России пора покончить с благотворительностью в Азии

России нужно дать понять среднеазиатским странам, что благоприятные условия на нашем рынке не должны быть общедоступными. Они станут распространяться лишь на те государства, которые с пониманием относятся к российским интересам

Среднеазиатская политика Кремля, приносившая успехи в первые годы существования СНГ, больше не работает. Сегодня местные режимы при принятии решений практически перестали учитывать российские национальные интересы, и в регион проникает все больше внешних игроков. В первую очередь это Китай, нуждающийся в минеральных ресурсах, а также США и европейские страны, грезящие о среднеазиатских углеводородах и стремящиеся превратить регион в инструмент давления на Россию.

Если в ближайшие годы наша страна не пересмотрит свою политику в Средней Азии, то из потенциального стратегического актива она необратимо превратится в источник угрозы. Согласно опубликованным недавно данным ООН, прозрачность границ со Средней Азией уже сегодня сделала Россию мировым лидером по потреблению афганского героина. Из 100 тыс. человек, умирающих в мире от героина, 30–40 тыс. приходится на Российскую Федерацию — и нынешние международные силовые структуры, в частности ОДКБ, не способны остановить этот «белый поток». В регионе также усиливаются позиции исламистских религиозных организаций, вовлекающих в свои сети узбекскую, киргизскую и таджикскую молодежь.

О том, что происходит в регионе и как можно исправить российскую политику в нем, «Эксперту» рассказал член комитета Госдумы по международным делам Семен Багдасаров.

Идеальный шторм

— Чем сегодня Средняя Азия является для России?

— Для нас этот регион представляет колоссальную важность с двух точек зрения — экономики и обеспечения собственной безопасности. В Средней Азии находятся огромные месторождения природных ресурсов — и не только углеводородов, но еще и золота, урана, различных руд. Многие промышленные предприятия на территории России, построенные в советское время, были завязаны на это сырье. Поэтому вхождение этих месторождений в единые промышленные группы с обрабатывающими предприятиями даст толчок развитию российской экономики.

Кроме того, Средняя Азия важна для нас с точки зрения обеспечения национальной безопасности. Регион сам по себе нестабильный, и из него исходит ряд угроз — своего рода «идеальный шторм», в котором соединились наркотики, преступность и мятежники. Он долгие годы собирался на границе между Афганистаном и Пакистаном и теперь направляется в Центральную Азию. В то же время у нас нет возможности просто закрыть границу на замок — переоборудование почти семи тысяч километров открытой границы с Казахстаном будет стоить миллиарды и миллиарды долларов, не говоря уже о негативных политико-моральных последствиях этого шага. Поэтому нам необходимо каким-то образом эффективно контролировать ситуацию внутри Средней Азии, а не вести там политику по принципу «глядишь, пронесет».

— Каковы на сегодняшний день позиции России в Средней Азии?

— Наши позиции серьезно ослабли по сравнению, скажем, с тем, что было десять лет назад. Фактически местные лидеры нас переигрывают. Мы же проводим там свою политику, совершенно не учитывая национально-психологических особенностей региона. Зачастую местные руководители говорят нам в лицо прекрасные громкие фразы, мы подписываем с ними различные документы — но на самом деле они делают лишь то, что приносит им личную сиюминутную выгоду. Откуда эта выгода исходит — от России, США или Ирана, — им абсолютно безразлично. Наши же руководители всерьез верят этим документам и обещаниям, которые не выполняются.

Все это началось еще в девяностых годах. Бывшие командующий погранвойсками Андрей Николаев и министр обороны Павел Грачев, абсолютно некомпетентные люди с точки зрения понимания местной политики, решали значительную часть вопросов относительно Средней Азии. Кажется, они искренне верили, что лидеры среднеазиатских государств всегда будут пророссийскими. Например, Эмомали Шарипович Рахмонов — бывший директор совхоза Дангаринского района Кулябской области — своим президентством действительно обязан России. Дальше он использовал Николаева и Грачева для продвижения своих личных интересов. Параллельно он укреплял свою внутреннюю власть, и как только она стала устойчивой, его любовь к России прошла. Скорее, Рахмон занял антироссийскую позицию. Он выгнал из центра Душанбе штаб 201−й базы — и построил на этом месте очередную резиденцию; изгнал за пределы Таджикистана группировку российских ВВС; отказался выполнять ранее достигнутые договоренности с «Русалом» по Таджикскому алюминиевому заводу (который, по некоторым данным, обеспечивает около половины экспортных доходов страны); собирается отдать китайцам обещанное нам крупнейшее в мире месторождение серебра Большой Конимансур. Он чувствует себя настолько свободно, что даже накануне своего октябрьского визита в Москву принял оскорбительный для нас закон о языке, согласно которому русский и узбекский языки в Таджикистане не должны являться языками межнационального общения.

