Не хочешь – заставим

Идея заставить покупать нашенское силой оружия не слишком оригинальна. Советский Союз такое делал нередко. Называлось это "СЭВ", Совет Экономической Взаимопомощи. Недостаток у этого Совета был только в том, что взаимопомощь в нем не была такой уж экономической. Товары поставлялись не по рыночной стоимости, а по принципам, установленным носителями самого прогрессивного учения. Чем это кончилось, известно. Но и в те далекие годы мне как-то мало приходилось слышать о том, чтобы венгерские программисты работали на "Агатах" (или СМ-4, или БЭСМ-6). Впрочем, такие знания мне почерпнуть было и неоткуда: невыездным я стал в 17 лет.

Сейчас эта идея получила свежее звучание. Смысл речи президентского – только вдумайтесь, президентского – уполномоченного по IT свелся к тому, что отстали мы не на много, а навсегда. Что с Америкой нам не тягаться. А не тягаться с ней не позволяет нам наша национальная гордость. И поэтому надо делать уважаемым партнерам такие коммерческие предложения, от которых нельзя отказаться.

Ну, это тоже не новость: утюг – оружие бизнесмена. Пошевелите истории начального капитала самых респектабельных, и обнаружите там много скелетов. Причем, часто (или – всегда?) – в самом буквальном смысле. Как признается один из архитекторов нашего общественного устройства (правда, не совсем архитектора – говорить об архитектуре нашей кучи трудновато), капитализм наш – бандитский, таким его и задумывали. Однако, вернемся к нашей теме.

Так как внутри мы порядок уже навели: кто надо при делах, кто не надо – не при них, то теперь самое время выходить на международную арену. Что-то неладно в мире. Хорошо бы заняться им. Понести, так сказать, миру пусть и не слишком доброе, но наше как бы вечное.

Готовить айтишников для этого – чистое вредительство. Куда правильней – танкистов и саперов. Так что вы, ребята-академики, хоть и шибко умные, но главного не понимаете. Экономика-шмакономика, конкуренции, качества там всякие – это все нам не надо подбрасывать. Есть другие способы – кулак к носу. Это у нас в скрепах в генокод впечатано. По мордасам. И никуда не денутся. Купят. Как миленькие.

Почему такое стало возможно озвучивать? Думать – хотя не думать никакое, так не думают, так чувствуют – так вот, чувствовать так ведь и раньше многие чувствовали. Ну, не академики, конечно. Но так у нас ведь не весь народ – академики. А чувствует – весь. Но раньше такие чувства было как-то неловко демонстрировать окружающим. Многие вещи присущи человеческой природе. Но не все прилично делать прилюдно. Так вот – что же изменилось, что об этом стало возможно говорить публично? Да, еще и в ученом собрании.

Многое изменилось. Прежде всего, агрессивность сознания общества, накапливаемая многие годы, наконец, обрела более-менее устойчивые милитаристские формы.

Если раньше диффузная агрессивность готова была пролиться на кого угодно – хоть на дворника-узбека, хоть на президента, то теперь для этого раскаленного газа определено четкое русло. На наших уважаемых партнеров. На них, на пиндосов – правнуков миллионерши Вандербильд, которая еще нашей прабабушке Елене (отчество ее история не сохранила) Щукиной не давала расширять словарный запас.

Соответственно, и вопрос, хотят ли русские войны, становится всё более риторическим – конечно, хотят. Правда, пока – лучше не отходя от телевизора. Но и сегодня уже находится немало молодых и не слишком молодых людей, не возражающих пострелять по живым мишениям.

Но это только одна из причин. Не менее важна другая – снижение порога "прилично-неприлично". Что естественно, то не стыдно. Условности всё это. Кто смел, тот и съел.

Стерлась эта грань. И – сейчас скажу неприятное – во многом нашими собственными стараниями. Нашим непониманием смысла свободы слова: нашим неразличением хороших слов и плохих слов и, как следствие – нашей снисходительностью к плохим словам: глупым, хамским, злобным...

И есть еще третья причина, во многом, правда, связанная со второй: падение авторитета ученых. С более чем понятной предпосылкой – падением качества (интеллектуального, прежде всего, но не только – и общекультурного, и духовного) тех, кто увенчан высокими степенями. Если в восьмидесятые мы шутили "год великого перелома – середняк пошел в доктора", то сегодня в доктора пошел уже не середняк, а часто самые обыкновенные бандиты. И – не только в доктора. Так что обращение "Вы, конечно, шибко умные, но маненько тут ошибаетесь" сегодня звучит куда меньшим диссонансом, чем в советские времена, когда доярки учили писателей, как писать и о чем писать.

И здесь у нас стерлась грань. Не так, чтобы между городом и деревней, а между академией и дворницкой (чтоб не сказать "малиной").      

Удасться ли нам таким образом потеснить США в мире? Как нам того велят наши исторические амбиции и наши текущие возможности? Ответ хотя и очевидный, но при таком уровне дискуссии озвучить его все же нелишне.

Многие школьные хулиганы были недовольны тем, что они самые кулакастые, а учителя хвалят почему-то очкариков. И что не они, самые сильные и самые смелые ребята, а какая-то слизь занимают лучшие места в жизни. И многие хулиганы пытались отстоять свое место под солнцем с помощью кулаков, а потом – и ножей. Но кончалось у них у всех всегда одинаково.

Мир устроен так, что побеждает в нем не самый драчливый, а самый умный. Шпаненок вполне может поколотить отличника. Но он не умеет решать задачки. А именно это и оказывается самым важным в конечном итоге.