Как изъяли политическую литературу о Чечне

Станислав Дмитриевский, руководитель ныне закрытого Общества российско-чеченской дружбы, правозащитник, диссидент, официально осужденный экстремист, организатор Маршей несогласных, закончил наконец свою книгу, над которой он с коллегами работал три года. Это исторически правовое исследование преступлений, совершенных в Чечне в период второй войны.

Так получилось, что презентация, состоявшаяся 15 июля в Независимом пресс-центре, совпала с убийством Натальи Эстимировой. По расследованиям Натальи составлена значительная часть материала.

Над книгой работали более десяти человек. Тысяча двести страниц убийств, похищений, преступлений. Эти люди провернули работу, на которую способно — обязано делать! — лишь государство.

Но это не просто перечисление фактов и статей. Главное в книге — ее направленность, выразившаяся в названии — «Международный трибунал для Чечни. Правовые перспективы привлечения к индивидуальной уголовной ответственности лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений и преступлений против человечности».

— Станислав, создание Международного трибунала по Чечне — насколько это реально? Откуда взялась эта идея?

— Впервые она была сформулирована в резолюции ПАСЕ от 2 апреля 2003 года. В ней говорится: «Ассамблея считает, что если не будут предприняты более активные усилия по привлечению к ответственности виновных в нарушениях прав человека и если будет сохраняться атмосфера безнаказанности, то международному сообществу следует рассмотреть возможность создания трибунала по военным преступлениям и преступлениям против человечности в Чеченской Республике». Понятно, что юрисдикцию такого суда Россия никогда не признает, но тем не менее этот документ был принят.

Существуют четыре возможности международной юрисдикции по Чечне. Первая — создание трибунала, как это было сделано по Руанде и Югославии. Глава 7 Устава ООН говорит, что СБ ООН имеет право принимать обязательные для всех членов ООН решения для поддержания мира. Но дело в том, что у России есть право вето в СБ. Второй вариант — создание гибридного суда. Такая модель работает в Сьерра-Леоне, Кампучии, Камбодже. Когда судебная система после периода войн и разрухи не действует и государство обращается к международному сообществу с просьбой о создании беспристрастного независимого суда, потому что само этого сделать не в состоянии. Такой вариант тоже не для нас. Третье — рассмотрение дел в Международном уголовном суде. Это более реально, но возникает два аспекта: во-первых, юрисдикция МУС начинается с 2002 года, это не ретроактивный суд, он может рассматривать преступления, совершенные только с этого момента. Большинство же преступлений в Чечне совершено раньше. Во-вторых, Россия, хотя и подписала Римский статут МУС, но не ратифицировала его. Мы пока не являемся его участником, и его юрисдикция на нас не распространяется.

Все эти три варианта рассчитаны на будущее.

Но есть четвертый вариант: самый тяжелый, зато самый реальный. Существует понятие «универсальной юрисдикции». Суть ее в том, что преступления против человечности являются предметом озабоченности не отдельного государства, а всего международного сообщества. Поэтому если государства не желают преследовать виновных по суду, — что мы и видим в России, — то любое другое государство может рассматривать эти преступления в своем суде. Это так называемое обязательство erga omnes — обязательство между всеми. Есть поразительные эпизоды реализации этой юрисдикции, когда, например, суды Испании рассматривали дела аргентинской диктатуры 1978 года, во времена которой Адольфо Шилинго, участник так называемых смертельных полетов, сбрасывал в океан заключенных с самолета. Дела по Руанде рассматривались судами Германии, сейчас Финляндии.

— То есть любой человек при наличии у него достаточно веских оснований может по этим преступлениям обратиться в суд любой страны?

— Теоретически инициировать суд может либо человек, который является жертвой преступления, либо местная заинтересованная организация, например правозащитники. На практике же есть ограничения. В большинстве стран, за исключением Испании, необходимо если не фактическое, то хотя бы ожидаемое присутствие предположительно ответственных лиц на ее территории. Но в Испании сейчас этот закон также сужают, потому что в страну хлынул вал исков.

— Какой-то конкретный пример. Кто приезжает, скажем, в Германию, чтобы его можно было привлечь к ответственности за преступления в Чечне?

