Заставят ли нас чиновники помнить о прошлом?

Президент России создал совет по охране российской истории. По сути - по охране памяти. Но что такое собственно наша память? Как к ней лучше обращаться? Сколь в ней мифов, сколько - реальности и каковы механизмы превращения одного в другое? Предлагаемые заметки - всего лишь личные впечатления об этом.

Дилемма: \"не помнящий родства манкурт или молодой старик, застрявший в далеком прошлом, утерявший счастливое умение забывать его, вытеснять его новыми впечатлениями\" - вот в какую игру играет с нами всю жизнь наша память...

\"Я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь..

И птицы-память по утрам поют,

Деревья-память целый день лепечут...

Но там, в пернатой памяти моей такая скрыта мощь,

Что возвращает образы и множит.

Шумит, не умолкая, память-дождь

И память-снег летит, и пасть не может.\" (Р.Рождественский)

Воспоминания детства - они постепенно превращаются в образы, запахи, отдельные яркие штрихи и краски. В них нет логики, она не нужна, ведь не могло наше детское сознание раскидать их по полочкам - оно все больше удивлялось от всего, что окружало. Вообще есть интересное наблюдение в прозе Андрея Макаревича о том, что в детстве день кажется бесконечным, летние каникулы - нескончаемыми, и все они наполнены разнообразными важными и интересными делами. Потом время начинает ускоряться, и после 40 лет уже мчит, как электричка, и все сложней разглядеть жизнь, которая там проносится за окном. А воспоминания - как \"праздник, который всегда с тобой\" - не брать же нам всерьез угрюмых мизантропов, оставляющих в своих сундуках все больше обиды и зависть.

К слову, вспоминать детство-отчество-юность нашему поколению во время случайных встреч незнакомых людей (хоть попутчиков в вагоне, хоть соседей по столу) не в пример интереснее и проще, чем, например, американцам. Мы ведь жили все не то что примерно одинаково, но \"перемешаннее\": социальные лифты смешивали во дворах и классах, за малым исключением, практически все слои общества. У нас много общих, сопоставимых воспоминаний о той части жизни: главное же удовольствие от таких воспоминаний - если они происходят не в одиночестве и вслух, все же состоят в поисках похожего, чему можно сопереживать, а не разделяющего. Наверное, тем, кому сейчас 10-12, найти себе случайного собеседника в \"чужой\" социальной среде будет со временем сложнее, и естественность случайного распития бутылки \"по случаю хорошей погоды\" в гаражах медицинским светилой с соседом-водопроводчиком уйдет. Станет ли от этого хуже или лучше? Станет просто по-другому. Только все вспоминаются почему-то купчики из пьес Александра Островского, презиравшие тех, кто победнее и пресмыкавшиеся перед теми, кто богаче. Может спираль истории повторяется не абсолютно, может, минет чаша сия - а то, как ни примиряйся - все равно противно как-то... Или это ностальгия?

Определить, какой период у человека был в жизни главным, не слишком сложно -какой фотоальбом вам первым подсовывают дома, какие страницы с интересом комментируют - так это оно есть. Кому-то больше повезло с классом, кому-то с группой в институте, кому-то - с турклубом. Кто-то навсегда застрял в своем отдельном - пусть и не воевавшем никогда - батальоне, потому что не было у него за всю жизнь куска жизни острее. Не будем здесь говорить про войны - это штука другая, она застревает на всю жизнь, может годами не показываться на свет божий, но и не отпускать.

Но все другое после детства может, умеет размываться, масляные резкие краски покрываются акварельным прозрачным налетом.

\"Длинная\" память - еще и связь поколений. Историк искусства и моды Александр Васильев сказал, что ему повезло - в его роду рожали поздно, и расстояние до \"Серебряного века\" у него короткое, всего лишь через отца. Потому воспоминания, связанные у других с несколькими возрастными производными, для него - то, что происходило на кухне, практически \"как в собственной жизни\". Взгляд понятный, но это - слишком просто. Для кого-то, как для автора этой заметки, роль мостика в прошлое играет дедовская шинель, в которой тот встречал немецкие танки под Наро-фоминском и которую сберег на дачном чердаке (хлястика и пуговицы не хватает, а в остальном - в порядке, до сих пор греет гостей на дачных посиделках). А у кого-то, кроме названия города, в котором родился, почти ничего не осталось. Подкосили память многих из наших фамилий минималистские 60-е - 70-е, когда немодным стало держать старые буфеты, потрепанные гобелены, старые рукописи и многое такое, что проходит через поколения, как облезлый солдатик, завалявшийся в пыли за диваном (образ Александра Кабакова, вообще очень трепетно пишущего про прошлое). Не сохраняющий памяти предков, памяти рода, не сохранит и свою память, сметет этот культурный пласт, заасфальтирует, закроет многоэтажной парковкой - да и останется в истории временщиком-парковщиком (приехал-постоял-заплатил-уехал - вот и вся жизнь).

Но только памятью одной жить нельзя - или уж можно, когда больше вовсе нечем и лучше, чем вовсе ничем. Самое страшное, когда человек начинает говорить: \"В наши годы...\". Во-первых, это просто неправда, годы не бывают чьими-то, это мы - их, это нас они пытаются оставить внутри себя, не пустить вперед, и нужно усилие, чтобы преодолеть их притяжение. Плохи те дети, что не помнят родителей, но так ли хороши те, что до старости живут с ними? Остановка и поиск зацепок в только прошлом - не в будущем - это тупик. Кто-то сознательно заходит в него (от усталости или в силу жизненных обстоятельств) и уже не делает потуг оторваться от дембельского альбома или магнитофонной катушки с записью дипломного концерта. Но роптания такого человека о несовершенстве настоящего и порочности будущего не воспринимаются живым большинством всерьез - у нашего поколения все это еще впереди: лавочки, мемуары и трогательные вечера ветеранов журналистки, юриспруденции, физкультуры.

Поэтому в память нужно заходить аккуратно, нечасто, иногда. Не стирать пыль, не наводить глянец - осмотреться, вглядеться. Может, присесть на часок, или наоборот, пройтись по не снятым до сих пор в переулке трамвайным путям - хоть трамвая давно уж нет. С грустью обнаружить, что еще один дом снесли или с радостью - что старый \"петровский\" тополь в малом Ботаническом саду все еще держится (только вот подпорок побольше стало, да забором обнесли, чтоб больше не лазали по нему ребята). И включить все-таки \"маленькое проклятие\" мобильника, и сказать: \"Через полчаса буду\", но еще до конца дня сохранять внутри себя кого-то уютного, как разоспавшийся старый кот.

Память создает мифы - но в эти мифы мы верим и они-то и есть наша подлинная история, пока мы в них верим. Смогут ли высокопоставленные чиновники поддержать сильно пошатнувшуюся в обществе веру?