Неизвестные солдаты прошедшей войны

А.Васильев: «Неизвестные солдаты минувшей войны».

Германия будет размолота![1]

«Под небом Африки моей»

«Русская армия» в Северной Африке

И один в пустыне воин! Если он вместе с арабами!

Как лейтенант Еникеев потопил немецкую подлодку U-602

Хабиб Бургиба: «Германия будет размолота»

Шел 1942 год…

Фашисты были уже под Москвой и Ленинградом…

Фашисты рвались к Волге…

Фашисты приближались к Кавказу…

«Германия не выиграет войну,... время работает против нее, и можно математически просчитать, что она будет раздавлена. Между русским колоссом, которого не удалось свалить в прошлом году – и он уже возобновляет наступление – и колоссом американским, или англосаксонским, который держит моря и чьи промышленные возможности неисчерпаемы, Германия будет размолота, как в тисках мощных челюстей. Это лишь вопрос времени».

Эти слова написал прозорливый тунисец Хабиб Бургиба в своем письме из тюрьмы FortSaint-Nicolas, Марсель, 8 августа 1942 года. Если бы письмо попало в руки врагов, его бы расстреляли…[2]

Северная Африка. 2015 год. В русской православной церкви Воскресения Христова в Тунисе – черная мраморная плита с фамилиями:

 Федоров, Харламов, Шаров, Александров, Груненков, Юргенс…

И внизу слова:

Русская колонiя Тунизiи своимъ сынамъ павшимъ на полъ брани 1939-1945.

На военных кладбищах времен Второй мировой войны в Тунисе – тишина. Строгими рядами вытянулись надгробные плиты и кресты. Мы с моим тунисским другом Нуреддином Мрадом молча идем вдоль могил. На табличках - фамилии французов, тунисцев, алжирцев, сенегальцев, марокканцев, индийцев, зулусов, американцев, англичан….Снова фамилии арабов и африканцев… Среди них – захоронения с русскими фамилиями: Федоров, Попов, Попович, Пунчин, Павловский, Огарович, Кращенков, Трофимов…

На могилы  и русских, и других воинов мы  кладем свежие цветы[3].

Как они оказались в Африке? Какие русские судьбы скрыты под надгробными плитами в Тунисе?

18 июня 1940 г. по Лондонскому радио было передано историческое воззвание еще неизвестного французского генерала де Голля:

«Пламя французского сопротивления не должно погаснуть и не погаснет…От имени Франции я твердо заявляю следующее: абсолютным долгом всех французов, которые еще носят оружие, является продолжение сопротивления… Прямой долг всех честных людей – отказаться выполнять условия противника».[4]

Среди честных людей, которые первыми откликнулись на призыв генерала, были русские эмигранты.

 «Под небом Африки моей»

Ветеран французского Сопротивления Н.В. Вырубов свидетельствует: «После 1941 года все изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой. Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне, безусловно, стала Россия… Им хотелось участвовать в войне, ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы… Они боролись за победу на стороне союзников. Многие из них сочувствовали победам русских войск, гордились ими»[5].

Одним из них был Зиновий Пешков, старший брат Якова Свердлова. Его крестный отец – писатель Алексей Максимович Пешков, Максим Горький. Командир батальона, капитан Пешков участвует в боях Иностранного легиона в Северной Африке[6].

Как известно, 3 сентября 1939 г. Франция объявила войну фашистской Германии. Что случилось потом – об этом написано много книг…

После поражения Франции летом 1940 г. Пешков отказался принять перемирие с нацистами, отказался стать коллаборационистом  и бежал ночью на пароходе, прибыв в Лондон одним из первых. В Лондоне Зиновий Пешков стал ближайшим соратником генерала де Голля.

В своей речи, произнесенной в Алжире 14 июля 1943г., генерал де Голль отмечал: «Когда же огонь войны перекинулся на землю нашей Северной Африки, то там оказалась французская армия, чтобы славно послужить авангардом союзников в Тунисе » [7] В ее создании активно участие приняли русские патриоты, в том числе и З.Пешков. М. Пархомовский, исследователь биографии З. Пешкова, пишет о том, что «он сражался против немецко-итальянской войск в Северной Африке с февраля по май 1941г.»[8].

