Вопросы к Кудрину, которые ему нечем крыть

Заминать для ясности совершенно очевидные вопросы можно в течение известного времени, порой даже длительного. При этом надобно лишь иметь в виду, что в конце концов эти вопросы станет задавать кто-нибудь другой, - как это и получилось в ходе нынешней российско-белорусской распри. Право ставить посвященные деятельности министра финансов РФ А. Л. Кудрина вопросы перешло к А. Г. Лукашенко и его соратникам, причем, хорош или плох Лукашенко, крыть его вопросы, в общем-то, и нечем.

Склонность министра финансов считаться в своей деятельности (в том числе речевой) лишь с одним-единственным человеком, к тому же весьма снисходительным к своему сотруднику - а прочих как бы и вообще не существует, равно как не существует никаких общепринятых норм поведения и норм публичной речи, - уже привела к сильнейшей сваре между Москвой и Минском. Какая была надобность прилюдно рассказывать, что РБ - предбанкротное образование, которое держится лишь на российских дотациях, которому суверенитет явно не по плечу и которое с большой вероятностью станет неплатежеспособным в самом скором времени, - этого до сих пор никто не объяснил. Даже если А. Л. Кудрин замыслил аншлюс Белоруссии, то, во-первых, такие начинания хорошо бы согласовывать с вышестоящими начальниками, которым сейчас только аншлюса РБ и не хватает. Во-вторых, даже в конце 30-х гг. в Берхтесгадене на встречах с руководителями Австрии и Чехословакии и в Москве на встречах с руководителями прибалтийских стран вещи той степени приятности, которую позволяет себе А. Л. Кудрин, говорились лишь за закрытыми дверями. Даже если А. Л. Кудрин такой бесценный счетовод, который может ежеминутно извлекать квадратный корень, это еще не основание для того, чтобы он имел право меньше считаться с общественным лицемерием, нежели вожди СССР и Третьего рейха.

В результате с аншлюсом все равно ничего не получится, объявленная по итогам кудринских речей творожная война принесет убытки обеим странам, а в качестве замены молпродуктам можно будет насладиться речами А. Г. Лукашенко: «Мне поясняли, что на него давление идет мощное, он нервничает сильно и говорит немножко не то. Тогда - подлечиться. У него финансы государства в руках, и он начинает такое говорить. Завтра он и не то сделает» - и его премьера С. С. Сидорского: «Если министр финансов рассуждает на уровне кладовщика, у которого есть ключи от амбарного замка и который дальше кладовки ничего не видит, то это проблема того, кто так рассуждает». Можно, конечно, возразить: «На себя посмотрите», - но, к сожалению, это единственное реальное возражение, да и то не вполне по существу.

Поскольку А. Г. Лукашенко - партнер специфический, то свара с ним нимало не подвигла к размышлению о том, как полезно сперва думать, а потом говорить, но скорее укрепила в и без того твердом обычае сперва говорить, а потом думать, что немедля проявилось в ходе Петербургского экономического форума. Там министр финансов объявил в кулуарах: «Реформы будут, они неизбежны, в ближайшее время мы объявим о ряде реформ в области энергоэффективности, образования и здравоохранения, переводе на более страховые принципы медицины...

Есть планы по реформе институтов регулирования рынка... Реформы быстрее пойдут, так как денег в таком объеме, чтобы решать проблемы без реформ, будет меньше».

Не нужно быть ответственным политиком, достаточно иметь самое минимальное представление о современной России, чтобы знать: в силу тех ли, других ли причин, справедливо ли, несправедливо ли, но по итогам 90-х гг. у значительной части граждан слово «реформы» вызывает идиосинкразию. Ибо устойчиво ассоциируется с лечебными мерами, производимыми ржавой пилой и без наркоза. Наличие таких предубеждений является серьезным препятствием на пути любых, в том числе самых насущных, давно назревших преобразований. А поскольку без какого-то общественного понимания и приятия любые преобразования обречены, задача политика - убедить граждан в том, что неправильно ставить знак абсолютного тождества между реформой и жестокой вивисекцией. В свете этой проблемы, понимание которой и младенцу доступно, радостное заявление министра о том, что без денег реформы быстрее пойдут, трудно понять иначе, как желание дополнительно убедить сомневающихся и на что-то надеющихся: «Да, ржавой пилой, да, без наркоза». Вероятно, чтобы от таких речей сердца всех россиян загорелись радостным ожиданием.

Возможно, министр имел в виду ту особенность русской реформы, что гром не грянет - мужик не перекрестится, тогда как безденежье и кризис поневоле заставляют что-то делать, пусть и в максимально антисанитарных условиях. На то следует заметить, что в русском языке есть категория лица и спрягаемая фраза может существенно менять смысл. «Гром не грянет, мужик не перекрестится» - безрадостная констатация извне. «Гром не грянет, я не перекрещусь» - похвальба непонятно чем, ибо что мешало перекреститься раньше. Насчет же ссылки на безденежье (и вообще на внезапный изъян бытия) как на необходимое условие реформ давно замечено: «Если я без достаточной причины стану прыгать с балкона и вывихну себе руку, а этот вывих вовремя удержит меня от подписания разорительного векселя, то я потом буду рад, что так случилось, но не стану утверждать, что вообще нужно прыгать с балкона, а не сходить с него по лестнице. Ведь при неповрежденной-то голове нет надобности в повреждении руки, чтобы не подписывать разорительных сделок».

По крайней мере, в одном отношении демократия хороша и логична. Если кто собирается при пустом кармане проводить нещадные реформы, то на вопрос: «Где вы раньше, такие умные, были, когда и деньги какие-то имелись, и можно было соломки подстелить?» - имеется крайне убедительный ответ: «Мы тогда были не у власти, поэтому вопрос не к нам - спрашивайте тех, кто был у власти и растранжирил время и деньги». Наш специфический вариант демократии заставляет молодого реформатора А. Л. Кудрина анонсировать грядущие славные дела с таким видом, как будто в течение предшествующих многих лет направителем хозяйственной политики был кто-то совершенно другой, оставивший преемнику чрезвычайный беспорядок.