— А другие лидеры среднеазиатских государств?

— В похожей манере ведут себя и лидеры Узбекистана и Киргизии, которые получают от нас ресурсы в обмен на пустые слова. После андижанских событий 2005 года Каримову была очень нужна поддержка Москвы, и мы ему предоставили ее фактически в обмен на его обещания и на слова о «стратегическом сотрудничестве». Вместо этого надо было проявить интерес к узбекским месторождениям, прежде всего газа, нефти — под Наманганом, к месторождениям урана, доразведку которых сейчас ведет одна из японских компаний, золота. К узбекским военным объектам, прежде всего военно-воздушной базе под Навои, к которой сейчас присматриваются американцы, а также к базе Ханабад в районе Карши, аэродрому Кокайты в Сурхандарьинской области. Тогда Каримов бы был полностью ориентирован на нас. Но мы этого не сделали, и в итоге, как только Евросоюз показал ему пряник, узбекский президент сразу же начал занимать прозападную позицию.

Что касается Киргизии, то мы дали им более двух миллиардов долларов за то, чтобы они убрали со своей территории американскую базу. Подписали ряд документов, даже заплатили часть денег вперед. Но киргизское руководство базу не убрало, взяло деньги у американцев — и более того, требует от нас вторую часть денег, на все наши возражения отвечая, что это не база, а центр. Такое вот примитивное, циничное виляние. Они в итоге получают деньги и от нас, и от Запада и еще просят у нас дополнительных средств в обмен на позволение разместить нашу базу в Оше.

Исключением из общего правила является Казахстан. На сегодняшний день это наш самый порядочный и верный союзник в Средней Азии, с которым можно и нужно работать. Он участвует во всех мероприятиях ОДКБ, поскольку прекрасно понимает, что только ориентируясь на Россию может противостоять угрозам как с Юга, так и со стороны китайско-казахской границы.

— Почему китайцы перехватывают у нас Среднюю Азию?

— Наша политика на центральноазиатском направлении значительно более затратна и менее привлекательна, чем у Пекина. Китайцам, в отличие от нас, не нужно одновременно добиваться в Средней Азии двух целей, поскольку для Китая этот регион не таит особой угрозы с точки зрения безопасности — но даже при этом ему не приходит в голову, например, ввести безвизовый режим для жителей Средней Азии. У Пекина интерес один — ресурсы. И Китай оказывает среднеазиатским государствам финансово-экономическую помощь на очень жестких условиях под конкретные решения руководством этих стран конкретных политико-экономических задач. Например, под создание трубы из Туркмении в Китай, под освоение казахских газовых месторождений или же таджикских серебряных и золотых рудников. Поскольку в Китае есть четкое понимание своих национальных интересов, Пекин смог правильно себя поставить перед лидерами среднеазиатских государств. Как следствие, эта более жесткая, в хорошем понимании имперская политика Китая дает ему преимущество перед размазанной и неэффективной внешней политикой России на постсоветском пространстве.

— Что мы должны делать в Средней Азии, чтобы вернуть ситуацию под свой контроль?

— В глобальном плане мы должны выработать здравую внешнюю политику не только в Средней Азии, но и на всем постсоветском пространстве. Прекратить подстраиваться под американцев и страны Запада, что мы делаем сейчас по Афганистану. Мы позволяем американцам через наше воздушное пространство доставлять грузы в Афганистан, позволяем использовать российские авиатранспортные компании для перевозки. И для чего? Разговоры о том, что США в Афганистане ведут борьбу против угрожающих нам наркотрафика и терроризма, — это не просто ложь, а ложь в квадрате. Почитайте доклад ООН, наркотиков в Афганистане производят во много раз больше, чем десять лет назад. К тому же если мы подстраиваемся под американцев, то государства Средней Азии говорят: «А почему нам этого нельзя?» Надо понять, что наши интересы на постсоветском пространстве никаким образом не совпадают с интересами США. Китай граничит с Афганистаном, но вы слышали, чтобы на его территории размещались базы для трансфера грузов коалиции? Чтобы он дал свое воздушное пространство или позволил своим компаниям заниматься перевозками?

Мы можем, конечно, помогать американцам в Афганистане — но при этом США и страны Запада должны признать, что Средняя Азия является зоной наших жизненных интересов.