В книга «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе» (американское издание) Зиновий Пешков с гордостью пишет о русских, которые сражались в Африке: «Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: «Мы идем, и дороги следуют за нами»[9].

Имя этого человека высечено  посмертно а одной надгробной плите с русской княгиней Верой Аполлоновной Оболенской.

Княгиня, активный участник французского «Сопротивления», после зверских пыток была расстреляна фашистами в Берлинской тюрьме.

Светлая память о русских людях,  сражавшихся вдали России и погибших  за Россию!

В Северной Африке сражались князь Сергей Урусов, Ващенко, Гайер, Гомберг, Золотарев, Попов, Регема, Ротштейн, Земцов, награжденный двумя Военными Крестами, вторым Крестом посмертно, и многие другие.

Они воевали в составе французского Иностранного легиона,  в частях Свободной Франции,  вместе с англичанами создавали диверсионные отряды.

В своих мемуарах, изданных в послевоенном Париже, В.И. Алексинский писал о том, что во французских частях воевало много русских, которые отличились в боях против фашистов в Тунисе, Алжире, Ливии. Среди 1056 человек, награжденных «Орденом Освобождения», (этот орден был учрежден генералом де Голлем в 1940 г. для награждения за особые отличия перед Францией), имена подполковника Д. Амилахвари, Н. Румянцева, командира 1-го марокканского кавалерийского полка, капитана А. Тер-Саркисова и еще семерых русских...

Александр Сергеевич Пушкин как-то написал в своих стихах: «Под небом Африки моей». Здесь, в Северной Африке, под ее бескрайним небом погиб праправнук великого поэта (по линии дочери Натальи Александровны Пушкиной, во втором браке графини Меренберг) – Александр Уэрнер. Ему шел лишь 25-й год... В армию он пошел добровольцем, служил пехотинцем и погиб во время высадки английского десанта в Северной Африке в 1942 году. Он был единственным из всех пятнадцати потомков Пушкина, принимавших участие во второй мировой войне, который пал на поле брани. Другой, Георгий Михайлович Воронцов-Вельяминов, сражался в рядах французской армии и был ранен под Дюнкерком. Его отец Михаил Павлович Воронцов-Вельяминов участвовал во французском Сопротивлении.

Никто не стоял в стороне!

И еще о двух русских по происхождению людях, воевавших в Северной Африке на стороне союзников, хотелось бы рассказать. Роман Касев тоже добровольцем присоединился к французскому Сопротивлению, воевал летчиком в авиагруппе «Лотарингия»,  а Алекс Васильев – во флоте и стал контр-адмиралом. Оба получили широкую литературную известность во Франции.

Особенно бывший летчик, многие романы которого изданы в России. Ромен Гари – такой псевдоним  взял себе Роман Касев – «родился»во второй раз  в победном 1945 году с выходом в свет романа «Европейское воспитание». Он стал известным романистом, дипломатом, членом Французской академии. В автобиографической книге «Предчувствие зари» он воспроизводит тяжелую, тревожную атмосферу подлого вишистского безвременья в Марокко, описывает свои скитанья по Мекнесу и Касабланке перед дерзким побегом в британский Гибралтар, навстречу боевым будням в одном из подразделений французской авиации. Его последний роман «Воздушные змеи» (1980 г.) – доверительный разговор русского человека о любви простого француза к гордой польской аристократке. Любви возвышенной, любви к одной женщине и на всю жизнь. Счастливой любви на трагическом фоне второй мировой войны…[10]

Но и контр-адмирал запаса Алекс Васильевнпе только громил немцев.  Он написал сборник новелл «Неизвестные солдаты минувшей войны». В них он воскрешает пережитое им и его боевыми товарищами, в частности, высадку союзного десанта в Северной Африке в ноябре 1942 года.

По сведениям российского востоковеда А.З. Егорина, во время второй мировой войны в Северную Африку немцами-нацистами было переброшено более 20 тысяч советских военнопленных[11].  В неимоверно трудных условиях  они занимались строительством дорог и фортификационных сооружений для армии генерала Роммеля, в том числе  в Тунисе на линии Марет, под Энфидавиллем и Хаммаметом и на полуострове Кап-Бон. Многие умерли от издевательств и побоев, были расстреляны немцами при их отступлении, но часть их них смогла бежать из плена и встала под знамена союзников.

