БЛЕСК И НИЩЕТА ВЕРОЛОМСТВА

Исполняется 100 лет как 1 августа 1914 года началась Первая Мировая война

Первой Мировой войне в русской истории выпала на редкость несчастливая и несправедливая судьба. Мне могут возразить, что само сочетание слова «счастье» применительно к вооруженным конфликтам такого масштаба неправедно или даже кощунственно. Жертвам сведения счетов между монархами и прочими властелинами мира и впрямь не позавидуешь. Но в случае с этой войной, сначала именовавшейся «Великой», а после 1917 года на десятилетия переименованной в «империалистическую», в «бойню» за передел мира, и выжившим, и павшим на многие десятилетия вперед было отказано в признании их больших или малых заслуг...

В этой связи не могу не вспомнить эпизод из воспоминаний Надежды Константиновны Крупской о том, как мужу ее Владимиру Ильичу Ульянову вместе с ней довелось экономии ради отправиться из Цюриха в горный пансион, где все постояльцы кормились исключительно молоком в разных видах. Пребывая на подобной диете, мало кому еще известная семейная чета познакомилась с каким-то швейцарским солдатом. Будущий вождь мирового пролетариата, по свидетельству жены, ходил вокруг случайного собеседника, как кот вокруг масла, убеждая бедолагу, вырвавшегося из казармы в уютные горы, что идущая вблизи да около его благополучной страны война является грабительской для обеих сторон. Трудно представить, что мог подумать этот нечаянно угодивший в ленинские пропагандистские объятья солдатик о донимавшем его не­уемном русском. Понимал ли он главную и воплотившуюся позднее в реалии ленинскую мысль: если грабеж, то уже не защита Отечества, и речь уже не о почестях и регалиях, а о проклятиях потомков тем, кто войну готовил, разжигал и вел.

Однако примерно двумя годами ранее Ленин писал Алексею Максимовичу Горькому, что «...война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие».

Иными словами, Ленин рассчитывал на выгодные для него результаты «грабежа» и «бойни» задолго до их начала куда более пылко, чем Николай II, медливший с войной до такой степени, что даже отменил в июле 1914 года уже о

Великий князь Александр Михайлович писал по этому поводу, что кайзер был так возмущен «вероломством» царя, что не забыл его и через девять лет, когда накопившийся у него на душе «запас горечи» помешал предотвратить войну, сгубившую обе империи.

Кто-то был более вероломен, кто-то менее, но переписка Николая и Вильгельма накануне первых залпов, и тексты телеграмм, которыми они обменивались, дают понять, что русский царь вел себя все же гораздо умеренней, надеясь, видимо, на благоразумие кайзера.

«Я не могу поверить, что император Вильгельм хочет войны. Если бы Вы знали его как я. Если бы Вы знали, сколько шарлатанства в его позах», — говорил «хозяин земли русской» французскому послу Морису Палеологу 20 июля. Но в том же разговоре бросает фразу, подсказывающую, что Николай своего родственника не то чтобы недооценивает, но всерьез не воспринимает: «Возможно, что я, в сущности, приписываю слишком много чести императору Вильгельму, когда считаю его способным иметь волю или просто принимать на себя последствия своих поступков»... Собеседник сомневается, что Вильгельм захочет и сможет помешать началу войны. Царь отвечает, что Германия не осмелится напасть на объединенную Россию, Францию и Англию, иначе как совсем потеряет рассудок.

Кайзер последствия своих поступков действительно продумать не смог, зато потере своей страной рассудка не то потакал, не то просто перечить не стал. Увы, что-то подобное оказалось свойственно и Николаю.

Мина под будущее империи Николая II к тому времени была уже заложена, поскольку Россия задолго до начала войны согласилась на требования французов начать наступление в Восточной Пруссии всего лишь на 15-й день после мобилизации и для этого должна была развернуть треть своих сил, предназначенных для действий на германском фронте. Между тем, откликнувшись на французские уговоры и просьбы, Россия подвергала смертельной угрозе свои силы первого удара. Могли сказаться и сказались-таки и нехватка железных дорог, и невозможность оперативно развернуть остальные войска - для этого только по расчетам требовалось в общей сложности еще минимум 48 дней. Но чего не сделаешь ради прекрасной Франции, щедро предоставлявшей займы! А французам на русские потери было, в общем-то, начхать, им надо было обезопасить Париж.
О провале Восточно-Прусской операции кто только ни писал - от профессиональных военных историков до Валентина Пикуля и Александра Солженицына. Обвиняли и обвиняют командующего Первой армией генерала Ренненкампфа, якобы из-за личной неприязни да плюс к тому немецкого происхождения не пришедшего на помощь 2-й армии Самсонова. Говорят о слабой подготовке войск, о превосходстве немцев в артиллерии, плохой связи, о неудачах разведки и диверсиях врага.

Многое из этого справедливо, но война на то и война, чтобы огрехи одной стороны использовала к своей выгоде сторона другая. В выигрыше, однако же, оказались французы, поскольку немцам пришлось спешно снимать войска с парижского направления и переправлять их на восток. Ничего подобного такому «подарку» Россия от Французской республики не дождалась, зато вновь проявила верность долгу, подписав осенью 1914-го обязательства не заключать сепаратный мир.

Историк Виталий Старцев попытался реконструировать вероятный ход мыслей царя накануне Февральской революции: «Вильгельм столько раз разными путями намекал и предлагал начать переговоры о мире. а германский рейхстаг принял «мирную резолюцию». И Папа Римский, который с немцами и австрийцами заодно, тоже выступает за мир... если бы можно его заключить сейчас. Но никак нельзя... вон сколько долгов новых наделали... Опять назаказывали кучу вооружения и снаряжения... Воевать придется».