В области двустороннего сотрудничества со среднеазиатскими странами с точки зрения экономики мы должны дать понять, что мы создаем благоприятные условия на нашем рынке — как в плане экономики, так и в плане рабочей силы — лишь для тех государств, которые с пониманием относятся к нашим интересам. Мы должны покончить с этой «СНГовщиной», которая фактически дает любой стране вне зависимости от ее политики по отношению к нам огромные возможности для выкачивания денег из России.

С точки зрения безопасности нам необходимо создать военно-политический союз с Казахстаном и Киргизией — нынешняя ОДКБ из-за политики Узбекистана и отчасти Таджикистана фактически ущербна.

— Но разве можно выстраивать какие-то отношения с Киргизией после того, как они нас фактически обманули с американской базой?

— Нас не обманули, а переиграли — и будут переигрывать до тех пор, пока все, что они от нас получают, они считают само собой разумеющимся. Если мы жестко себя поставим и перед Бишкеком встанет угроза потери нашего рынка, в том числе рабочего для миллиона киргизских мигрантов, с ними можно будет вести конкретный разговор. А если одновременно мы выстроим жесткую политику в отношении Таджикистана и Узбекистана, то вместе с Казахстаном мы сможем убедить Киргизию в необходимости более правильной политики.

Еще одна наша ошибка в том, что мы, в отличие от тех же американцев, не умеем работать с оппозицией, причем самого разного характера.

— А в Средней Азии, особенно в авторитарном Узбекистане, еще осталась оппозиция?

— Конечно. Да, она вытеснена за рубеж, персонифицирована в лице бывших чиновников, которых Каримов выгнал из Узбекистана. Но она есть. И влияние этих оппозиционеров нулевое только до той поры, пока они не вернутся в свою страну. Если говорить о Таджикистане, то там есть председатель Партии исламского возрождения Таджикистана Мухиддин Кабири — очень порядочный и честный человек и гораздо более пророссийский, чем тот же Рахмон.
Угроза радикализма исходит не от талибов

— Почему мы должны прилагать такие серьезные усилия для того, чтобы склонить среднеазиатских лидеров к сотрудничеству?

Разве местным лидерам, в особенности Каримову, не нужна Россия для защиты от Афганистана?

— Он проводит самостоятельную политику. Каримов понимает, что 11 сентября больше не повторится и что рано или поздно к власти в Афганистане вернутся талибы. У него было два варианта действий. Первый — занять жесткую позицию в отношении талибов, но тогда они в ответ сделают все возможное, чтобы дестабилизировать ситуацию в Узбекистане. Каримов в свое время уже вмешивался во внутренние дела Афганистана, предоставляя помощь Абдул Рашиду Дустуму — и уже успел пожалеть об этом. Второй вариант — каким-то образом договориться с «Талибаном». Именно поэтому узбекский лидер сейчас делает все, чтобы не быть втянутым в какие-то антиафганские блоки. Он вошел в ОДКБ — но делает все возможное, чтобы силы быстрого реагирования не существовали в том виде, в котором они реально были бы полезны. Он требует, чтобы решение о применении этих сил выносилось на основе консенсуса глав всех стран-участников, — но пока этот консенсус будет приниматься, ситуация может приобрести совершенно невероятный характер. Похожим образом он действует и по линии ШОС, определяя, что Узбекистан не будет принимать участия в антитеррористических учениях, а будет лишь наблюдателем на них. Он также везде говорит, что с территории Узбекистана в Афганистан якобы идут не военные, а лишь гражданские грузы.

Официальный Ташкент выступает и против размещения нашей базы в Оше. МИД Узбекистана говорит, что ОДКБ должна заниматься отражением внешней угрозы. Но что они подразумевают под внешней угрозой? Когда танки и авиация талибов пересекают афгано-узбекскую границу? Это же бред. Вообще договариваться с ним о совместной борьбе с экстремистами бесполезно. Нужно, наоборот, исключать из ОДКБ Узбекистан, чья позиция направлена на парализацию и развал этой организации.

— А в чем состоит туркменская политика в отношении Афганистана?

— При Сапармурате Ниязове она была очень мудрой. Когда талибы вышли к девятисоткилометровой туркмено-афганской границе, Туркменбаши с ними договорился. Не было никаких инцидентов, граница была спокойной. Нынешнее же руководство пытается всячески договориться с НАТО, предлагает им свой аэропорт в качестве перевалочного пункта, учебный центр для подготовки войск. Понять их в принципе можно — Запад готов инвестировать в газовые проекты в стране только в обмен на эту помощь.

