Российская элита подобна Змею Горынычу – у нее три головы.

Российская элита подобна Змею Горынычу – у нее три головы. Одна смотрит на либеральный Запад, вторая – в эпоху СССР, а третья испытывает внутренние сомнения. Головы спорят между собой о будущем России и на всякий случай отправляют за рубеж самое ценное: детей и деньги. Подробности в интервью профессора Льва Гудкова E-xecutive.

Народ и элита в России едины. Воззрения лучших представителей общества не сильно отличаются от взглядов простых россиян. С одной стороны, это хорошо: представители высших слоев и массы разговаривают на одном языке. С другой – есть риск, что слившись с народом, элита утрачивает способность видеть новые горизонты, формулировать цели, прокладывать путь в будущее. О социологии российской элиты E-xecutive рассказывает директор «Левада-центра», доктор философских наук, профессор Лев Гудков.

Е-xecutive: Кто входит в элиту?

Лев Гудков: Понятие элиты возникло на стыке XIX и XX веков, когда рушился сословный порядок распределения статусов. На смену сословным появляются массовые общества, возникают новые правила формирования влиятельных групп, распределения власти. Понятие элиты выдвинули итальянские политологи, социологи Вильфредо Парето, Гаэтано Моска. В нашем понимании элита – люди, добившиеся наивысших показателей в своей области, пользующиеся в этой связи авторитетом. Специалисты, чьи достижения признаны образцовыми. Современная элита – это совокупность самых разных групп, ее образуют военная, политическая, экономическая, спортивная, научная, художественная элита... Все вместе они демонстрируют общество в его высших достижениях.

Е-xecutive: Из каких сфер вы рекрутируете респондентов, когда проводите исследования?

Л.Г.: В нашем случае об элите говорить очень трудно. Есть области, где работают механизмы конкуренции, общественного признания, и где люди добились авторитета в силу таланта, предприимчивости, компетенции. Например, бизнес, спорт, культура, наука… Что же касается политической элиты России, ее можно считать таковой с очень большой натяжкой. Те, кто попадает в высшие политические сферы, попадает туда не в соответствии со своими достижениями или способностью к лидерству, к постановке новых политических целей или выработке программ. Вертикаль выстроена по обратному принципу – сверху вниз: вышестоящие уровни власти подбирают себе исполнителей. Те, кто условно составляют российскую властную «элиту», не политики, не лидеры, а исполнители, «назначенцы». Эти люди назначены начальством «быть «элитой». То, что в России называется политической элитой, в реальности является чиновничеством. Наши министры занимают посты не потому, что какая-то партия победила на выборах, они приходят во власть не по партийным спискам, а в силу действия иных механизмов – ведомственной принадлежности, персональной лояльности, кланового распределения власти. Они никак не зависят от признания избирателей. У нас в этом смысле не представительская демократия, власть не зависит от общества. Поэтому, когда мы говорим о политике, мы слово «элита» берем в кавычки.

Е-xecutive: Кого же вы в таком случае исследуете?

Л.Г.: Первые исследования в этой сфере наш центр провел в 1993 году, это был большой международный проект «Циркуляция элит». Его задача состояла в том, чтобы проследить, как происходит смена людей во власти. В тот период старая советская номенклатура была отодвинута от руля, был момент открытости, быстрой мобильности. Правительство реформаторов строилось по совершенно иным принципам, чем правительство СССР. Но уже через несколько лет в политических структурах все большее значение приобретали либо старые номенклатурные кадры, либо выходцы из спецслужб. А после ухода из Кремля Бориса Ельцина кадровая политика приобрела совершенно определенный характер: по исследованиям Ольги Крыштановской, большая часть рекрутированных во власть – это выходцы из спецслужб, армии, правоохранительных органов. Крыштановская назвала их «милитократией», т.е. людьми в погонах. У них совершенно иной тип мышления: антиреформаторский, консервативный. Их усилия направлены если не на восстановление старых принципов управления, то на консервацию того, что осталось от СССР.

Е-xecutive: Вы изучаете обе группы: конкурентную элиту и назначенных?

Л.Г.: В 2005-2007 годах было проведено исследование нескольких социальных категорияй. Респонденты проходили многоступенчатый отбор. Мы брали списки наиболее уважаемых людей в разных областях и формировали из них выборку. В составе выборки были подгруппы, такие как управленческая элита (чиновники высокого уровня), депутаты, бизнесмены, руководители правоохранительных органов, наиболее авторитетные журналисты, видные ученые, обозреватели и аналитики… Затем в ходе интервью мы просили каждого респондента назвать имена людей, наиболее авторитетных с его точки зрения. Так расширялся круг опрашиваемых.

Е-xecutive: Исследования, проведенные в 1990-х и в 2000-х годах, сильно отличались друг от друга?

Л.Г.: Представители властной элиты в начале 1990-х были несравненно более открытыми. Они были готовы идти на контакты, рассказывать, как они пришли к власти, как добились авторитета, какой у них уровень образования, объем собственности… В середине 2000-х годов ситуация была иной: сложилась жесткая централизованная закрытая система, замкнутая корпорация. Поэтому имел место массовый отказ от интервью. Речь не о представителях СМИ, науки, а о чиновниках. Чем ближе человек находился к власти, тем труднее было добиться встречи. Хуже всего обстояло дело с судьями и с представителями армии – эти две группы категорически не шли на контакт. Более открытыми были представители бизнеса.

