Похороны Олеся Бузины. Они же — антиправительственный митинг

Текст: Игорь Найденов, специальный корреспондент «Русского репортера» для «Репортера»

— Убить человека средь бела дня не просто, а очень просто, — рассудительно говорит «бомбила» в ответ на наши с американцем эмоциональные рассуждения о том, кто и зачем застрелил Олеся Бузину и каковы шансы найти негодяев. Бомбила взялся подбросить нас от Киево-Печерской лавры, где отпевали журналиста, до Берковецкого кладбища в Киеве, куда его только что повезли хоронить. — Вон, видите, мужик идет? Я сейчас остановлюсь, выйду из машины, приближусь к нему сзади и сделаю три выстрела: в область сердца, в печень — для надежности, затем в голову, когда он ляжет

Страх

Подчиняясь кивку волевого подбородка нашего водителя, мы смотрим в указанную сторону. Там, по тротуару вдоль дороги, по ходу нашего движения, не торопясь ковыляет старик с тортом в руке. Наверное, в гости к внукам — воскресенье же.

— А потом я спокойно уеду, — продолжает бомбила, как выясняется, коренной киевлянин, весьма приличного, кстати, облика: длинные с сединой ухоженные патлы, выглаженная сорочка, речь без избыточной матерщины. Но спрашивать его, выражается ли он «про выстрелы» аллегорически, все равно почему-то не хочется. — И никто, я вас уверяю, ни один из всех этих прохожих не запомнит ни моего лица, ни номера моего автомобиля. А сказать почему? Страх. Все, кто это увидят, будут напуганы, будут думать, как бы им тоже не сгинуть, а не о том, как бы мне помешать.

— А вы откуда все это знаете?

— Я в Нагорном Карабахе служил. В десантно-штурмовом отряде. Слышали про такое?

Остановившись у кладбища, водитель взял с нас деньги за проезд и на прощание неожиданно произнес: «Христос воскресе». Сегодня это пасхальное восклицание, конечно, еще уместно — как-никак последний день Светлой седмицы.

Бога нет и не будет

— Я прошу прощения, вы с таксистом так быстро между собой говорили, а я плохо понимаю по-русски. Вы не могли бы обобщить суть вашей беседы? — обращается ко мне американский журналист Джеймс, с которым мы еще в лавре скооперировались.

Видно, что он жаждет геополитических рассуждений, тектоники международной политики, на худой конец — новостей из украинского закулисья.

Что ж, обобщить я, конечно, могу. Отчего и не обобщить, если вопрос задан с тем самым легендарным изумлением интуриста из кинофильма «Осенний марафон»: друг, а не алкаш ли я?

— Бога нет, — говорю. — И не будет.

— Что, вообще? — спрашивает обескураженный американец. Причем трезвый.

— Конкретно в Киеве и после всего случившегося с Олесем Бузиной — да, вероятность весьма велика.

Как с душой

Олесь Бузина — в гробу. Лицо спокойное, умиротворенное, без протеста, без вопроса «почему я?». И в этом нет прихоти похоронных визажистов. Такие лица бывают после смерти у осознанно смирившихся с неизбежностью запланированного на приблизительно такое-то число такого-то месяца конца.

А, например, у убитых на Майдане из Небесной сотни лица были удивленные. У всех почти. Они лежали рядами на подворье Михайловского собора и как бы говорили: «Эй, что за дела, парни? Такое могло случиться с кем угодно, но только не со мной».

Лицо же Олеся Бузины выражает следующее: «Это должно было произойти, и я был готов».

Ему угрожали, писали пакости на стенах его дома, посылали письма с предупреждениями. Он игнорировал — ради чего-то.

— За что погиб Олесь Бузина? — спрашиваю я группу нервно курящих мужчин, пришедших проститься с ним к его дому. У Олеся сегодня последняя журналистская командировка, и у нее известный кому надо маршрут: морг — дом — храм — погост.

— За то же, за что и Джордано Бруно, — отвечают.

— То есть?

— Земля — круглая.

Иносказание иносказанию рознь. Но конкретно тут — вот что: кто понимает, о чем речь, тому и объяснять нет нужды; а кто не понимает, тому и не объяснишь. Как с душой человеческой. Или с любовью.

Идеальная мишень

Некоторое время назад Олесь Бузина был частым гостем различных российских политических ток-шоу. Буквально так: если ты включал телевизор, а там некий треп о ситуации в Украине, то знал наверняка, что среди комментаторов увидишь и Олеся. Он смело, даже как-то вызывающе смело говорил о продажности новой украинской власти, фальсификации истории. Причем говорил с той интонацией искренности, какой нет и давно не было на российском телевидении. И также, кстати, писал — книги, статьи.