— Эти люди перечислены в восьмой главе книги. Начиная от Владимира Путина и Николая Патрушева и заканчивая Сергеем Новичковым, бывшим командиром роты 245-го мотострелкового полка. Все, кроме бывшего президента, который, как глава правительства, обладает пока международным иммунитетом, могут стать объектом такой процедуры. Например, генерал Владимир Шаманов. Если он приезжает в любую европейскую страну, тут же в прокуратуру следует не просто просьба возбудить дело, а папка с материалами — со свидетельскими показаниями, с собранными фактами. Понятно, что в самой Чечне, при той диктатуре, которая там сейчас существует, мы свидетелей не найдем. Но огромное количество жертв преступлений — чеченцев — проживает в Европе. Такой проект требует средств, но если это будет объединение правозащитных организаций, то мы можем создать что-то типа центра Симона Визенталя. Я не говорю, что на кого-то сразу наденут наручники… А может, и наденут, в Испании тот же Шилинго, например, был арестован и в итоге осужден к 640 годам. Но в любом случае можно создать соответствующую атмосферу давления.

— Доказательства?

— Любой суд базируется на свидетельских показаниях как на одном из основных доказательств. Например, в Ханкале обнаружено захоронение, 50 тел. 25 из них удалось опознать, установлено, что все они были задержаны федералами. Опять же, я не говорю, что мы установили ответственность каких-то людей. Наша работа — по сути развернутый набросок обвинительного акта. Но и не более того — мы ни в коем случае не устанавливаем чью-либо ответственность. Презумпция невиновности священна. Мы говорим: это признаки преступлений, они налицо. И имеются веские основания полагать, что те или иные лица ответственны за их совершение. Задача прокуратуры эти факты проверить. Если независимый суд их оправдает, я склоню голову.

— Тут возникает вопрос объективности. На войне обе стороны достаточно быстро докатываются до зверств. Насколько всесторонне рассмотрены преступления в Чечне? Я имею в виду преступления с чеченской стороны.

— Забывать о Беслане или «Норд-Осте» было бы цинизмом. Глава 43-я — «Преступления, совершенные представителями чеченской стороны конфликта, как военные преступления» и глава 45-я — «Преступления, совершенные представителями чеченской стороны конфликта, как преступления против человечности» посвящены именно этому.

Но действительно в книге им уделено меньше внимания. Дело в том, что большинство людей с чеченской стороны, которых мы могли бы назвать предположительно ответственными, уже либо мертвы, либо отбывают срок. У меня нет сомнений в том, что зверства Басаева составляют состав преступления. Но он мертв.

С российской же стороны все ровно наоборот, а приговоры суда — единичные моменты. Вопрос же об ответственности высшего руководства вообще не ставится. Вот резня в Новых Алдах, где были убиты 46 человек. Есть Новичков, командир шестой роты. Есть Булавинцев, командир второго батальона. Есть Юдин, командир 245-го полка, есть питерский ОМОН, над ними генерал Булгаков и так далее. Но эта цепочка вообще не рассматривается. Прокуратура тупо ищет тех, кто непосредственно нажимал на курок. Они проделали огромную работу, опросили массу свидетелей, но, естественно, никого не нашли. Мы же хотим, чтобы вектор расследования был направлен не только по горизонтали, но и по вертикали — вверх.

Здесь показателен случай, рассмотренный Международным трибуналом по бывшей Югославии. В 1995 году сербские силы казнили в Сребренице около 8 тысяч человек. Один из обвиняемых — солдат Дражен Эрдемович, которого заставили участвовать в казнях, был поставлен перед выбором: либо расстреливает он, либо расстреливают его. Эрдемович расстрелял около 80 человек. Пережил сильнейший стресс, бежал в Германи ю и сдался правосудию. Второй обвиняемый — командующий корпуса «Дрина» Радислав Крстич. Ни он, ни его подчиненные непосредственно не участвовали в расстрелах, он не отдавал приказа о казнях и даже, как установил суд, внутренне был против таких методов «закрепления территории». Однако, хорошо зная о намерении своих командиров — генерала Младича и президента Караджича — предоставил автобусы и часть своего персонала для конвоирования обреченных. В итоге Эрдемович был приговорен Судом к пяти годам тюремного заключения, а Крстич — к тридцати пяти. И я думаю, что это справедливое решение.

Есть принудительный минимум норм человечности, ниже которого опускаться нельзя. Нельзя казнить пленных, нельзя бомбить мирных, нельзя захватывать школы. Какова бы цель ни была — борьба с терроризмом или свобода нации.

— Кто адресат книги?