Е-xecutive: Сколько отказов было в группе чиновников?

Л.Г.: Нам удавалось взять одно интервью из примерно 25. Казалось, людьми владел страх сказать что-нибудь лишнее, подставиться, боязнь того, что начальство осудит сам факт интервью. Это была совершенно другая ситуация, чем в 1990-е годы. Но мы все же провели опрос.

Е-xecutive: Каковы были его результаты?

Л.Г.: Исследование показало наличие не двух, а трех категорий в составе российской элиты. Первую, назовем ее либеральной, образуют представители бизнеса, средств массовой информации, московские интеллектуалы, эксперты. Они полагают, что сложившаяся система власти консервативна, внутри нее есть тормоза, препятствующие модернизации страны. При этом они считают, что страна нуждается в новых технологиях, притоке капиталов, что система учебных заведений должна быть настроена на подготовку поколения совершенно по-другому образованных людей. Эти люди ориентированы на западные модели, на демократию. Видят проблемы коррупции, косности государственной машины, насилия над бизнесом. С их точки зрения проблемы возникают, потому что не работают институты государственного устройства, например судебная система (или работают против общества, защищая интересы власти от населения). А неработающий суд – это отсутствие гарантий частной собственности, это проблема институционального доверия.

Е-xecutive: Взгляды «западников» традиционно уравновешены «почвенниками»?

Л.Г.: Вторую полярную группу образуют выдвиженцы: чиновники, представители правоохранительных органов, армии, судейского корпуса. Их взгляды антизападные, антилиберальные. Часть из них, особенно те, чье положение несколько снизилось в сравнении с прежним, с ностальгией вспоминает советские времена, часть – люди, довольные сложившимся положением дел, не желающие перемен. Видят свою задачу в консервации нынешнего порядка вещей. Именно они являются опорой для политики стабильности, провозглашенной в начале 2000-х. Симпатизируют советским технологиям управления и моделям общественного устройства, хотя понимают, что вернуться к социалистической системе уже нельзя. В их сознании органично присутствует директивная система управления страной («ручного управления», как сегодня говорят), предполагающая контроль над избирательным процессом, подавление оппозиции, послушный суд, управляемые информационные потоки, пропаганду. Они не составляли большинства среди опрашиваемых, но они приближены к власти и ощущают себя ее опорой.

Е-xecutive: А кто вошел в третью группу?

Л.Г.: Регионалы. Занимают промежуточное положение между первыми двумя. В составе этой общности много представителей местных законодательных собраний и регионального бизнеса. Очень часто это одни и те же люди, потому что бизнесмены в регионах идут в политику, чтобы защитить дело, противостоять давлению центра, гарантировать статус. Тесно связанные с местной исполнительной властью, они находятся в поле, на которое воздействуют, с одной стороны, федеральная власть, а с другой – население, ведь даже в условиях назначения губернаторов региональные власти вынуждены представлять интересы регионов. Многие респонденты из этой группы хотели бы, чтобы Россия развивалась по демократическому пути, чтобы экономика была свободна от давления государства, но понимают, что в нынешних условиях это невозможно. Поэтому они примиряются с положением дел, вынуждены жертвовать собственным мнением, стараются найти компромисс между верховной властью и своими собственными интересами и отчасти – нуждами населения той области, которую они как депутаты представляют.

Е-xecutive: Они ищут внутри себя мотивы, которые могли бы позволить им согласиться с положением дел?

Л.Г.: Да, такой оппортунистический, прагматический настрой характерен для всего массива опрошенных. Люди понимают, как было бы лучше, но вынуждены отказываться от собственных взглядов, принципов и приспосабливаться к сложившимся условиям, потому что, как они говорят, «такова жизнь». Их раздвоенное противоречивое состояние очень любопытно с точки зрения анализа. Модернизационные представления и пожелания являются неким оправданием их положения, статуса. Эти идеи придают им чувство внутреннего уважения.

Е-xecutive: Какая из групп имеет большую поддержку в обществе?

Л.Г.: Наша элита не очень далеко ушла от массового населения. Ее настроения незначительно отличаются от мнения народа. Более того, та часть элиты, которая включена в систему управления, вынуждена учитывать настроения широких масс, ловить популистскую тональность. В данном случае я говорю о депутатском корпусе, чиновничестве.

Е-xecutive: Как вы оцениваете эту связь лидеров с народом?