— Позиции этнических таджиков во властных коридорах Афганистана значительно более сильные, чем у этнических узбеков, не говоря уже о туркменах. Душанбе делает ставку на то, что они останутся у власти?

— Как и Каримов, Рахмон тоже поддерживал своих соплеменников во время войны Северного альянса с «Талибаном». Ахмад-шах Масуд в свое время не вылезал из Душанбе, было даже ощущение, что он является руководителем всех таджикских земель. И действительно, Рахмон продолжает делать на них ставку. В частности, в Таджикистане часто бывает Бурхануддин Раббани. Многие высокопоставленные афганские таджики имеют дома в Душанбе. Однако возвращение «Талибана» к власти почти неминуемо, и Рахмон, весьма вероятно, вскоре пожалеет о своей нынешней политике.

— Но ведь для Рахмона, наоборот, было бы полезно идти на сближение с Россией, чтобы создать себе некоторую страховочную ставку в случае поражения «его» таджиков и прихода к власти в Афганистане пуштунов.

— Когда мы оцениваем процессы принятия решений в Средней Азии, мы упускаем один момент. Очень многое там решается семейным кланом, семьей того или иного руководителя. Все хотят денег, живут сегодняшним днем и не смотрят на перспективу. Дадите 306 миллионов — будет вам база в Таджикистане. А что будет через три, пять, десять лет — это никого не волнует.

— Но разве Каримов, Рахмон и другие лидеры не боятся исламизации региона, которая произойдет вслед за приходом к власти талибов?

— Заявления о том, что приход талибов к власти вызовет радикализацию везде и всюду, — это мифы и примитивизм, исходящий в том числе от некоторых наших представителей в западных военно-политических организациях. Знаете, кто нанес наибольший урон Исламскому движению Туркестана — бывшему Исламскому движению Узбекистана? Один из крупных командиров пакистанского движения «Талибан» Маулана Файзулла, объявивший их агентами ЦРУ и напавший на них.

Среди тех, кто в Афганистане воюет против западных сил, есть, конечно, люди, мечтающие об экспорте исламской революции, — но их меньшинство. В «антизападную коалицию», если ее так можно назвать, входят в основном пуштуны во главе с племенным союзом Дуррани, который в свое время и создавал афганское государство, — а также исламская партия Афганистана Гульбеддина Хекматияра, движение Хагани и другие силы. Они хотят просто навести порядок в Афганистане и жить в нем так, как жили столетиями.

Угроза исламизации региона исходит не из Афганистана, а из Ферганской долины. Государства, присутствующие в Ферганской долине, ведут себя по-разному с местными исламистами. Каримов изначально занял очень жесткую позицию и с 1991–1992 годов ведет с ними бескомпромиссную борьбу — «давить, сажать». Киргизское же руководство изредка имитирует борьбу, но в целом пустило все на самотек. В итоге юг республики — Ошская, Баткенская и Джелалабадская области — фактически стал миной замедленного действия. Исламисты вопреки представлению наших обывателей не просто бегают там с автоматами и стреляют, а создают параллельные структуры власти, пропагандистскую базу для привлечения в свои ряды молодежи. Причем в рамках их идеологии сглаживаются даже межнациональные конфликты. Узбеки, киргизы, таджики — все работают вместе. И их сети уже проникают на север страны. Таджикские власти тоже не уделяют этой проблеме должного внимания. Рахмон не трогает исламистов, потому что они не угрожают его политической власти. В итоге радикализация населения, в особенности молодежи, происходит на бытовом уровне, создавая тем самым мину замедленного действия. Как следствие, сейчас даже ООН признает, что в перспективе центральноазиатское направление будет гораздо более опасным, чем Пакистан.
Поставить заслон на первом этапе

— Насколько велика эта опасность с точки зрения наркотрафика?

— Очень велика. Недавно был опубликован доклад, подготовленный Управлением Организации Объединенных Наций по наркотикам и преступности (ЮНОДК), «Наркомания, преступность и мятежники: транснациональная угроза афганского опия», в котором приведены страшные цифры — на Россию приходится 21 процент мирового потребления героина. За десять лет потребление наркотиков в нашей стране выросло в десять раз! Мы на своей границе с Казахстаном перехватываем всего четыре процента всех поставок. Для сравнения: на первом месте по объемам перехвата стоят Иран, Пакистан и Китай. То есть страны, граничащие непосредственно с Афганистаном.

