"СЫН ЗА ОТЦА НЕ ОТВЕЧАЕТ".......

«Если 30 лет в России будет мир, мы станем самой сильной страной»


Егор Кончаловский — о том, почему православие и мусульманство в России находятся по одну сторону баррикад


Фото: ИЗВЕСТИЯ/Владимир Суворов

Егор Кончаловский прилетел на церемонию закрытия X Казанского международного фестиваля мусульманского кино, чтобы презентовать свой фильм об Астане и вручить приз за лучшую женскую роль Тамаре Мироновой (картина «Бабу» Андрея Гребенкина). Перед церемонией режиссер побеседовал с корреспондентом «Известий» об исламе и о том, как России с ним жить.

— Фестиваль мусульманского кино — эта идея не кажется вам странной? Так ли неразлучны киноиндустрия и религия?

— Мусульманство — не только религия, это морально-этический код. Тем более наше российское мусульманство, прошедшее войну и советскую власть. Я считаю идею фестиваля абсолютно правильной, потому что Россия — страна азиатская, а не европейская. И главное, что это не оскорбление: России нужно оставаться азиатским государством.

— В одном интервью вы назвали себя православным, которому ближе протестантизм. Как ваши религиозные предпочтения соотносятся с тем, что вы живете в «азиатской стране»?

— Во мне есть еще один важный ингредиент: я сержант Советской армии, советский человек. В СССР я прожил полжизни, и советская власть заложила во мне отношение ко всему, о чем я сейчас скажу. Да, мне был близок протестантизм. Протестантизм — это мутация христианской религии для буржуев, капиталистов. Собственно, когда появился капитализм, тогда и придумали протестантскую веру. Основной постулат такой: если ты богат и успешен, это знак от Бога, что он тебя любит.

В православии всё наоборот: богатство — грех, бедность — не порок. И сейчас мы постепенно осознаем, что протестантский принцип оказался ложным. Я искренне верил в него: когда я уезжал из СССР, мне действительно казалось, что это отсталая страна, а в других странах есть настоящая демократия. Тогда она и вправду была — в Англии, например.

— Сплыла?

— Сейчас ее нет. Сейчас на улицах убивают негров просто ради того, чтобы убивать негров. Не надо быть дураком, чтобы понять: если в США ты застрелишь чернокожего подростка, который украл банку кока-колы, то будут волнения, а затем слезоточивый газ и резиновые пули. Заметьте, в России давным-давно даже не пахнет резиновыми пулями и слезоточивым газом. В Англии же и Америке это норма жизни.

В общем, мои принципы несколько изменились. Я по-прежнему за успех и по-прежнему считаю, что за богатство не надо ругать, но та модель мира, которая была нам навязана в последние десятилетия и которой мы были очарованы, для меня стала понятной и неинтересной. Мы разрушили великую страну в погоне за джинсами и колой, а ведь можно было делать этой стране маленькие инъекции капитализма.

— Как в Китае?

— Именно. Приучать социализм к капитализму, а не рубить себе вены топором. Что греха таить, 15 лет назад англосаксонская часть населения планеты знала как управлять бизнесом лучше, чем татарская или российская в целом, или какая-нибудь еще. Но сейчас всё изменилось. На мой взгляд, западная цивилизация пришла к своему логическому концу, к сожалению, необратимому. Вылечить это нельзя — надо умереть и родиться заново. Евразийская цивилизация, напротив, находится на подъеме. Думаю, следующий цивилизационный виток будет происходить не в Голландии, не в Штутгарте, не в Варшаве и уж точно минует Вильнюс и Таллин.

— А Москву не минует?

— Возможно, и Москву обойдет, потому что Москва слишком заражена космополитизмом. Следующий цивилизационный виток случится в Евразии — в том огромном пространстве, которое раньше называли «диким полем», «великой степью».

Последние пять лет я прожил в Казахстане и Азербайджане, и там у меня укрепилось ощущение, что инициатива Европы не просто перехвачена, а утеряна. Я делаю выводы: вот, например, я учился в Англии и прожил там много лет, но сейчас не хочу, чтобы моя дочь шла по моим стопам. Хочу, чтобы она училась в России.

— Допустим, Москва заражена космополитизмом, но ведь и Россия — страна мультикультурная.

— Да, но главный водораздел в России проходит не по линии мусульманство-христианство, а совсем по другой трещине. С одной ее стороны находятся большой капитал, ипотека и McDonald's, иными словами — протестантизм, а с другой — православие и мусульманство. Последние скорее вместе, чем отдельно. Поэтому очень важно, что фестиваль мусульманского кино проходит именно в России: нам такие акции жизненно необходимы.

Причина исчерпывающе раскрыта в слогане фестиваля: «через диалог культур — к культуре диалога». Россия — страна мультирелигиозная. И через 30–40 лет — мы с вами еще будем живы, надеюсь, — пропорция наций и религий здесь будет совсем другая. А значит, другой будет и идеология страны.

— Мусульманское влияние на идеологию станет сильнее?

— Оно не может стать слабее, потому что мусульман всё больше — и наших, и приезжих. От этого нельзя никуда спрятаться. Мусульманскую культуру можно не принимать — и тогда будет конфликт. Либо можно ее расплавить в общем котле. Вот американцы долго говорили, что у них плавильный котел всех культур, и потому они такие сильные. Сейчас они не такие сильные, их время ушло. Наступает наше время, и нам без плавильного котла тоже не обойтись. Я не призываю раствориться друг в друге, нужно лишь со спокойствием воспринимать присутствие друг друга. Через культуру сделать это проще всего.

— В Татарстане неплохой котел получился — по крайней мере, трещин не видно.

— Казань — показательный город. Мне кажется, что здесь, на этой территории, рождался наш нынешний российский генотип. Рождался из аккуратного смешения множества национальностей и религий. Вот, например, почему казахи попросились в Российскую империю? Они понимали, что так у них будет шанс остаться нацией. В итоге и нацией остались, и даже отдельным государством сейчас являются. А если бы они точно так же попросились в Китайскую империю, то казахской нации уже бы не было. Потому что сегодня на каждого казаха приходится 200 китайцев: казахи просто растворились бы.

— Вы казах по матери. Кстати, Наталья Аринбасарова — мусульманка?

— Нет, православная. Дед был мусульманин. Не столько мусульманин, сколько коммунист. Он три дня простоял в болоте с пробитой осколками грудью и автоматом над головой, так что в его голове уже другие механизмы вступали в действие. Для него крушение Советского Союза было великой трагедией, ускорившей его смерть. Великая советская родина была для него гораздо более важным понятием, чем религиозные, политические, экономические ценности.

Ну а другой мой дед написал гимн СССР, он тоже находился внутри этого мира. В России, как и в СССР, надо очень бережно относиться к нюансам самоидентификации наций, народов, религий. Если мы начнем выпячивать одну религию, будет плохо.

— Сейчас ведь именно так и происходит.

— Да, и это ошибка, на мой взгляд. Любое выпячивание ведет к тому, что нам нужно меньше всего, — к конфликту. Конфликты любой разновидности — внешние или внутренние — нам сейчас очень вредны. Нам нужно 30 лет мира. Если 30 лет в России будут мир и спокойствие, мы станем самой сильной страной на свете.