Горничная и скотовод

ГОРНИЧНАЯ И СКОТОВОД

Старые люди говорили, что накануне Троицы, вечером, святые в окна заглядывают. И мы, дети, старались не разочаровать их. В первую очередь надо смазать землю в комнатах. Затем украсить зеленью: пол посыпать чабрецом, на стенах развешать сломанные ветки.

Хотя полы в наше время уже накладывали из глины, их по старой памяти называли земляными. Ухаживать за ними было непросто. Если попадёт вода, под ногами образуется месиво, недопустимое в жилом помещении. Неухоженный пол с выбоинами и всякого рода неровностями, мусор и беспорядок в вещах, несвежий воздух — всё это оценивалось фразой — хоть святых выноси. Считалось, что в чистом доме поселяется благодать божья, а в грязном черти водятся. О невообразимом беспорядке в жилище говорили: сам чёрт ногу сломит.

Мы были и остаёмся разными: кто-то хочет жить со святыми, а кому-то и с чертями неплохо. Как в религиозной мифологии божества, так и люди с противоположными привычками и устоями негласно, а то и в открытую враждуют между собой. Неряхи о чистоплотных говорят, оправдывая свой образ жизни: о, да у них там негде плюнуть, они только тем и занимаются, что в доме вылизывают, будто бы делать больше нечего. И так уж повелось, что у людей, любящих чистоту и порядок, нареканий больше, чем у тех, кто с такими привычками не дружит.

Мы с мамой, по крови самые близкие, всегда оставались на разных полюсах во взглядах и правилах бытового плана. Я часто думаю, что в той, когда-то прожитой жизни — если она существовала, конечно, - я была горничной, а мама — богатым и удачливым скотоводом. Горничные, как известно, всегда были в подчинении у хозяев, и они никогда, как и кухарки, не имели власти, вопреки пророчеству пролетарского вождя революции. В реальной жизни с самого детства я росла горничной, но с посягательством на власть. Животновод (скотовод с расширенными функциями) за такое поползновение, мягко говоря, недолюбливал любительницу порядка.

Мама уходила на работу, а я с радостью, пока её нет, принималась украшать наше скудное жилище. Мазать землю мне доставляло удовольствие. В старое ведро насыпАла глины, наливала немного воды, чтобы она раскисла. В разведённую, как на оладьи, болтушку добавляла столько же свежего коровьего помёта — коровяк, как у нас его называли. Была специальная небольшая тряпка — вихоть. Её обмакивали в наведённое месиво и начинали мазать. Вначале надо было подвести стены, говоря языком современности, нарисовать плинтус, высотою 15-20 см от земли. Да так, чтобы он был ровным, с густым насыщенным цветом. Потом мазали весь пол, который называли землёю. Коровяк, конечно, не обладал приятным запахом, но глина поглощала его, так что после мазания земли в доме пахло свежестью. А чтобы вывести ещё и дух от варева на плите, мы, дети, украшали комнаты свежесломанными ветками акации, ореха, вишни. У свежей зелени запах был один, у увядающей и сухой — совсем другой, но одинаково приятный. Я старалась навести красоту к приходу матери на обед. Представляла, как она удивится стараниям дочери, будет хвалиться бабам, какая у неё помощница в доме.

Резко открыв дверь, мать спросила: «Ты свинье бурьяну давала?» «Не-ет,- выдавила я из себя испуганно. - Я вот землю помазала, не успела...» Она не дала мне оправдаться до конца, ногой поддела оставшуюся болтушку. Ведро перевернулось и покатилось, за ним поползла рогатая густая дорожка по уже просохшей земле. Нет бы соврать, ведь свинья могла сожрать этот злополучный бурьян и следов не оставить. Но вот беда — врать я не умела. Я кинулась убирать с земли разлитую жижу, не то засохнет, и её тогда не отдерёшь, на земле останутся неровности.

- Чёртова ты уборщица, - продолжала полоскать меня мать, - на голову б тебе вылить это месиво. Надо в первую очередь худОбу накормить, а она дурью мается, чистоту всё наводит. И в кого ты уродилась такая?

Кто у меня отец и где он жил, я знала. Уже взрослой пыталась выяснить, какая у него была родня, чем занималась, какие черты характера я могла перенять по отцовской линии. С сёстрами по отцу я познакомилась позже, когда отца уже не было в живых. Раньше, при его жизни, боялась объявиться: бог знает, как они меня воспримут, как отреагирует на меня жена. По рассказам сестёр, родственники отца к чистоплотным не относились. И действительно, в кого я уродилась? Бабушка по матери заядлой аккуратисткой не считалась, но у неё было по-крестьянски чисто.