— Но у нас же нет границы с Афганистаном.

— Ее нет, поэтому и нет возможности пойти по пути США, когда они разместили в месте выращивания наркотиков — в Колумбии — семь военных баз. Но мы можем перехватывать наркотики на самом первом этапе их транспортировки, и тогда процент перехвата будет гораздо выше, чем четыре процента.

Первый этап транспортировки начинается в Горном Бадахшане и заканчивается в киргизском Оше. Основные каналы в рамках этого этапа следующие:

Калай-Хумб—Гармская область—Баткен—Ош;

Хорог—Мургаб—Ош;

Калай-Хумб—Душанбе—Худжанд—Ош.

Из Оша наркотики и террористы перебрасываются на север Киргизии, а затем через Казахстан в Россию.

— Каким образом их можно перехватывать на первом этапе?

— Нам нужно подумать об изменении военно-политической структуры пребывания наших войск в Таджикистане. Чтобы они отвечали интересам России, а не интересам местных элит. Сейчас наша 201−я база защищает Хатлонское направление — но оно особой угрозы для нас не представляет. Нужно расположить части на Горно-Бадахшанском направлении, разместить в населенных пунктах Хорог, Ишкашим, Мургаб и Ванч подразделения КСОР ОДКБ общей численностью две-две с половиной тысячи человек. Если при этом мы еще сможем разместить наши базы в киргизских городах Ош и Баткен, то это принесет нам колоссальные дивиденды. Мы перекроем основные маршруты переброски террористов и наркотиков.

— То есть вы предлагаете заменить таджикских пограничников на российских?

— Нет, просто выстроить внутри Таджикистана своеобразный «второй эшелон» безопасности. Ведь охраняемая таджикскими структурами граница фактически прозрачна — особенно на Калай-Хумбском направлении. Ее регулярно переходят даже не одиночки, а группы по десять-двадцать человек. А летом 2009 года через нее спокойно прошла группа из ста человек во главе с муллой Абдуллой (позже он был убит во время боестолкновения в глубинных районах Таджикистана).

А вот статистика наших пограничников за период с 1992−го по 2005 год. За эти тринадцать лет они предотвратили 1606 попыток бандитов прорвать границу, ликвидировали более трех тысяч боевиков, изъяли 1003 единицы огнестрельного оружия — от автоматов до ПЗРК, более 447 тысяч единиц боеприпасов, в том числе реактивные снаряды. Найдено 335 схронов с оружием. Задержано и уничтожено более 30 тонн наркотических средств, в том числе примерно 11,5 тонны героина.

К тому же у нас будет помощь местного населения. Не забывайте, в Горно-Бадахшанском регионе проживает самое пророссийское население этой страны.

— А если таджикское руководство не дает добро на размещение КСОР ОДКБ в Горном Бадахшане, сможем ли мы на него надавить?

— Для этого мы должны прежде всего договориться с Казахстаном о совместной борьбе против наркотрафика и терроризма и подключить к этой борьбе Киргизию. Если таджикская сторона не соглашается, то мы закрываем границу с Таджикистаном, выставляем на ней совместные российско-киргизско-казахские посты с целью предотвращения наркотрафика и депортируем из России до миллиона нелегальных таджикских иммигрантов. От них очень сильно зависит экономика Таджикистана. До кризиса они отсылали домой около двух миллиардов долларов ежегодно. И даже за первые девять месяцев кризисного 2009 года эти иммигранты смогли выслать в Таджикистан более 650 миллионов долларов (для сравнения: в 2008 году весь государственный бюджет Таджикистана не превышал 1 млрд долларов. — «Эксперт»). И эти деньги в Таджикистане расцениваются как само собой разумеющиеся — в том числе благодаря тому, что наше правительство не использует это как рычаг воздействия.

— Но ведь у нас есть договор о безвизовом режиме.

— Согласно статье 6 Соглашения от 2000 года между Белоруссией, Казахстаном, Киргизией, Россией и Таджикистаном о взаимных безвизовых поездках, подписанты имеют право приостановить действие этого соглашения «для защиты границ и территории своих государств при чрезвычайных обстоятельствах, в частности в ситуациях, угрожающих безопасности, сохранению общественного порядка или охране здоровья населения государств Сторон». И сейчас эти «чрезвычайные обстоятельства» не просто существуют, а еще и признаются всем миром. Появился доклад ООН, называющий Таджикистан главной транзитной страной для переброски в Россию наркотиков и террористов. Узбекистан, кстати, идет на втором месте.