День в истории. "Правда" о "Большом вальсе" в Москве

17 июля 1944 года в Москве состоялся «Большой вальс», или «парад побеждённых» — большое шествие военнопленных немцев. А 19 июля в «Правде» советский писатель Леонид Леонов писал об этом так (надо отметить, что Леонов (1899—1994) по взглядам был не коммунистом, а скорее русским националистом, что, впрочем, и по тексту видно):

«Отвратительная зелёная плесень хлынула с ипподрома на чистое, всегда такое праздничное Ленинградское шоссе, и было странно видеть, что у этой пёстрой двуногой рвани имеются спины, даже руки по бокам и другие второстепенные признаки человекоподобия.

Оно текло долго по московским улицам, отребье, которому маньяк внушил, что оно и есть лучшая часть человечества, и женщины Москвы присаживались где попало отдохнуть, устав скорее от отвращения, нежели от однообразия зрелища.

Несостоявшиеся хозяева планеты, они плелись мимо нас — долговязые и зобатые, с волосами вздыбленными, как у чертей в летописных сказаниях, в кителях нараспашку, брюхом наружу, но пока ещё не на четвереньках, — в трусиках и босиком, а иные в прочных на медном гвозде ботинках, которых до Индии хватило бы, если бы не Россия на пути...

Шествие вурдалаков возглавляли генералы, хорошо побритые, числом около двадцати. Немецкие горе-стратеги шли с золотыми лаврами на выпушках воротников и высоких офицерских картузах, с вышитыми регульками и опознавательными значками на груди и руках, чтоб никто не смешал степеней их превосходительного зверства: они были в больших и малых крестах за людоедство, юдоедство и прочее едство, с орденами Большого Каина или Ирода 1-й степени и с теми дубовыми листками, которые Гитлер раздаёт своим полководцам для прикрытия воинского срама.

У передних, кроме того, мы отчётливо разглядели большую чёрно-белую свастику, прикреплённую к кителю близ подвздошной области, — признак принадлежности к уголовно-политической организации, провозгласившей тунеядство и паразитизм основной из национальных добродетелей.

Даже не смирение волка, у которого перебит шейный позвонок, читалось в этих щеголеватых фигурах, ибо есть и у волка своя смертная гордая стать: тупое равнодушие прочла Москва во всём облике этих всемирных бесстыдников.

Народ мой и в запальчивости не переходит границ разума и не теряет сердца.

В русской литературе не сыскать слова брани или скалозубства против вражеского воина, пленённого в бою.

Мы знаем, что такое военнопленный...

Ни заслуженного плевка, ни камня не полетело в сторону переправляемых с вокзала на вокзал, хотя вдовы, сироты и матери замученных ими стояли на тротуарах во всю длину шествия. Но даже русское благородство не может уберечь от ядовитого слова презренья эту попавшуюся шпану: убивающий ребёнка лишается высокого звания солдата...

Брезгливое молчание стояло на улицах Москвы, насыщенной шарканием ста с лишним тысяч ног. Лишь изредка спокойные, ровные голоса, раздумье вслух доносилось до нас сзади:

«Ишь, кобели, что удумали: русских под себя подмять!».

Леонид Леонов (1899—1994)