Не знаю, у кого как, а у меня поначалу его образ вызывал противоречивые мысли. Ну не могло это быть правдой, думалось, что-то тут нечисто, раз он выступает с такими заявлениями в России, но продолжает жить в Украине.

Между тем намеки на ангажированность или, так сказать, на материальную заинтересованность отпадали сами собой — достаточно было взглянуть на его старомодную водолазку с катышками по вороту, в которой он приходил в телестудии.

И еще однажды пришла мысль и потом уже не отпускала: на месте украинских националистов я бы его убил, им надо только дождаться подходящего момента. Потому что он идеальная мишень и жертва: за ним ведь никто не стоит — ни политическая партия, ни общественная организация, ни, прости Господи, группа в фейсбуке. Он — человек-идея, человек-слово, мысль в концентрированном виде. За таких не впрягаются. Никто и никогда.

Дурак и стрекоза

— Фашизм не пройдет, позор власти! — кричат люди, собравшиеся на кладбище вокруг гроба Олеся Бузины. Хорошие такие лица киевской интеллигенции. C в/о, а то и с двумя; со знанием ПК, а то и с углубленным; в/п — да, не без этого, однако умеренно. Ощущение такое, что это те же, кто выходил на улицы в Москве, протестуя против убийства Бориса Немцова.

— Вы поймите: Олесь погиб не потому что, а для того чтобы.

— Что это значит?

— Его убили не за какую-то книгу, статьи или выступление по радио. Его смерть — сигнал тем, кто разделяет его взгляды: прячьтесь, мы идем к вам.

— И что будете делать: уезжать из страны, уходить в подполье?

— Будем развивать периферическое зрение. Как у футболиста Валерия Лобановского. Знаете, говорят, он, словно стрекоза, мог видеть чуть ли не на 360 градусов вокруг себя.

— Зачем это вам?

— Надо знать, кто сзади подходит. Вдруг — убивать.

— А если без шуток: не может быть такого, что это все — зло в чистом виде, убийство ради убийства? Как в России с Немцовым тем же, знаете: сразу ведь возникла эта версия, дескать, чеченцев оскорбили его резкие высказывания об исламе. Может, и с УПА так же? Помните Данелию: «Такая ненависть, что кушать не могу»?

— Молодой человек, вы что — дурак?

— В смысле?

— Ну, какие шутки?!

Уловимые мстители

— Мы отомстим, — кричит гражданин в очках с роговой оправой, худой, нескладный.

Ну кому он сможет отомстить? Разве что своему коту, который нагадил в его тапки. Это правда: отплатить за Олеся Бузину некому. Но правда и в том, что каждый, кто пришел на его похороны, совершил поступок мужества. Если представить себе обобщенный образ журналиста, то с его точки зрения похороны Олеся Бузины прошли скучно. Они не превратились в политическое шествие с последующими милицейскими задержаниями, не обернулись массовыми беспорядками, не было особых провокаций и, слава Богу, никто ничего не взорвал.

Но всего перечисленного люди опасались. Кто больше, кто меньше, но опасались. И посещение этих похорон требовало от них, конечно, отваги.

Помню, как в лавре, на подступах к храму, стоял-мялся средних лет интеллигент, по-видимому, из бывших ИТР. В руках — книжка Олеся Бузины «Воскрешение Малороссии». Господи, и как же ему было страшно. Он то прятал эту книжку за пазуху куртки, то снова выставлял ее напоказ — иногда только корешком, иногда форзацем. И держал он ее ведь как икону во время крестного хода — двумя руками и как бы щитом, выставив слегка перед собой, обороняясь от бесов или каких там еще врагов он себе навоображал. Такое мужество дорогого стоит: когда поджилки трясутся, но надо, когда если не сделаешь, то будешь считать себя подлецом.

Я из тырбырпыр

На городском Берковецком кладбище уйма народу. Показалось на мгновение, что все пришли проститься с Олесем Бузиной. Однако нет. Просто праздник выдался, традиционно поминальный. Видно, что тем, кто пришел на могилы родственников, очень любопытно, какого такого начальника или, может быть, артиста хоронит там это собрание, причем весьма странное: то затягивающее революционные песни, то вдруг божественное «смертию смерть поправ».