И когда в 1943 году части союзников высадились в Италии, в их рядах были и русские добровольцы из числа эмигрантов, и бывшие советские военнопленные…

 «Русская армия» в Северной Африке

Во время Второй мировой войны русские эмигранты и бежавшие из плена советские военнопленные  участвовали в создании диверсионных отрядов (говоря современным языком, спецназа) в Северной Африке. Одним из таких отрядов была «русская армия Попского», которая снабжала союзников ценнейшими разведывательными сведениями и наносила удары по тылам немцев и итальянцев в Ливии, а затем и в Тунисе. В его отряде вместе с русскими, англичанами, французами, поляками геройски сражались арабы, туареги и берберы. То, что этому отряду англичане, а затем и немцы дали название «русской армии», говорит о многом.

О книге Владимира Пеньякова «Частная армия Попского», вышедшей в Великобритании в 1950 г., в прессе тогда писали, что «это авантюрная история, которая не имеет себе равных в литературе о любой другой войне»[12]. Путь отряда майора английской армии Владимира Пеньякова по тылам врага от африканских пустынь до севера Италии – это одна из самых захватывающих историй времен второй мировой войны.[13]

Вот что рассказывают о Владимире Пеньякове.[14]

Он родился в 1897 году в семье русских, работавших в Бельгии (по другим данным, в Лондоне)[15]. Семнадцати лет от роду он вступил добровольцем в ряды французской армии. В качестве артиллериста молодой человек прошел всю Первую мировую войну. Получив ранение и  демобилизовавшись, Пеньяков уехал на работу в одной из иностранных концессий в Египте. Как это ни было бы странно, он,  полюбив пустыню,  весь свой досуг посвящал исследованию Северной Африки, совершая длительные «рейды» по пустыням, знакомясь с образом жизни бедуинов и туарегов, изучая их языки, обычаи и традиции  и осваивая методы выживания. Ну как он мог предвидеть, что именно это так пригодится ему, командиру «спецназа, через несколько лет![16]

Свое участие в войне с фашистами  Пеньяков объяснял просто:

«Я не питал никаких иллюзий, что могу повлиять на ход событий, но было как-то неловко оставаться в стороне...».

В конце 1941 г. он всеми правдами и неправдами прошел медицинские комиссии (ему было уже 44 года) и получил назначение в арабские воинские части, входившие в состав британских вооруженных сил, воевавших с итальянцами в Киренаике (Ливия). Сначала он служил в тыловых частях. Но постепенно у него созрели иные планы. Он решил создать разведывательную сеть в пустыне Сахара, чтобы собирать информацию, дающую точную, изо дня в день картину расположения вражеских войск, и поставлять ее штабу британской армии. Английское командование дало добро, и  в течение 15 месяцев Пеньяков сражался  в Ливии во главе английского диверсионного отряда, в который он набирал только добровольцев.

Пеньяков полагался на свое знание арабского языка и арабских обычаев: араб  не может предать гостя, которого принимает в своем шатре. В один из таких разъездов, в апреле 1942 г., он встретился с двумя шейхами – Матваллой и Саадом Али – и убедил их созвать совещание всех предводителей племен. Во все стороны были разосланы гонцы, и в один прекрасный день к шатру Матваллы съехалось более 60 шейхов. Пеньяков обратился к ним с речью, снабженной всеми украшениями восточного красноречия:

«Ваш духовный вождь, ваш эмир, уважаемый Сайд Идрис эль Сануси – да благословит его Бог – предложил свою помощь и помощь своего народа моему королю, кто есть король Англии... Черно-белое знамя Сайда Идриса развевается рядом со знаменем английского короля. Британское правительство знает, что у него нет более преданных друзей, больших энтузиастов, чем вы – арабы Сануси».

Шейхи, которые ненавидели оккупантов-итальянцев, с энтузиазмом встретили призыв Пеньякова,  и вскоре русская разведывательная сеть раскинулась по всей оккупированной территории Ливии.

