Что это за вера, если ее нужно укреплять бронёй

Волгоградский завод транспортного машиностроения на основе военной модификации КамАЗа сделал передвижную церковь с выдвигающимся куполом. Этот дивный аппарат защитного зелёного цвета, разработанный по заказу Московского патриархата, меньше всего у меня ассоциируется с храмом.
С одной стороны, понятно: правые веяния означают усиление церкви. Самая продолжительная дискуссия в «Часкоре» была на тему, является ли влияние религии и церкви на мораль определяющим. Виталий Куренной , Пётр Куслий и Александр Никифоров дают отрицательный ответ. Одиночка Драгунский - положительный.

Подобный спор задолго до этого возник в соловьёвской теледуэли между государственником режиссёром Никитой Михалковым и либералом писателем Виктором Ерофеевым. Они, так же как и авторы «Часкора», долго переубеждали друг друга, пока каждый не остался при своём мнении.

Для того чтобы сдвинуться с мёртвой точки в этом вопросе, я бы рассмотрел религию без жёсткой привязки к церкви.

Религия (от латинского слова religio - «связь») - связь человека с Небом, вертикаль. А церковь (греч. kyriakon - «дом Господний») - это религиозная организация. Церковь без религии не может существовать, а религия - вполне, поскольку связь человека с Небом никто не отменял. Дело это, по большому счёту, сугубо личное и глубоко интимное.

Хотя формально церковь у нас отделена от государства, православие фактически вновь стало государственной религией, поскольку марксизм-ленинизм как официальная идеология почил в бозе. (Заметьте, эта политико-эномическая теория в СССР стала чуть ли не религиозным догматом, поскольку требовалось не знание о коммунизме, а вера в него.)

Среди политиков высшего эшелона стало хорошим тоном участвовать в крупных церковных праздниках, транслирующихся по ТВ, а православные деятели всячески поддерживают это их стремление. Это вовсе не означает, что те и другие ратуют за укрепление морали. Это только говорит о том, что церковь стала частью государственной политики. А государство - это армия, полиция, чиновничество, территория.

Именно синтез государства и церкви мог породить такое «чудо», как самоходная церковь-трансформер. Дескать, некоторые армейские части расположены далеко от «стационарных» церквей, а эта может прибыть куда угодно. Даже на передовую. Но я почему-то сомневаюсь, что подобной «бронёй» РПЦ укрепит в солдатах православную веру (на тему литературного воплощения военного духовенства ничего, кроме образа фельдкурата Отто Каца из «Бравого солдата Швейка», в голову не приходит).

И потом, эта установка будет в военных парадах участвовать? И батюшки станут, наподобие офицеров, честь отдавать, повернувшись лицом к Мавзолею, поскольку они явно берут на себя функции советских политруков?
На примере храма-трансформера видна разница между религией и церковью. Церковь, как институт власти, зачастую совершает действия, противоречащие христианским заповедям. В любой религии (иудаизм, буддизм, даосизм, христианство) они универсальны: не убий, не укради и т.д. И любая светская (секулярная) система здесь менее убедительна, поскольку она всегда относительна в оценке, что хорошо, что плохо, в ней нет абсолютного критерия.

Александр Никифоров задаётся вопросом: «Всю свою жизнь я посвятил сохранению Британской империи», - мог бы сказать Уинстон Черчилль. И он был бы совершенно прав. Но является ли сохранение Британской империи той высшей ценностью, которая способна оправдать принципы нравственности?» Здесь возможна путаница между политическими ценностями и духовными. Что касается первых, зачастую то, что Черчиллю и британскому государству было на руку, вредило российскому. Потому как государственная мораль предполагает пользу своему государству в ущерб остальным. Классовая мораль - своему классу. Социалистическая - враг капиталистической. Национал-социалистическая - респект одной нации. Человеческая однобокость - недостаток любой секулярной системы.

Религиозная мораль - универсальна, поскольку заповеди не продиктованы интересами какой-либо одной группы, а являются откровениями, которые пришли пророкам «сверху», от абсолюта.

Все религии - против войн. Убей иноверца - клич не религии, но церкви, ставшей частью политики. Однако и церковь не всегда идёт на поводу у государства.

«В конце X века после походов в Северную Сирию патриарх отказался удовлетворить просьбу императора объявить мучениками солдат, погибших в сражении с неверными. Придерживаясь канонов раннего христианства, византийская церковь был против использования мирянами оружия - канон святого Василия лишает причастия на три года того, кто «совершил убийство на войне», и тем более если убийство совершило духовное лицо», - пишет историк Сесиль Морисон в книге «Крестовые походы».

Разумеется, история человечества - это и история войн, предполагающих действия в чрезвычайных обстоятельствах. Сергий Радонежский и Дмитрий Донской явили собой идеальное сочетание-сотрудничество церкви и государства. Как известно, перед Куликовской битвой к старцу приехал князь. И Сергий поначалу советовал ему откупиться от Мамая, на что Дмитрий заметил, что дело уже не в «злате» - татары не отступятся, не желая усиления Московского княжества. Радонежский благословил Дмитрия на битву. И предрёк победу. Поскольку слава об отце Сергии была по всей Руси как об исцелителе и прорицателе, это очень поддержало русское войско. А заодно рязанский князь Олег передумал выступать на стороне Мамая - настолько велик был авторитет божьего старца.

Сергий послал с Дмитрием своих иноков, бывших бояр и воинов: Пересвета и Ослябю. Известная по школьным хрестоматиям картина Авилова «Бой Пересвета с Челубеем» (1943) врёт в деталях: у Пересвета не было ни кольчуги, ни шлема, только копьё. Своих иноков отец Сергий оправил на бой в великой схиме (монашеская одежда с изображением крестов). Этим знаковым поступком (одежда была освящена) он подчёркивал, что его воины - Христовы и вынуждены вступить в поединок с врагом. Сам старец, находясь в храме Пресвятой Троицы, «очами веры» видел, что происходило на Куликовом поле (как сказали бы сейчас, в режиме онлайн), пересказывая ход сражения братьям-монахам. Он сообщал имена погибших, молился за них и повелевал братству, как пишет бытие, «приносить за них заупокойные молитвы».

Но сейчас вроде бы России не грозит непосредственная опасность, чтобы изготавливать «бронецеркви» с выдвигающимися, словно ракеты, куполами. Не являются ли подобные действия церковных властей противоречащими самому религиозному духу? Ведь, чтобы совершать священные таинства (причащение, покаяние и т.д.), от прихожан требуется абсолютное доверие. Обсуждение в инете церковного трансформера показывает, что у большинства он вызвал или смех, или недоумение.

Процедура покаяния как очищения души существует во всех религиозно-мистических системах. «Покаяние» назывался фильм Тенгиза Абуладзе, нашумевший во времена перестройки. Сейчас, на фоне усиления пропаганды, прославляющей достижения России как государства, в том числе во времена сталинизма, многие либеральные публицисты справедливо призывают покаяться власти за преступления против человечности, совершённые тогда.

Но, повторяю, покаяние - религиозное понятие. Как оно должно произойти и где? В церкви? На народном судилище? По какому кодексу? Уголовному? Строителя коммунизма? Капитализма? Суверенной демократии? Мне кажется, пока этот призыв к покаянию носит слишком умозрительный характер. Без религиозного содержания наслаивается множество социально-политических трактовок, которые всегда относительны. Нужен единый знаменатель. Неспроста фильм Абуладзе заканчивается фразой-выводом: «Зачем эта дорога, если она не ведёт к храму?»

Но не к такому, конечно, какой собрались серийно выпускать на Волгоградском заводе транспортного машиностроения.