Имелся в «франко-русском боевом братстве» и другой, почти не вспоминаемый, малопочтенный эпизод.

Автор известных мемуаров «Пятьдесят лет в строю» генерал-лейтенант А.А. Игнатьев, занимавший пост военного агента российского посольства в Париже, вспоминал, что в первые дни войны «двор... наполнился толпой соотечественников... Наши граждане без оформления официальными властями... могли быть отправлены во французский концентрационный лагерь. Особенно выделялся своим громким голосом и громадным ростом молодой брюнет, заявлявший о своем желании быть отправленным немедленно на фронт. Я не помню фамилии, но не забыл его трагической судьбы. Будучи зачислен, как и большинство русских, в Иностранный легион, он после первых недель войны стал во главе соотечественников, возмутившихся против бесчеловечного отношения со стороны французских унтер-офицеров, привыкших иметь дело только с теми подонками общества, которыми в мирное время комплектовался Иностранный легион... Возмущение русских легионеров, людей преимущественно интеллигентных, царившими в легионе порядками... к сожалению... вылилось в. бунт. Расправа была жестокая: военный суд приговорил бунтовщиков к расстрелу».

На следующее же утро узнавший об этом Игнатьев ринулся к главнокомандующему и добился помилования, но. приговор уже привели в исполнение. Виновником этой трагедии мемуарист назвал военного министра Мессими, который прекрасно знал тщательно скрывавшуюся правду о нравах легиона, однако убедил Игнатьева направлять русских добровольцев именно в эту полубандитскую часть, ссылаясь на то, что в регулярные войска иностранцев на службу не допускали.

Долгов перед союзниками, вполне возможно, было бы еще больше, удайся англичанам десантная операция на Галлиполийском полуострове. В случае успеха британцы получили бы контроль над Босфором и Дарданеллами, и остро необходимые России военные грузы (в том числе и продовольствие) можно было бы беспрепятственно доставлять в черноморские порты. Конечно, Уинстон Черчилль, считающийся автором этой идеи, преследовал, прежде всего, свои цели, намереваясь не отдавать России обещанные ей проливы и Константинополь.

Полный Георгиевский кавалер Герасим Яковлевич Замков, дедушка по материнской линии заведующего отделом иллюстрации нашего журнала (С.И.: Российская Федерация сегодня) Юрия Инякина, ушел в далеком 1914 году на фронт из села Малиновка Тамбовской губернии. Участвовал в гражданской войне. Вернулся с фронта, имея на груди четыре Георгиевских креста и несколько боевых медалей. Во время коллективизации был первым председателем колхоза и сельсовета в той же Малиновке.
Умер в 1952 году. Ему было 72 года.

Таким образом, с вероломством и у англичан было все в порядке. Продемонстрировать его во всем блеске помешала только неудача операции, в которой участвовали и добровольцы из Австрало-Новозеландского корпуса. По одной из версий, австралийцы, вплотную подошедшие к турецким траншеям, остановились... пообедать. Привычка к распорядку дня их и погубила. Турки собрались с силами и близкую к успеху атаку отбили.

Но ладно бы вероломством в те страшные месяцы и годы грешили лишь царь с кайзером да англичане с французами. Наши доморощенные псевдомыслители были врагами покруче германцев и австро-венгров.

Поэтесса Зинаида Гиппиус в первые дни августа записала в дневнике: «Ничего нет, кроме одного - война! Не японская, не турецкая, а мировая...Страшно писать о ней мне здесь. я, как всякий современник, не могу ни в чем разобраться, ничего не понимаю, ошеломление... Потому что в корне-то лежит Громадное Безумие. ...Большинство политиков и политиканствующих интеллигентов (у нас ведь все политики) так сбились с панталыку, что городят мальчишеский вздор. Впрочем, не обошлось и без нашего «русского» вопроса: желать ли победы. самодержавию? Ведь мы вечно от этой печки танцуем (да и нельзя иначе, мы должны!). Военная победа укрепит самодержавие... Приводились примеры... верные. Только... не беспримерно ли то, что сейчас происходит? Говорили все. Когда очередь дошла до меня, я сказала очень осторожно, что войну по существу как таковую отрицаю что всякая война, кончающаяся полной победой одного государства над другим, над другой страной, носит в себе зародыш новой войны, ибо рождает национально-государственное озлобление, а каждая война отдаляет нас от того, к чему мы идем, от «вселенскости». Но, что, конечно, учитывая реальность войны, я желаю сейчас победы союзников».

У проницательной и желчной особы, каковой была Гиппиус, нетрудно узреть нечто вроде прозрения на десятилетия вперед. Размышляла же она в те же дни: «Что такое Отечество. Народ или государство? Но если я ненавижу государство российское? Если оно - против моего народа на моей земле?».

Остается только подивиться, как народ с такими мыслителями, правителями и союзниками выдержал три с половиной года и был реально близок к победе, которой его лишили авторы Брестского мира...

Говорят, что история учит тому, что ничему не учит. Сегодня, как и сто лет назад, вокруг одни и те же грабли. Посмотришь в сторону Балкан и узреешь дешевое вероломство народов, которые и уцелеть-то смогли лишь благодаря русской крови. Заглянешь за ближайшую (чуть дальше Курска) границу, а там хари в балаклавах, устраивающие огненную погибель неугодным согражданам и мечтающие о европейском счастье за российский счет...

Олег Дзюба