Главным источником информации были знавшие итальянский язык арабы, работавшие прислугой при штабах и офицерских столовых. Итальянские офицеры не подозревали, что их оборванные «слуги» понимают и даже читают на их языке. Они свободно разговаривали в их присутствии, оставляли на столах важные документы. По ночам на улицах городков или в палатках пастухов эти «слуги» встречались с посыльным, и всадник исчезал во тьме, унося с собой очередное важное сообщение для Пеньякова. Сам Пеньяков со своим отрядом, разбитым на группы,  разъезжал по пустыне Сахара, проверял на месте разведывательные данные, наблюдал за передвижениями войск противника и каждую ночь в течение пяти месяцев сообщал по радиопередатчику важные и, главное, точные данные в штаб 8-й английской армии.

И один в пустыне воин! Если он вместе с арабами!

«Армия Попского», получившая  сначала официальное наименование «истребительный эскадрон (Demolition Squadron) № 1», предназначалась для разведки и диверсий на аэродромах, узлах связи, складах, железных дорогах и нефтепроводах противника. В ее состав вошли отобранные лично Пеньяковым добровольцы, специалисты по подрывному делу, а также вождению автомобилейв условиях пустыни. Владимир Пеньяков получил довольно большую свободу в планировании операций и выборе целей для диверсий и целиком оправдал доверие английского командования:   проведенные его «спецназовцами» рейды всегда закончивались успешно.

Автопарк отряда Demolition Squadron был представлен легковыми вездеходами «Willys MB», а по-простому – джипами, вооруженными двумя пулеметами каждый, и трехтонными грузовиками  в качестве "тылового" транспорта. Экипаж каждого джипа – «тачанки» Второй мировой войны -  состоял из двух-трех человек.

Сбор разведывательных данных был важной частью деятельности «русской армии». Но накануне английского наступления на армию Роммеля   Пеньяков получил из штаба весьма лаконичное   предписание: «Сейте панику и страх». И он сразу энергично взялся за дело. Его «армия» провела множество успешных боевых операций с минимальными потерями. Например, ночной рейд на немецкий аэродром в окрестностях Тобрука, когда  пеньяковцы расстреляли из крупнокалиберных пулеметов 20 самолетов противника и подожгли несколько складов, но потеряли  всего трех человек. По всей оккупированной территории Ливии начали взлетать по ночам  на воздух склады горючего, столь необходимого для немцев,  немецкие танки подрывались на минах, расставленных бойцами Пеньякова в самых неожиданных местах, горели самолеты на аэродромах, и десятки солдат бежали из лагерей военнопленных, освобожденные во время ночных рейдов «русской армии».

После этих акций недоверчивое отношение британских офицеров к   «парням Попски» сменилось искренним уважением. Выражение "Popski`s private Army", брошенное одним из офицеров штаба 8-й английской армии, быстро прижилось, а затем стало официальным наименованием группы. С этого времени «1-й эскадрон» сокращенно именовался "РРА".

Конечно, все эти акции Пеньяков мог проводить только с помощью арабских добровольцев и во взаимодействии с другими спецгруппами англичан, так называемых САС. Разъяренные нацисты отвечали на это жестокими репрессиями: арабов, заподозренных в помощи англичанам, фашисты подвешивали за челюсть на крюк и оставляли умирать на солнце. Тогда Пеньяков написал письмо главнокомандующему итальянскими войсками в Киренаики генералу Патти и предупредил его, что за каждого замученного араба он, русский офицер, будет расстреливать одного офицера итальянской армии. Генерал Патти всерьез воспринял угрозу русского офицера. После этого, пишет в своей книге Пеньяков, ни об одной казни араба он не слышал.

В конце начале ноября 1942 г. командующий 8-й армией генерал Монтгомери нанес Роммелю сокрушительный удар, выиграв битву при Эль-Аламейне (Египет), которая стала переломным моментом в ходе войны на Севере Африки. Киренаика была очищена от фашистов, Роммель стал отступать в Тунис, а первыми из армии Монтгомери в Тунис проникли  разведчики из отряда Пеньякова.

Перед английскими войсками встала сильно укрепленная линия Марет. Ее построили в тридцатые годы французы на случай вторжения в Тунис итальянцев. Теперь здесь сосредоточил свои силы генерал Роммель; здесь же Монтгомери нанес  главный удар по немецкой армии. Но наступление  «в лоб» обернулось огромными потерями. Надо было найти обходы этих укреплений.