Л.Г.: Она означает установку на понижение. Западная элита пришла к власти и получила признание именно в силу своей способности задавать новые цели, формулировать новые политические и экономические стратегии, предлагать решение социальных проблем. В отличие от нее, наша элита легко отказывается от собственных принципов, настроений и старается подладиться под представления либо верховной власти, либо массы населения. Работает, я бы сказал, понижающий трансформатор: установка на упрощение, вульгаризацию, популизм. Поэтому настроения элиты похожи на массовые настроения. Эта группа все больше и больше ориентируется на наиболее рутинные массовые взгляды. Мы не хотим более стать открытым обществом, страной, способной усваивать то, что происходит в мире. Смещаемся в сторону изоляционизма, замкнутости. А поскольку достижений в стране мало, поскольку весь докризисный подъем был связан с высокими ценами на нефть, а не с развитием новых отраслей, технологий, то людям и гордиться нечем.

Е-xecutive: Чем же гордятся представители элиты?

Л.Г.: Тем, что было в прошлом. Отсюда актуализация традиционных символов, демонстративное почитание православия, возрождение так называемых русских традиций, многие из которых представляют собой комплекс ценностей, значений и символов расширяющейся империи (увеличение территории, завоевание нового пространства). Самое главное событие в этом ряду и у элиты, и у масс – победа в Великой Отечественной войне. Это - опорный символ. Главный знак нашей национальной идентичности. Триумф победы над врагом, причем таким врагом, который почти уничтожил и другие европейские державы. Победа, открывшая дорогу превращению СССР в супердержаву.

Е-xecutive: Какую роль в этой системе взглядов играет религия?

Л.Г.: Не думаю, что там есть действительно религиозная составляющая. Исследования религиозного поведения, которые проводил наш центр, показывают, что возрождается обрядоверие, ритуализм, а не собственно этическая или психологическая работа верующего над собой. За 20 лет наших исследований число людей, считающих себя православными, увеличилось с 16-17% до 75%. Я сейчас говорю не об элите, но о российском обществе в целом. А число верующих в спасение души, в загробную жизнь, в страшный суд составляет 20-25%. В последнее время это число постепенно увеличивается за счет либо самых пожилых и малообразованных, либо женщин с высшим образованием. В элите отношение к православию представляет своего рода суррогат коммунистической идеологии, оно считается полезным для народа. Это – часть национального комплекса символов: «Я православный не потому, что я верую, а потому, что я русский». Такие люди посещают церковь по большим праздникам один - два раза в год. В последнее время практикуются и похороны по православному обряду. Но нет ни участия в литургии, ни принятия причастия, ни исповеди, ни других институтов, необходимых для строительства души. Эти правила соблюдают все те же 2-4% населения, что и 20 лет назад. Церковь это знает, не случайно она разделяет воцерковленных и «захожан», которые заходят в церковь свечку поставить. Для российской элиты характерно демонстративное религиозное поведение. Оно пришло на смену такому же показному идеологическому благочестию позднего советского времени.

Е-xecutive: Что респонденты второй и третьей групп говорили о коррупции?

Л.Г.: Для большинства представителей элиты коррупция – это не моральная проблема, а условие поведения, способ организации власти и тех групп, на которые власть опирается, способ функционирования. Это нечто вроде масла в автомобильном моторе, без которого невозможна работа всего механизма. И элита, и население в целом считают, что лучше заплатить, но получить какое-то услугу от чиновников, чем быть гордым и бедным.

Е-xecutive: Проводили ли вы исследования элиты после начала экономического кризиса?

Л.Г.: Специальных исследований элиты мы не проводили. Но в массовых опросах, которые проводим ежемесячно, мы можем выделить верхний слой людей с самым высоким социальным статусом. Могу сказать, что в этой группе постепенно нарастает ощущение хрупкости нынешнего положения вещей. Можно также сравнить результаты нашего опроса представителей элиты в 2005 году и исследования, которое социолог Михаил Афанасьев провел в 2007-08 годах. Вырос уровень недовольства административным произволом, тем, что не гарантированы основные права. Однако это недовольство не приводит к формированию активной позиции. Это нечто вроде недовольства на советских кухнях.

Е-xecutive: Какие запросы элита не может удовлетворить в России?

Л.Г.: Две самых важных жизненных ценности – детей и собственность – элита старается по мере возможности обезопасить, выводя за пределы страны. Детей отправляют на учебу в другие страны, чтобы увеличить их шансы, их потенциал. Это – реакция представителей элиты на собственную незащищенность. В ответах респондентов виден очень устойчивый мотив: нельзя все время держать страну на нефтяной игле. Нужны новые технологии, назрела необходимость в диверсификации экономики, в независимости прессы, реформах образования, принципиального изменения высшей школы, которая пока работает как магазин готового платья. Респонденты понимают необходимость реформы суда, расширения информационной свободы, возврата к представительской системе, к реальной политической конкуренции. Но… 100 лет назад классик мировой социологии, немецкий ученый Макс Вебер написал несколько работ о России, в основном о революции 1905 года. Он подчеркивал, что стремительно развивающийся крупный бизнес в России – одна из самых мощных сил, преобразующих страну, однако он не обладает политическим инстинктом, готов уживаться с архаической самодержавной системой, а потому не способен отстаивать собственные интересы, даже если это угрожает его будущему. Сегодня власть заявляет о необходимости модернизации, но элита лучше, чем кто бы то ни было понимает, что это декларации, а не реальные намерения.

Беседовал Андрей Семеркин, E-xecutive