Как-то понесли материал (в магазине только появился штапель) местной портнихе Выходцевой. У неё на окошке весело краснелся огонёк, у нас называли этот цветок бальзамином. Мать заказывала фасон платья — обязательно с длинным рукавом.

- Катя, из светлого материала, да ещё для девочки, лучше сшить с коротким рукавом, это же летнее платье, - подсказывала модистка.

- Здесь три метра, зачем же его переводить, кусок останется — ни туда, ни сюда, - настаивала заказчица.

Я же уставилась, не отрываясь, на цветы. Казалось, что лучше этих красных, густо облепивших прозрачные веточки цветочков ничего на свете не было.

- Я тебе дам отросточки, и у тебя будут такие же, - обрадовала меня добрая внимательная женщина.

Три росточка, посаженные в продырявленный чугунок, алюминиевую кастрюльку с одной ручкой и консервную банку, пошли в рост, как на дрожжах.

Каждое утро я заглядывала на окно, с любовью поливала; набрав в рот воды, брызгала уже хорошо сформировавшиеся кустики. И вот они покрылись многочисленными, в форме сердечка бутонами, вначале беловатыми, потом розовыми. Душа радовалась, когда появились первые алые цветочки. Любовалась соседка, приходившая к нам за молоком, пока её корова была в запуске.

- Пойдёт дождичек, ты их поставь во дворе, дождевая вода очень полезна для цветов, - советовала она.

Дождик пошёл тихий, мелкий, его грибным называют. Я выставила свои сокровища на лавку. Листочки покрылись мелкими капельками, а многочисленные красные звёздочки как ни в чём не бывало таращились на мутноватый свет.

Мать пошла чистить сажок и выпустила свинью — пусть проветрится. Это дурно пахнущее чудовище сразу же оказалось около лавки, прислонилось боком и стало чесаться. Лавка рухнула — все три «горшка» с поломанными цветами и наполовину высыпавшейся землёй валялись в разных местах. Я выскочила из хаты, как только услышала под окном хрюканье материной любимицы. Схватила палку, ну, думаю, врежу, скотину, по спине.

- А ну дай сюда дрын, придумала бить худОбину.

- Да чтоб она вам сдохла на пузе, ваша худобина, - в гневе кричала горничная.

- Сдохнет — тебе жрать нечего будет, - резонно отвечал скотовод. - Плачет она, было бы за чем — хых, за цветочками. Семь лет мак не родил — и голоду не было. Пособирай и посади отростки — за неделю вырастут. А свинью надо год кормить, чтобы у тебя на сковородке сало появилось да колбасы в праздник.

Тут и крыть, как говорится, нечем. Уже пора бы привыкнуть к мамкиным взглядам на жизнь. Тем более, что они не такие уж и дикие .

Два года назад, чтобы купить хату на подворье с садом и речкой в конце огорода, взялись вдвоём с матерью пасти людских коров (подпаска только иногда нанимали), частное стадо, как теперь говорят. Травы тогда были чуть ли не в колено, в июне склоны покрывались полянами красного горицвета — воронцами, по-нашему. Эта радующая глаз картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Коровы быстро наедались сочной травы, и всё стадо отдыхало. Пастухам в такие часы делать нечего, и мать, подстелив фуфайку, сидела с вытянутыми ногами, прикрыв платком лоб от солнца. Я побежала на самую густую местину за цветами. Выбирала самые-самые: попадались с розовым оттенком, у некоторых на алых лепестках просматривались белые крапинки, а ещё - редко - в подарок восторженной девчонке вырастал особенный цветок с зубчатыми лепестками. Запыхавшись, прибежала и бросила на ноги матери охапку самых красивых воронцов. Она улыбнулась и, когда я отошла, начала в задумчивости обрывать лепестки и роскошные игольчатые листья. Вернувшись, я увидела кучку почти голых стволиков, вместо цветка — венчик желтых тычинок, вверху — две-три веточки.

- Ма-а, ну зачем вы так изуродовали цветы?

- Да что , тебе их жалко? Вон их сколько растёт, нарвёшь ещё.

Ну что тут скажешь? А ты, дура, - говорила я с собой, - зачем столько нашматовала, всё равно ведь без воды пропадут. Один букетик, завернув от солнца в тонкий платок, принесла-таки к пруду, куда люди приходили в обед доить коров. Вырыла ямочку в муляке (ил) и поставила туда цветы, утопив их до самых головок. Увядшие лепестки ожили, распрямились, заалели красным шаром над водою.

- Это такие на буграх растут? - удивлялись бабы. - Ты нам, Майя, нарви их завтра, когда мы на стойло придём.