Вот что  Монтгомери запишет – уже после войны -  в своих воспоминаниях: «Местность западнее возвышенности Матматы (на  юго-западе от линии Марет – авт.) считалась непроходимым «песчаным морем», простиравшимся на многие километры…Главным моментом моего плана должен был стать обход фланга противника с запада от Матматы, происходящий одновременно с ограниченным фронтальным наступлением.  Проблема стояла одна: можно ли найти путь через пески?»[17].

Пеньяков получил срочное задание.   Рано утром  он подъехал к городку Матмата, находящемуся на  гористом плато. «Целый день, пишет Пеньяков, мы исследовали местность и обнаружили возможный проход для военных соединений. Мы знали, что в штабе 8-й армии ждут результатов наших наблюдений и сделали все это так быстро, как только могли».

Русский офицер с честью выполнил ответственное задание. Монтгомери потом напишет  в своих воспоминаниях: «Группа дальнего действия в пустыне нашла сносный путь, и план сложился»[18]. Новозеландская танковая дивизия  совершила фланговый марш в обход линии Марет, и 20 марта 1943 года Монтгомери обратился к своим войскам:

 «Вперед на Тунис! Сбросим врага в море!»[19]

Разведданные Пеньякова и других разведгрупп сыграли важную роль в прорыве союзниками линии Марет 28 марта 1943 года, и это  стало началом разгрома германо-итальянской группировки в Тунисе.

Тунис стал для нацистов «африканским Сталинградом»[20].

Потом были бои за освобождение Италии и Австрии, где майор Пеньяков воевал командиром 27-го танкового полка, а затем стал личным офицером генерал-лейтенанта Маккрири[21]. После окончания Второй  мировой войны Владимир Пеньяков служил в Вене связным офицером между англо-американскими и советскими войсками. Его боевой путь, который он закончил в чине полковника английской армии, отмечен высокими военными наградами.

  Как лейтенант Еникеев потопил немецкую подлодку U-602

Эту историю рассказал капитан I ранга Николай Черкашин.[22]

…В сентябре 1976 года плавбаза «Федор Видяев» в сопровождении сторожевика и подводной лодки, на которой я служил, входила на рейд Бизерты с визитом дружбы. В знак уважения к советскому флагу нас поставили не в аванпорте, а в военной гавани Сиди-Абдаллах – в той самой, как выяснилось, что стала последним причалом для черноморских кораблей, уведенных Врангелем из Севастополя. Здесь же, кстати, укрывались и испанская эскадра, угнанная мятежниками из республиканской Картахены в 1939 году, и остатки французского флота после падения Парижа в сороковом...

Бизерта, Бизерта, пристанище беглых флотов...Я оглядываюсь по сторонам – не увижу ли где призатопленный корпус русского эсминца, не мелькнет ли где ржавая мачта корабля-земляка... Но гладь бизертского озера была пустынна.

Утром объявили сход на берег. Мне не терпелось попасть в Медину – старую арабскую часть города, и я всячески торопил своих спутников – командира плавбазы сорокалетнего крепыша с флибустьерскими бакенбардами Разбаша, на кремовой рубашке которого блестело золото кавторанговских погон, и старпома с нашей подводной лодки – капитан-лейтенанта Симбирцева. В Медине мы с головой окунулись в «добрый старый Восток». Все было так, как грезилось когда-то в школярских мечтах, как виделось лишь на телеэкране да на снимках путешествующих счастливцев. Велик базар... Плывут малиновые фески, чалмы, бурнусы... Пестрые попоны мулов, яркая эмаль мопедов, сияющая медь кувшинов на смуглых плечах водоносов, пунцовые связки перца, разноцветная рябь фиников, миндаля, маслин, бобов...

У ворот старой испанской крепости к нам подбежала девушка, вида европейского, но с сильным туземным загаром. Безошибочно определив в Разбаше старшего, она принялась его о чем-то упрашивать, обращаясь за поддержкой то ко мне, то к Симбирцеву. Из потока французских слов, обрушенных на нас, мы поняли, что она внучка кого-то из здешних русских, что ее дед – бывший моряк, тяжело болен и очень хотел бы поговорить с соотечественниками; дом рядом – в двух шагах от крепости. Мы переглянулись.

– Может, провокация? – предположил Симбирцев.