Вот они прогуливаются как бы ненароком по периметру, и все боком, боком — если что, то мы не с этими, читается в их глазах. Чувствуешь себя при этом очень глупо: в их представлении мы предаем земле скончавшегося брата по секте. Впрочем, в известном смысле сейчас справедливо и то и другое.

Многим мерещится, что толпа кишит сотрудниками службы безопасности. А по мне, так их нет вовсе. Конторские на таких мероприятиях обычно вычисляются на раз, потому что семечки лузгают от скуки и вообще — тина у них в зрачке.

Но все-таки ради эксперимента подходим с товарищем к одному мордатому — подходящему вроде.

— Мы тут поспорили: вы из СБУ или нет? — говорю.

— Нет. Я из тырбырпыр, — произносит он какую-то аббревиатуру.

— Извините.

— Из ритуальных услуг я. Хотя вы верно подметили: функции у нас схожие.

Какой, однако, изысканный юмор у похоронщиков.

И, похоже, это единственное в трагической истории с Олесем Бузиной, что еще вселяет хотя бы какую-то надежду: в Киеве пока еще можно открыто разговаривать на любые политические темы, шутить про всевидящую стрекозу, скажем. В полицейском государстве, что бы там ни говорили, люди так безрассудно о политике не болтают, без этих быстрых и осторожных взглядов по сторонам. То есть дно, разумеется, достигнуто, но снизу — как в том анекдоте — еще не постучали.

Хотя ощущение такое, что скоро постучат. Да, люди разговаривают и весьма вольно. Да, называют себя при этом, если спросишь, по имени, редко — по фамилии. Но если не спросишь — заметишь в лице благодарность за то, что не заставил выбирать между совестью и личной безопасностью.

Глаза в глаза

Могилу Олеся Бузины устроили буквально в считанных метрах от захоронений бойцов ВСУ, погибших в зоне АТО. Теперь их и его фотографии смотрят друг на друга, глаза в глаза. Их — молодые и жизнерадостные, его — печально-мудрые, 45-летние. Кто так придумал? Есть ли в этом иезуитская подоплека? Вряд ли — скорее всего, случилось по недоумству. Но как бы там ни было, а такое соседство сыграло свою роль: женщина, пришедшая помянуть своего сына-солдата, не выдержала вида похорон журналиста и закричала что-то не очень связное по смыслу, но всем тем не менее понятное эмоционально.

Что-то насчет пособника России-агрессора и предательства Украины-родины. 

Однако затем кто-то, один из прощающихся, твердо подошел к ней и произнес:

— Перед смертью все равны. И вы же понимаете, что и Олесь, и ваш сын погибли от действий одной и той же власти.   

Удивительно, но женщина тут же затихла, явно этой мыслью пораженная.

Без гадкого гадства

Вообще говоря, в этой ситуации надо разговаривать с такими, кто не стремится пробраться поближе к могиле. Эти обычно самоутверждаются за счет известной личности — декламируют свои плохие стихи, мол, я тоже в некотором смысле литератор, лезут физиономиями в телекамеры.

— Что вы думаете о смерти Олеся Бузины? — спрашиваю я супружескую пару, стоящую на отшибе. Одеты в бренды, под пятьдесят. Держатся за руки. Похоже на долгий и счастливый брак. Они приехали по зову сердца, лично Олеся не знали, но уважают его журналистский и писательский труд, политическую позицию.

— Я думаю, что теперь все, кто еще как-то демонстрировал свое инакомыслие, замкнутся в своей частной жизни, — отвечает супруг. — Я и так ни одного знакомого здесь не встретил, хотя надеялся.

— Мне не надо было ходить на Майдан, чтобы почувствовать себя европейкой, — отвечает супруга. — Я и без Майдана ни одной бумажки мимо урны ни разу не бросила.

— И все?

— И еще мы нестерпимо хотим обратно — в Советский Союз. В ту понятную жизнь, — говорят они практически вместе, широким жестом захватывая могилы бойцов АТО и Олеся Бузины. — Без войны и всего этого гадкого гадства.

Скучно

И вот еще одна важная примета этих похорон. На них было не очень много молодежи.

— Почему нет ваших сверстников? — спрашиваю у троих юношей и девушки. Они выглядят здесь, в гуще 50-летних, молочными зубами посреди вставной челюсти.

— Молодые не ходят на похороны — скучно. Если и хоронят, то своих же, молодых. Как у Цоя, помните?

— Я помню про войну без особых причин.

— И это — то же.

— Но ведь так просто: взять и прийти — отдать дань памяти. Тем более выходной.

