации, журналистам было не модно об этом писать, и ребят по-тихому паковали, единицы только вырвались из этого капкана. Дел таких было много и в отношении военных, и в отношении милиционеров, а люди об этом не знают - так готовилась статистика для ОБСЕ. Судьба сводила меня с Эдуардом Ульманом и его бойцами. С майором Переслевским больше полугода в одной камере сидели, очень сдружились. С Олегом Кузьминым. Его 27 декабря 2003 года к 13 годам приговорили. Кстати он со мной здесь сидит, в этой же колонии. Решение Конституционного Суда ему не помогло отменить приговор. Он не хочет афишировать ни своё имя, ни своё дело. К сожалению, многие, понимая бессмысленность борьбы, хотят просто досидеть и идти домой. Не борются и не пытаются что-то изменить. Может, и я скоро стану таким... «С системой нельзя бороться по её законам», - не помню, где это я прочёл.

Е.С.: В своём интервью двухлетней давности ты говорил: «Везде есть порядочные люди, везде можно оставаться человеком. И тюрьма, зона, не исключение». С каким отношением к себе, к своему делу со стороны тебе обычно приходилось и приходится сталкиваться?

С.А.: В тюрьме до приговора люди поддерживали, помогали, относились с пониманием к делу. А здесь и сейчас зависть чувствуется у многих: все знают о деле и думают, что я деньги лопатой гребу, что плачу за поддержку. Они не понимают, что это всё на добровольной основе, что бескорыстные люди Русские есть, а они не верят, как и не верят в то, что что-нибудь от огласки изменится, или изменится отношение власть имущих. А в остальном, и я веду себя, как все, и они относятся также ко мне.

Е.С.: Каковы твои занятия в заключении?

С.А.: С начала октября я работаю на новой интересной для меня работе. Режу по дереву. Меня очень привлекает это искусство. Руки сами творят красоту. Желание научиться огромное, да и есть у кого, мастера есть хорошие. Резьба очень увлекает, и, главное, время за этим занятием пролетает быстро.

В свободное время, которого, правда, остаётся очень мало, много читаю. Изучаю усиленно экономику, менеджмент, высшую математику, политологию. С удовольствием прочёл труды многих немецких и наших философов, богословов, Затворников. Интересно читать классическую русскую и зарубежную литературу, историю, изложенную досоветскими писателями: Ключевским, Карамзиным. Очень люблю Лермонтова. Всего. Даже его образ жизни. Недавно удалось полный сборник Шекспира достать. Варлама Шаламова прочёл, Солженицына многие вещи. И «Архипелаг», и «Раковый корпус». «Раковый корпус» как раз недавно в библиотеку сдал. Очень вдумчиво прочёл его, и внутри множество эмоций осталось...

Е.С.: В уже упомянутом интервью есть слова: «...Полтора года проведенные там перед первым судом многому научили и на многое раскрыли глаза... ...Сегодня я совершенно иначе понимаю поговорку «От тюрьмы и от сумы не зарекайся!». Смысл ее не только в том, что на Руси судьба страшно изменчивая штука и может в любой момент перемениться, но и в том, что ты должен быть духовно готов к тому, что придется страдать, придется тащить свой крест на свою Голгофу». Известно, что одних тюрьма (и испытания вообще) ломают, а других наоборот поднимают духовно, дают понимание таких вещей, которые недоступны в жизни благополучной. Примером последнего служат, в частности, многие русские писатели. Всё пережитое тобой, что изменило в тебе?

С.А.: Абсолютно всё! Так глубоко в колодец меня судьба ещё не закидывала. Смотрю из этой глубины на далёкий свет, и он нереальным кажется. Той прошлой жизни с чистотой помыслов и сознанием того, что с тобой поступят так же, как ты с другими, по-доброму, разлетелось в прах, как семья, как прошлое, как действительность. Остались лишь несколько человек близких, а остальные отошли. Мне трудно отсюда, из глубины колодца, из окружения недругов, завистников, двурушников и т.п. ответить, что изменилось. Всё. В первую очередь, отношение к людям. Трудно стало верить многим. Кому верить? Политикам? Как им вообще можно верить? Армии? Не знаю, что сейчас вообще с нашей армией. С её развалом... Осталось ли ещё что-то? Судебным властям? К ним я не могу относиться иначе, как к инквизиции. Так лихо штампуют вердикты, что впору переименовывать эту систему в Россудштамп! Переписали обвинительное заключение, поставили штамм и приговор готов!