– Напужал ежа! – воинственно распушил бакенбарды командир плавбазы. – Нас трое и мы в тельняшках. Посмотрим на «осколок империи».

Мы пошли вслед за девушкой, которую, как быстро выяснил Разбаш, звали Таня и которую всю недолгую дорогу он корил за то, что не удосужилась выучить родной язык. Девушка привела нас к старинному туземному дому, такому же кубическому и белому, как и теснившие его соседи–крепыши с чугунными балкончиками и фонарями, вроде тех, что горели на парижских улицах во времена Золя и Мопассана…

«Осколок империи» лежал на тахте под пледом. Голова повернулась с подушки к нам, и старик отчаянно задвигал локтями, пытаясь сесть. Подобрал плед, оглядел нас недоверчиво, растерянно и радостно:

– Вот уж не ожидал!.. Рассаживайтесь! Простите, не знаю, как вас титуловать...

Мы назвались. Представился и хозяин:

– Бывший лейтенант российского императорского флота Еникеев Сергей Николаевич.

В распахе домашней куртки виднелась тельняшка. В вырез ее сбегала с шеи цепочка нательного крестика. Сергей Николаевич рассматривал наши лица, наши погоны, фуражки с тем же ошеломлением, с каким бы мы разглядывали инопланетян, явись они вдруг перед нами. Он очень боялся – и это было видно – что мы посидим–посидим, встанем и уйдем. Он не знал, как нас удержать и смятенно предлагал чай, фанту, буху (местную водку), кофе... Мы выбрали кофе.

– Таня! – почти закричал он. – Труа кафе тюрк!.. Извините, внучка не говорит по-русски, живет не со мной... Вы из Севастополя?

– Да, – ответил за всех Разбаш, который и в самом деле жил в Севастополе.

–  Я ведь тоже коренной севастополит! – Обрадовался Еникеев. – Родился на Корабельной стороне, в Аполлоновой балке. Отец снимал там домик у отставного боцмана, а потом мы перебрались в центр... Может быть, знаете, в конце Большой Морской стоял знаменитый «дом Гущина»? Вот в этом доме я прожил до самой «врангелиады».

Таня принесла кофе и блюдо с финиками. Я огляделся... Из морских вещей в комнате были только бронзовые корабельные часы фирмы «Мозер», висевшие на стене между иконкой Николая Чудотворца и журнальным фото Юрия Гагарина. Поверх картоньера лежала аккуратная подшивка газеты «Голос Родины», издававшейся в Москве для соотечественников за рубежом.

– Я подписался на эту газету, – перехватил мой взгляд Еникеев, – когда узнал, что ваше правительство поставило в Порт-Саиде памятник броненосцу «Пересвет». Слыхали о таком?

– Тот, что взорвался в Средиземном море?

–Точно так. В шестнадцатом году на выходе из Суэцкого канала... Я был младшим трюмным механиком на «Пересвете» и прошел на нем – извините за каламбур – полсвета: от Владивостока до Суэца. Это был старый броненосец, хлебнувший лиха еще в Порт-Артуре. Японцы его потопили в 1904-м, подняли, а спустя лет десять продали России. Из глубокого тыла мы шли на войну… Но морская война для меня началась и кончилась в одну ночь. Ночь, скажу я вам, ужасную. Мы вышли из Порт-Саида на Мальту за три дня до рождества…Вдруг корабль тряхнуло…Палуба кренилась все круче и круче…. Подобрал меня вельбот с английского эсминца…

Потом выяснилось: подорвались мы на мине, выставленной германской подводной лодкой U-73…

Потом я попал в Грецию, там женился на гречанке Кассии, она родила мне сына, Пересвета… Оттуда попал в Севастополь. Меня определили инженер-механиком на подводную лодку «Тюлень». В войну с турками слава об этой субмарине гремела по всему флоту. Она приводила в Севастополь турецкие шхуны одну за другой, топила транспорты, крейсировала у Босфора... На «Тюлене» я приплыл в Бизерту. Здесь я, уже лейтенант, сошелся очень близко с кавторангом Владимиром Петровичем Шмидтом, братом того самого Шмидта, что был расстрелян на острове Березань. На многие вещи мы смотрели одними глазами. Правда, в Бизерте он снял погоны, принял духовный сан и стал священником. Говорят, до недавних лет Шмидт служил настоятелем в небольшом православном храме в Нью-Йорке близ здания ООН.