— Многие считают, что полезнее написать по этому поводу пост в интернете, чем стоять здесь у гроба.

— Диванное подполье?

— А другого в Киеве нет.

Правы злые

Много или мало народу пришло проститься с Олесем Бузиной? Оказывается, у каждого об этом свои представления. Некоторые сходятся на том, что было бы многолюднее, если бы смерть человеческая в последний год не стала бы для украинцев явлением заурядным. Мол, что такое гибель одного, пусть и неординарного по-своему, когда на Юго-Востоке жертвы исчисляются тысячами.

— Сидят по своим щелям, по кухням и дачкам. Ссут, — говорит один, желчный, окидывая взглядом две сотни человек на кладбище.  

— А я думал, вообще никто не решится. В таких-то условиях, как теперь. Я горд за киевлян, что смогли, пересилили свой страх, — отвечает ему заочно другой. Причем по виду очень на первого похожий. Тоже особняком стоит и тоже злой.

Кто тут прав? Оба, пожалуй. Как это ни странно звучит.

Правда лжи

По толпе тем временем стал энергично прохаживаться некто с бородой и в подряснике, держа в руках инсталляцию. В деревянной рамке: фотография с места убийства Олеся Бузины, где его труп — в окружении милицейских оперативников, сверху — православный крестик, в углу — ветка зацветшей вишни, внизу — подпись: «Олесь Бузина, прости нам наш страх» и подпись: «киевляне».

Один из фотографов попросил человека в подряснике встать эдак красиво: чтобы инсталляция случилась на фоне могилы Олеся Бузины и в виду массы людей. Тот, простодушный, встал, как ему велели. Фотограф сделал едва уловимое движение камерой, качнув ее в сторону, и уже сама инсталляция стала фоном для могилы бойца ВСУ. Кадр, еще один. Спасибо, отче. Что там говорить, очевидно, что в киевских СМИ работают профессионалы своего дела. Хотя, возможно, и в такой лжи есть своя правда. Во всяком случае меня в этот день не оставляло ощущение, будто Олесь Бузина погиб не в одном из дворов мирного Киева, а именно на юго-востоке Украины.

Хотя бы настурций

Кстати, в связи со СМИ я испытал почти когнитивный диссонанс. Вроде такого: дали попробовать ананасу, а на вкус он оказался, как сырая картошка.

— У нас нет независимых телеканалов, — долго убеждает меня пара немолодых намарафеченных дам, с как будто нарочно подобранными именами — Вера и Надежда. — Они все переврут, материал смонтируют так, что белое станет черным и наоборот.

Но вот к ним подходят двое практически подростков с телекамерой и, не спросив разрешения, начинают снимать и задавать вопросы. К моему удивлению, дамы не только не отшивают наглецов, а еще и подробно, перебивая друг друга, отвечают им, приглаживая попутно прическу, чтобы выглядеть как надо. Причем говорят ведь правильные все слова. Например, о фашизме, о падении ценности человеческой жизни, об ответственности власти за убийство Олеся Бузины, о том, что страх разрушает личность.

— Вера, Надежда, а вы не боитесь? Вот так резко да про фашизм?

— Господи, я что, говорила про фашизм? — спрашивает, мгновенно вспотев, Вера.

— Вы это слышали, да? — вторит ей Надежда.

Затем они вместе бегут к телевизионщикам — упрашивать их не вставлять какие-то их слова в сюжет.

Как говорил дьявол в исполнении Аль Пачино в одном голливудском фильме: «Тщеславие — мой любимый человеческий грех».

Между тем, венков от власти, которую поносят мои собеседницы, нет совсем. Хотя бы настурций каких-нибудь, анютиных глазок. Спрашиваю у всех: почему? Все-таки не последний в Киеве человек ушел из жизни. Все в ответ одинаково ухмыляются. Словно обладают общим тайным знанием или прививку одинаковую сделали. Но это же так естественно, говорю, что же ухмыляться. А вы просто приехали из страны, где еще соблюдаются приличия, отвечают мне, поэтому и оперируете такими забытыми у нас понятиями: совесть, стыдно, уважение перед человеческой смертью.

Все может быть. Хотя меня в этой фразе очень насторожило слово «еще».

***

Если те, кто убил Олеся Бузину, хотели посеять в киевлянах страх, то они, очевидно, добились своего. 