Самое же главное, что изменилось во мне, это отношение к Богу, к Православию, России, славянам... Нам нужен не миф об Империи, а своя собственная страна. Со своими дворниками и охранниками, выборными - президентом, мэрами, губернаторами, судами, главами всех структур - от и до! И нужно же, наконец, нам оглядеться, осознать, что происходит вокруг, с нами. «Сегодняшний мир дошёл до грани, которую, если бы нарисовать перед предыдущими веками, все бы выдохнули в один голос: - Апокалипсис! Но мы к нему привыкли, даже обжились в нём!» Это из «Темплтоновской лекции» Солженицына. Совершенно точно! Сегодня всё стало основываться на бесовских желаниях: деньгах, похоти и т.д. Англосаксы называют это «свободой». Ничего настоящего не может быть основано на таком фундаменте. Поэтому и идёт повсеместный процесс распада. Во всём: от личных отношений до государств.

Как бы то ни было, я верю в то, что все, что ни делается, к лучшему. Никогда нельзя отчаиваться. Бог управляет нашей жизнью по одному Ему ведомому замыслу. И всё, что происходит в ней, для чего-то нужно. Мне вспомнилась одна притча, которую кто-то мне рассказывал. Перед смертью человек попросил Господа: «Покажи мне всю мою жизнь». Видит реку с крутыми и пологими берегами, и на песке отпечатались следы двух человек. «Что это за вторые следы?» - спросил человек. «Это мои следы. Я всю твою жизнь рядом с тобой». Но в одном месте остались лишь одни следы, и это было самое трудное время в жизни человека. «Господи, почему ты покинул меня в самое трудное время?» И Господь ответил: «В это время я нёс тебя на руках». Всё во власти Бога. Какой крест Он даст, такой и нести буду.

Е.С.: Что помогает тебе нести крест? Что даёт силы?

С.А.: Бог и даёт. Во время Поста к нам сюда приезжал священник и проводил обряд соборования. Я отстоял полностью всю службу, семь раз меня помазали и отпустили неосознанные грехи. Я получил колоссальный подъём духовных сил. Это, действительно, чудо.

Очень поддерживает сознание того, что за мной правда и люди, которые поддерживают меня. Это очень важно в таких жестоких обстоятельствах - знать, что о тебе кто-то помнит, болеет.

А ещё помогает держаться пример моей бабушки. Она очень сильным человеком была и многому меня научила. Звали её Капитолина Андреевна. Необыкновенной красоты женщина, на которую в 40-е - 50-е годы свалилась огромная ответственность. Её мама умерла при родах, а отец, председатель колхоза, погиб. Бабушка осталась одна с двумя младшими сёстрами и братом двух лет. Ей одиннадцать лет было тогда! И она всех младших выходила, выучила и отпустила в жизнь. Вот, с такого подвига она начинала жизнь. Да, можно сказать, что из подвигов состояла её жизнь: безмерная, надрывная работа в колхозе за карточки и палочки, семья, дети... Меня всегда тянуло к ней: к её доброте, открытости, щедрости. В 2000-м её не стало, а я даже не смог проститься с ней, так как был тогда в армии. Потом я часто бывал у неё на могилке, вспоминал подолгу все хорошие моменты. Мне кажется, что она и сейчас где-то рядом, поддерживает меня.

Е.С.: Наверняка так и есть. Ты сказал о подвиге. А что есть подвиг, по-твоему? В моём понимании, твое решение бороться до конца и явиться на суд, вердикт которого был предопределён, было как раз самым настоящим подвигом. К слову сказать, я знаю людей, которые по сей день недоумевают, зачем это было нужно, и на что был расчёт.

С.А.: Я знал одного парня, абсолютно невидного и не выделявшегося из толпы, который закрыл своим телом детей от осколков гранаты. Никто от него этого не ожидал. Это и есть подвиг. Подвиг никогда не бывает осознанным, никогда не бывает по расчёту. Что может думать человек, который закрывает собой гранату? Он действует интуитивно, словно им управляет какая-то высшая воля, невидимая сила толкает. В этот момент он не думает о том, какой закон Дума приняла, и дадут ли его семье квартиру, и выучат ли бесплатно его детей, и назовут ли его именем школу и т.д. Подчиняясь нынешней товарно-потребительско-рыночной экономике, нет равноценного товара: денег, благ, физических и материальных вещей, которые могли бы оценить - подвиг. Человек, совершая любой значимый поступок, совершает его в соответствии с его внутренним миром, и руководит его действиями силы высшая.

Что касается меня, то я знал, на что шёл. Моё решение бороться до конца, отстаивать свою правду было совершенно осознанным. Я не совершал никаких противоправных действий и не хотел скрываться всю жизнь, как преступник, что больше всего удовлетворило бы большую часть заинтересованных лиц со стороны обвинения. Свою невиновность я буду доказывать до тех пор, пока не добьюсь пересмотра дела. Не помилования, о котором просить не намерен, а полного оправдания. Вот моя цель. Иных расчётов не было, нет и быть не могло.