- Да они уже почти отцвели, - врала я, не желая изводить красоту.

На другой день мы со стадом остановились на том же красном взгорье. Мне подумалось, что цветы не помнят зла, они всё так же доверчиво, во все глаза лупятся на меня; от лёгкого ветерка кивают головками — приветствуют восторженную дурочку. Какие же они разные и по оттенкам цвета, и по величине венчиков; одни совсем распустились и напоминают игрушечную плоскую тарелочку с ярким жёлтым кругом посередине, другие — ещё в высоких бутонах, готовых открыть свою пушистую нежную душу. Вот так, на корню, они ещё долго будут приносить радость людям. И пусть для них приготовлена чистая вода в кувшине на столике с белой скатертью (приспособила старый вязаный платок с махрами), дышать они будут совсем недолго, через два-три дня начнут тихо и красиво умирать, роняя алые лепестки вокруг кувшина и засыпая их сверху пыльцой. Жизнь в искусственном рае коротка и бесплодна.

- Да что ты стоишь там, как вкопанная, не видишь, Рябуха норовит отделиться от стада, опять сбежит домой, будет нам матюков от Кузьмы Самохина. Потихоньку давай сбивать стадо в кучу, скоро на обед надо двигаться.

Очнувшись, ответила, что всё вижу и слышу, побежала заворачивать Рябуху, а то как бы за цветочками ягодки не посыпались на мою спину.

После школы я устроилась на работу в городе. На квартире нас три девчонки с небольшой разницей в возрасте. Денег у меня нет, но до первой зарплаты я дотяну безболезненно. Мамка собрала увесистую «сумочку» из продуктов: с полсотни яиц, жирная курица, кувшинчик коровьего пахучего масла; сало, правда, староватое, уже с жёлтым ободком по краям куска.

Тамара, приехавшая из посёлка городского типа, в нарядных платьях из штапеля с откровенным декольте, смелая и всезнающая девица, присмотревшись к деревенской простушке, вернее, к её харчам, предложила — давай питаться вместе. Она сразу же взялась за приготовление курицы. Ты не знаешь, что такое чохохбили? Вот чудачка, сейчас забацаю — пальчики оближешь. Курицу умяли втроём за один присест. Яйца жарили на сале, по два-три штуки отваривали, брали с собой на работу. Тамара не скромничала, намазывала маслом хлеб потолще, посыпАла сахаром и, вытянув губы трубочкой, аппетитно жевала. Приходили подружки Тамары, и она вела себя как щедрая хозяйка: угощайтесь, это Майя из деревни привозит, у них там всё своё. И гости старались.

Моих продуктов хватило ровно на три дня. Тамара после смены куда-то уходила — у неё везде были друзья и знакомые. Утром, открыв глаза, она сонно промямлила: «Там в тумбочке колбаса, это я себе на работу купила». Я отправилась на смену с четвертинкой хлеба и старым салом. До выходного ещё целых три дня. Тамара ходила в магазин и покупала кусочек чего-то, 200 г. сахара и бутылку молока. Чем тут делиться?

Понимающая женщина-бригадир отпустила меня домой на один день с условием отработки в выходной.

Щедрый практичный животновод старательно напихивал в мою «маленькую» сумочку всё, что только имелось в доме.

- Теперь ты не дома, - поучала мать, присматривайся к людям, я бы сразу раскусила твою хитроумную подружку, я б её накормила об лаву мордой.

Выйдя из автобуса, шла под тяжестью увесистого груза перекособочившись.

- О, Маёк пришёл, а я думаю, куда ты девалась? - радостно встретила меня Тамара.

- Помочь тебе?

- Нет, не надо, я знаю, куда что положить. Не обижайся, но я буду питаться сама.

- Да пожалуйста, - удивлённо раскрыла глаза расторопная блондинка.

Дня два спустя, будто ничего такого и не произошло, она вежливо так спросила: «А можно я кусочек хлеба маслицем помажу? Такое вкусное...»

Пройдут годы, и я уже мысленно ставила на одну полочку горничную и скотовода, который не раз повторял: «Где воняет, там и пахнет», имея в виду уход за животными. А ещё позже, когда, как и мать, мы остались вдвоём с дочерью и я работала от отпуска до отпуска, задавала себе вопрос: «А что бы ты делала без разумного, пусть грубоватого скотовода?» Моей зарплаты хватало только на то, чтобы кое-как одеться, сводить ребёнка в кино и купить мороженое. Мама, наверное, чтобы угодить мне, сеяла в огороде астры. Они росли там пышные, кустистые, широкими пёстрыми полосами вдоль дорожки

Январь, 2012 г.