Его застрелили практически так, как сказал тот кровожадный таксист. Мало кто что заметил. Хотя машина убийц крутилась во дворе его дома несколько дней. Значит, уверены многие, те, кто это совершил, не опасаются вовсе, что они понесут ответственность. Несомненно, они сделали все, как планировали, с известной долей театральности: у детской площадки, на глазах свидетелей, днем. И еще эта жутчайшая картина: мать над телом сына стоит на коленях в луже его крови.

Что там говорить. Убили человека. Из таких, кого один древний грек искал с зажженным фонарем, блуждая под солнцем по своему полису.  

В 1994-м в Москве тоже цинично и дерзко убили журналиста газеты «Московский комсомолец» Дмитрия Холодова. Взорвали в редакции, в его собственном кабинете. У него, как и у Олеся Бузины, тоже были бескомпромиссные глаза.

Кто бы знал, что Москве затем еще предстоит пережить: и теракты в метро, и взрывы жилых домов, и смертников в аэропорту.

Но тогда все мы думали, что ничего страшнее этого убийства случиться не может.

Благодарю Тебя…

Мария Бузина, дочь писателя Олеся Бузины, специально для «Репортера»

Вы знаете, что чувствует ребенок, которого внезапно лишают отцовской защиты, слова и тепла? Я вам расскажу. Боль. Отчаянье. Гнев. Опустошение. При этом весь твой человеческий дух обретает невероятную Силу и Веру.

Всегда мечтала стать журналистом, как папа. Но не думала, что мой первый материал в прессе будет посвящен его смерти. Все мы ходим под Богом, так что никому не известно, какой будет наша жизнь в последующие минуты. Моя теперь разделена на две части: с папой и без него.

Мой папа сформировал мой мир. Он был не такой, как остальные отцы. Честный в каждой минуте нашего общения, любящий, дающий свободу и безмерно талантливый. От меня он хотел такой же отдачи. Когда мне было лет тринадцать, папа задал вопрос: «Ты что, до сих пор не прочла „Капитанскую дочку“?» Я покраснела и отправилась изучать творчество Пушкина.

Сколько недовольства было в этом папином откровенном возмущении. Именно оно побудило меня тянуться к папе и во многом ему соответствовать. Тогда же я, сгорая со стыда, получила от папы список книг: «Если хочешь, чтобы я тебя уважал, нужно прочесть вот это…» Так и родился наш с ним список: «Белая гвардия», «Герой нашего времени», «Три мушкетера», повести Гоголя и наследие Пушкина. Он редко вкладывал мне в рот ответы на интересующие вопросы. Помнятся папины слова: « Я всему научился сам. На полке стоит словарь. Иди и посмотри». Приходилось всегда доказывать, на что способна я.

Сложно конкурировать с папиной величиной. Мне хочется другого — быть его достойным продолжением. Я всецело воспитывалась на его примере. Для меня папа — центр моей вселенной. Когда в университете я боролась с несправедливой отметкой, чувствовала, что жажда справедливости — от папы. Когда я рвалась заработать свои первые деньги, я говорила себе: это чтобы папа мной гордился. Главное — он был для меня образцом мудрости и человечности. Люди могут говорить что угодно. А он научил меня быть верной принципам, следовать своей интуиции, видеть людскую суть.

Быть дочерью Олеся Бузины — большая ответственность. Мне нередко приходилось принимать на себя агрессию и злобу окружающих, точно так же, как и слушать в его адрес очень достойные слова. Порой я вела разъяренную борьбу с обидчиками, только чтобы защитить папино имя. Я всегда остро воспринимала прогнившее человеческое нутро, которое побуждает лить грязь за глаза.

У папы в крови было стремление к справедливости и правде, поэтому многим людям так неугодна его позиция. Ему не могли противостоять в споре, у него всегда находились честные, исторически подтвержденные факты, которые превращались в железные аргументы, что расшибали лбы оппонентов. Его позиция была непоколебима: он был ЗА МИР и дипломатическое решение конфликта. Папиным орудием всегда было только слово. Орудием его убийц стали пять пуль. 

Я горжусь своим отцом. В трудный период  для своей страны он остался на Родине, в то время как многие другие «патриоты», спасали свои шкуры за рубежом. Он хотел, чтобы в Украине жили мирно люди с разной позицией, говорящие на разных языках.

Спасибо, папочка, за все. Ты моя спина. Я твое продолжение.

Нас становится все меньше - тех, кто помнит, кому не все равно, у кого не отобрали память о светлом. У кого не завяли мозги и не угасла совесть и гордость. Но как бы мало нас не было, нас никогда не станет = 0.

Я ЗНАЮ ЭТО.