Да... Здесь в Бизерте, как на большом перекрестке, пути расходились у многих: кто уехал в Марокко, кто в Сербию, кто во Францию. А по Севастополю тосковали! И как тосковали! Вы шли сюда по бульвару Хабиба.[23]? Нет, вы шли по Примбулю. Приморскому бульвару! Гавань Вьё-Пор мы переименовали в Артбухту. А городской холм назвали между собой Малаховым курганом.

Еникеев на минуту замолк, задумался, потом снова повел свой грустный рассказ:

– Конечно, я мог бы вернуться на родину, как вернулся генерал Слащов со своими казаками. На мне не было крови... Заурядный корабельный механик. Кто стал бы меня преследовать? Но жизнь моя уже установилась здесь. Приехала из Пирея Касси с Пересветом, вскоре родилась дочь, Ксения.

Я преподавал теоретическую механику в гардемаринских ротах Морского корпуса. Все было хорошо, пока корпус не распустили. Вот тут начались черные дни. Безработица... Потом устроился рабочим в аккумуляторную мастерскую. И, наконец, в тридцать третьем выбился в начальники электротехнической службы торгового порта.

Как только началась вторая война с бошами, я вступил добровольцем во французский флот. Однако плавать мне не пришлось. В чине капитан-лейтенанта меня назначили старшим механиком здешней базы по ремонту подводных лодок. Через год я отравился хлором и меня списали вчистую…

Когда я узнал о гибели сына Пересвета – волосы стали белыми... Лейтенант французского флота Пересвет Еникееев погиб девятнадцатого декабря сорокового года на подводной лодке «Сфакс» под Касабланкой. Потопили их боши…

Немцы пришли в Бизерту в ноябре сорок второго года. В порту я не появлялся, хотя меня могли обвинить в саботаже и расстрелять. И когда в марте сорок третьего ко мне вломились ночью жандармы, я так и понял – повезут на расстрел. Простился с Касси и Ксюшей... Привезли меня в порт, где стояла немецкая подводная лодка. Теперь мне известен ее номер – U-602, как известно и то, что лодку сына потопила U-37. Но тогда я решил – вот она, убийца моего Пересвета. Новенькая, спущенная со стапелей чуть больше года, она несла четыре торпедных аппарата в носу и один в корме. Зубастая была акула. Командир субмарины на скверном французском сообщил мне, что в электродвигатели попала морская вода и требуется срочная переборка механизмов. И если я не справлюсь с работой за сутки, то он лично расстреляет меня прямо на причале…

Делать нечего. Взялся за работу… и устроил я им межвитковое замыкание якорей обоих электромоторов. Причем, сделал это так, чтобы замыкание произошло лишь при полной нагрузке. Полный же подводный ход, как вы сами знаете, лодка развивает лишь в крайне опасных ситуациях. 23 апреля сорок третьего года U-602 погибла «при неизвестных обстоятельствах» у берегов Алжира… U-602 – это мой личный взнос на алтарь общей победы…

Еникеев дотянулся до картоньера, выдвинул ящичек и достал из него старый морской кортик. Ласково огладил эфес и ножны, тихо звякнули бронзовые кольца и пряжки с львиными мордами.

– Теперь, когда вы знаете мою историю, я хочу попросить вас об одном одолжении, – Еникеев не сводил глаз с булатного клинка. – Когда вернетесь в Севастополь, бросьте мой кортик в море… возле памятника затопленным кораблям. Беру с вас слово офицера.

Он решительно протянул Разбашу кортик, рукояткой вперед.

…В один из воскресных дней, вернувшись в Севастополь, мы все той же бизертской тройкой спустились с Приморского бульвара на мысок, против которого высится над водой свеча коринфской колонны. Разбаш достал из свертка кортик лейтенанта Еникеева, повертел в руках и сокрушенно вздохнул:

– Как-то жалко в море бросать. Может, в музей сдадим?

– А слово офицера? – напомнил Симбирцев.

Разбаш размахнулся и с силой метнул кортик туда, где в неспокойной синеве зыбко отражался бронзовый орел памятника затопленным кораблям.