Я писатель. В Шломи не гордятся этим: отягощают мою жизнь.

Я писатель. В Шломи не гордятся этим: отягощают мою жизнь.
Прилетели мы в Израиль на рассвете, точнее: уже в первые рассветные часы 4.10.89. Скажу точно: в жизни до этого, да и позже не видал прекраснее «живой картинки»: расцвеченный огнями - пестрый во многообразии, высотный, растянутый вдоль моря Тель-Авив. Аэролайнер посадили в аэропорту Бен-Гуриона. И тут организовано: получили через некоторое время свой багаж. Из группы прибывших выделили многочисленных репатриантов – завели нас в большой зал. Все оформление документов заняло много времени: несколько часов. Уже не помню количества сотрудников МВД: заняты нашими делами – заполняют много бланков из прошлого… Ведь нас выпустили – точнее говоря: выставили из СССР – с одними визами. Что это за документ?! Беспачпортные мы все: Евреи – без роду и племени. Для начинания новой жизни – нужны документы самые новые. И такие документы готовили для нас всех в том зале аэропорта.
Несколько раз – по циклу проходили мы к инспекторам «своим» - для заполнения новых бланков, граф. Формалистика такого свойство влечет к скуке. Нам не давали скучать! Даже часто: появляются сдобные булочки, соки…
Уже на «закуску» нам сообщали места распределения. Нам рекомендуют Ашкелон, в центр абсорбции. Не уверен: прежде слышал название города? Посмотрел на карту Израиля… Вот! Так это совсем рядом с Газой! О Газе я несомненно знал нечто – совсем мало… Свои опасения я высказал инспектору: лишь только он посмеялся:
- Это наш курорт! Вокруг и в городе – ЦАХАЛ! Никакой нет опасности!
Свои опасения высказал Илане, Израильской кузине своей – она в Хайфе! Даже не помню, как смог ей это сказать? На каком языке? Она тоже ничем сомнений не высказала. Наш первый теплый дом – в прямом и переносном смысле – уже в Ашкелоне. Нужно учесть время: через несколько дней после Рош а-Шана и перед Йом-Кипур. Немного знал названия, еще малость сущности… Отец мой Ицхак – верующий, но учили и воспитывали меня в школе-институте – в духе воинствующего атеизма и «передового научного мировоззрения – марксизма-ленинизма». Так что я – уже далек от «суеверий Иудаизма» и «традиционного мракобесия». Совесть моя – терпима, готова понять, воспринять мистические формы цивилизации. Сама наша Иудейско-Христианская цивилизация – мистическая, моральная. Советские варианты вульгарного материализма, пропагандистского абсурда – годна для не мыслящего народа.
Простые люди нужны в тоталитарных структурах в качестве механического большинства в составе политической линии.
+
Начальный период нашей абсорбции прошел в Ашкелоне.
Позже мы переехали в Хайфу – год проживали на съемной квартире по улице Алленби. Позже – до весны 1996 жили в Нешере, в амидаровских трущобах.
+
Весной 1996 мы купили квартиру в Шломи. Оформили все финансовые вопросы – с машкантой, обязательством перед банком. Накануне Песаха – переехали на новую квартиру. И тут… начался обстрел с севера: в южном Ливане окопались террористы хизбаллы. Сразу поняли: в достаточно опасном месте выбрали себе постоянное жилье.
Меня больше всего угнетает состояние здоровья мамы. По отношению к ней – почувствовал очень доброе отношение со стороны сотрудника местного социального отдела господина Ицхака. Он отнесся – почти по-родственному. Случались и в те времена казусы… Пришлось часто дороже платить мне за постороннее обслуживание мамы: дороже, чем выдержать мог в те первые годы работы и постоянных выплат коммунальных услуг, банку…
Наезжала часто моя близкая родственница: шныряла по социальному отделу – узнавала, точнее пыталась узнать количество денег на мамином банковском счету – к Ицхаку она обращалась. Ицхак ее потурил… И в полицию лезла – в шломовский пункт, в Наарию… Заводила в нашем городе уличные знакомства – со своим черным ртом изливала на нас клевету, желчную по типу. В довершение своей деятельности и для более полного раскрытия гнусной натуры, с помощью адвокатессы из Беэр-Шевы, там она окопалась: получила квартиру и при содействии доброхотов полиции Наарии – подали на меня следственным органам в обвинительной форме – клевету и вымысел. Два года тягали на судебные заседания меня: пока не иссякла вся вонь следственных выкрутасов. Да, прошло то «веселое время»… Сразу оно навалилось, после смерти мамы – Шехтман Гитии (пусть сохранится благословенным ее имя).
