Праздник со слезами на глазах

 

Раньше это были слезы сострадания к своему народ, слезы жалости к пережитому нами. Всеми вместе и каждым в отдельности. Но таком "в отдельности", которое и "вместе".

Такие слёзы появлялись на глазах даже у тех, кого вообще невозможно было представить себе плачущим.

По-моему, я видел отца с мокрыми глазами один раз. Это было в 67-м году на Мамаевом Кургане. Он прошел Сталинград от начала до конца, ему было что вспомнить. Но рассказывать – почти ничего не рассказывал. Только то – что сегодня ему снилась война. И сегодня. И сегодня... Отец ушел воевать добровольцем в июне 41-го. Вернулся в 46-м. Дожил до 30-й годовщины. До 35-й – нет.

Я помню, как в 65-м ввели выходной день. До этого праздника как такового не было. Помню, как мне хотелось, чтобы отец надел ордена. И во дворе, и в моем классе фронтовиков среди родителей и даже дедушек-бабушек было совсем немного. (И это 50 лет назад!) А какой мальчишка не хочет похвастаться своим отцом. Ведь пока больше нечем. Но орденов отец так никогда и не надел. На праздник – только орденские колодки. "Не греми медалями" родилось ведь тоже на войне.

Был ли это праздник гордости? Ну, может быть разве чуть... Ведь от гордости не плачут – помотрите на нынешних, чуть не лопающихся. Это был праздник памяти тех, кому было, что помнить. И праздник сострадания. Праздник жалости к нашему коллективному Я, к нашему Мы, которое прошло через величайшие страдания и через величайшее самопреодоление. Самопреодоление, начинающееся с преодоления самого базового человеческого инстинкта – желания жить и органического, сидящего в самых основах души страха смерти, и составило суть подвига народа. Настоящего подвига. Без намека на какие бы то ни было кавычки.

Масштаб этого подвига определяется тяжестью страданий, выпавших на долю народа. И поэтому не правы те, кто пытается сегодня нивелировать различие между разными народами антигитлеровской коалиции: англичане, американцы, даже французы пострадали гораздо меньше. Значит, и подвиг их меньше. Сравните беззащитного прохожего, бросившегося защищать от бандита девушку и получившего удар ножом, и полицейского, который просто пристрелил этого бандита. Фактический вклад в победу над бандитом у полицейского может быть и больше, но герой-то всё же не он.

В этом вопросе либеральные историки и публицисты то и дело наровят выплеснуть с водой ребенка. И всё же в главном они правы: сегодня от празднования Победы хочется плакать уже совсем другими слезами – слезами стыда.

В чем было величие Победы? В победе над злом. И в победе над собой. Немцы несли миру безусловное зло: смерть и несвободу. Немецкие двоечники захватили государство и превратили в двоечников весь немецкий народ. Были ли исключения?

Конечно. Но не они определяли физиономию народа. И физиономия эта была ужасна. Именно поэтому "сколько раз увидишь его, столько раз его и убей", несмотря на весь ужас смысла этих слов, не вызывало серьезного внутреннего протеста даже у самых интеллигентных интеллигентов.

Были ли мы сами ангелами? Конечно, нет. Но это не имеет отношения к теме. Если у человека не одна извилина, а две, то он способен уместить в голове и героизм народа в одном отношении, и преступность – в другом. Это только, когда извилина одна – либо подвиг заслоняет преступление, либо преступение – подвиг. Увы, двухизвилистых сегодня почти нет. Не только среди обитателей нижних этажей нашего духовного дома, но и среди находящихся наверху. Либо, либо: либо герои, либо злодей. Второго измерения наши головы не вмещают.

Но я отвлекся. Плакать сегодня хочется не от одноизвилистости. Эта наша давняя беда. Плакать хочется от полной инверсии смысла Победы. Именно от инверсии – не просто от выхолащивания. Выхолащивание неизбежно: почти не осталось тех, кто через это прошел; очень мало тех, кто просто помнит войну. Помнить некому, скорбеть некому и торжествовать тоже некому. Это естественно. А вот то, что зло сегодня одевается в костюмы добра и кричит про себя "Я – добро", это в самом деле ужасно.

Биологические наследники победителей стали сегодня духовными наследниками тех, с кем воевали их предки, – вот в чем ужас, вот в чем стыд. Вот от чего плакать хочется. Мы такие же лоснящиеся, такие же сыто-самоуверенные, какими были 75 лет назад баварские бюргеры. Такие же не сомневающиеся в том, что мы выше всех. Мы так же готовы и так же хотим нести рабство другим народам. Так же выступаем против жизни с ее правами, начиная с главного права – права свободного развития. В общем, у нас точно такой же духовный статус.

Не такой, каким он был у коммунистов, включая самых яростных сталинистов. У тех была светлая мечта, тяга к добру. Они органически не понимали, что дорогу к добру нельзя мостить злом. Но они хотели добра.

У нас этого нет. Какое добро? Смеетесь вы что ли? Добро – это когда у тебя много добра. Вот оно – наша жизненная философия, наше кредо. Другого нет. Другое – наносное: пустые слова, не то, что без дел – без чувства.

И именно поэтому мы каждый час проигрываем ту битву, которую победители Гитлера каждый час выигрывали – битву с самими собой, с низким в себе. Фронтовики побеждали низкое в себе. И через это победили чужое злою Мы низкому в себе давно сдались. На милость победителя. Не понимая, что милости от низкого ждать нельзя. И сдавшись, встали на ту сторону, против которой воевали отцы, деды и прадеды – на сторону зла.

Вот от чего так стыдно! Стыдно до слез.