— После резолюции ПАСЕ было воодушевление. Все ждали, что ассамблея начнет предпринимать какие-то шаги. Действий не последовало. Все ушло в политический свисток. Это, конечно, отвратительно: вы либо молчите, но если вы сказали такие веские слова, то делайте.

И мы решили: раз международное сообщество не может реализовать свои благие намерения, то, наверное, ему нужно помочь. Я предложил — давайте создадим некий предварительный орган, который начнет подготовку юридической базы, сбор информации, чтобы, когда возникнет возможность, у нас все было сделано. Поэтому первая целевая аудитория — правозащитные организации. Они собрали уникальный материал, но не обладают знаниями в области права. А светила юридической науки — Антонио Кассезе, первый президент Международного трибунала по Югославии, тот же Шериф Бассиони, американский юрист — как раз очень мало осведомлены о фактической стороне чеченского вопроса. И задача исследования — перекинуть мостик между правом и фактом. Книга так и устроена: отдельно — нормы права, которые в основном адресованы правозащитникам, и отдельно факты, адресованные специалистам.

Нам в процессе работы удалось создать новую методику анализа, которую сейчас уже готовы использовать международные суды. Нам важно показать, что это не отдельные эпизоды, а систематическое деяние. Мы старались избежать политических и оценочных суждений. Это чистой воды право. Но, безусловно, мы рассчитываем, что книга подтолкнет международную дипломатию к каким-то шагам. Да, сейчас нет возможности создать трибунал — так давайте создадим комиссию по установлению фактов. По типу комиссии Шерифа Бассиони, работавшей по Югославии.

— Нет ощущения битья головой о стену?

— Мы и так уже бьемся головой 10 лет. Ну да, есть более 100 решений Европейского суда, более 100 человек получили справедливую компенсацию. Но в корне ситуация не меняется. Мы предлагаем новый подход. Да, он не может принести плоды завтра. Но вот в 1974 году несколько родственников жертв чилийской хунты задались идеей документирования преступлений для будущего суда — они сами тогда не понимали, для какого. Они 30 лет добивались правосудия, но ведь добились! Помимо Пиночета все люди, руководившие репрессиями, начиная с генерала Контрераса, предстали перед судом. Они все сейчас сидят. Справедливость, к сожалению, идет медленно, но идет. Мир за последние десятилетия не стал добрее, но он стал на какой-то миллиметр справедливее. То есть когда мы подойдем к этому суду, а мы подойдем, я уверен, доказательства у нас уже будут на руках.

— За три года такой труд…

— Я торопился. В какой-то момент я реально осознал, что есть шанс не успеть. Только этим и жил. Меня уже дочка стала спрашивать: «Папа, а нам фашисты в окна кирпичи больше кидать не будут?» Мы много рассуждаем о правовых доктринах, презумпции невиновности, предполагаемой ответственности и прочих дефинициях, которые, безусловно, важны. Но мой любимый Кассезе сказал, что никогда нельзя забывать, что за правом всегда стоят страшные человеческие трагедии. Гибель Наташи… Мне казалось, что она будет всегда. Очередное подтверждение безнаказанности. И правоты наших действий. У этой книги много авторов. Наташин материал, собранные ею факты — фактически в каждой главе. Сейчас и ее имя добавилось в ряд тех, кто отражен в статистике потерь. Как и имя Анны Политковской, на статьях которой также построена значительная часть книги.

Я вообще удивлен, почему тираж не изъяли. Профукали, видимо. Печаталось все это в полном секрете, я даже сам не знаю, в какой типографии.

— Ты говорил, что на таможне пытались изъять…

— Да, нам необходимо было передать текст нашей коллеге Оксане Челышевой в Финляндию. Поехал Илья Шамазов, наш сотрудник, повез электронную версию. Таможенники задержали поезд на полчаса, провели тщательный обыск Ильи, Оксаниной дочери Анны, далее начали не просто рыться в вещах, но снимать панели в купе и туалете… В общем, привет, 70-е. Уже дошли до изъятия политически вредной литературы на границе.

Ознакомиться с электронной версией книги можно на сайте http://www.tribunalchr.info

P.S. 16 июля руководитель Комитета против пыток Игорь Каляпин на своей машине повез часть тиража из Москвы в Нижний Новгород. На въезде в город он был остановлен сотрудниками центра «Э». На посту ГИБДД его уже ждали, понятые были заготовлены заранее. Перевозимые экземпляры книги изъяты. Сейчас Комитет против пыток, руководителем которого Каляпин является, готовит иск в суд.