+
Пришло время… Не сразу, незаметно… Возрастом я стал
пенсионером – оказался на социальном обеспечении Битуах ле-Уми с лета 2000. Временами пособие менялось… Платили мне пособие с половиной социальной надбавки, полностью… Скромно достаточно живу–устраиваюсь при моих скромных потребностях, тратах. Даже ездил в Карловы Вары, в Чехии на лечение, отдых. Постоянно литературным творчеством занят. Сотрудничаю с Интернетом: появился даже термин такой – сетевой писатель. На литературных порталах и в социальных сетях участвую. Я прозаик. Чаще тружусь в разделе публицистики.
О чем хочу сказать: отдельные внутренние органы, да и мой весь организм дают сбои. Возрастное это? Естественно природное? При постоянной работе с компьютером – не чувствую усталости. Статьи и более серьезные произведения пишу почти сразу вчистую – без черновиков. Правка мелкая, исправление опечатков… За продолжительную литературную деятельность: выработал я свой особый стиль. Кому нравится.
А вот в остальных делах… Снабжаю, обеспечиваю себя всем – по привычке: веду холостяцкую жизнь. Одиночество меня не утомляет. Но вот уход за домом… Увольте! Любить эту обязанность не привык, да и не могу многого делать. Быстро
утомляюсь, да и голова начинает кружиться… В начале года прошлого я попросил своего семейного врача Александра Ланцмана – он ко мне относится, словно к родному, да и я ответно чувствую к нему привязанность… Попросил доктора в содействии в получении помощи по уходу на дому. В наших социальных службах имеются такие возможности и люди. По полученному документу-просьбе обратился я к социальному работнику нашей больничной кассы. Она посодействовала: выдала документ… Обратился я в социальный отдел к своему знакомому господину Ицхаку. Решил он вопрос сразу: мне
выделил 12 часов месячной помощи метапелет. Немного, но мне вполне достаточно…
Происходило это в начале 2013, верно, в январе… Начала меня посещать метапелет только в апреле. Приходила она раз в неделю: перемывала тщательней посуду на кухне… Эти мои «удовольствия» продолжались только четыре месяца. Тихая эта и скромная Женщина споро вела работу. Никаких претензий у меня не могло возникнуть. Я выдал ей ключ, подарил малый столовый набор… В конце июля обнаружил ключ от квартиры на столике – больше она не появлялась… Думал я про себя: «Что могло произойти?» Не выяснял, ни к кому не обращался…
В конце прошлого года я позвонил к господину Ицхаку… В его голосе услышал нечто другое… Социальной помощи мне он уже не предлагал – высказывал непонятные претензии.

Потом он посетил меня со своей начальницей социального отдела госпожой Шароной. Ни о какой помощи речи не заводили, но высказывали непонятные претензии по поводу расположения в комнатах вещей, да и о самом их наличия…
В Израиле я издал несколько книг… Верно, наименований восьми… Сделаю такое признание. Научился я писать свои произведения, редактировать, корректировать, издавать… Несколько первых своих книг издал методом Израильского Самиздата: вплоть до печати. Только что переплет и обложки изготовили в типографии.
А вот продавать книги не могу… Достаточно обеспечен я материально, да нет в моем характере корыстной жилки. Книги свои – дарю, но продавать – даже не пытался.
Накопились книги… Лежат мертвым багажом…
Пытался я найти книгохранилище – обращался даже в ирию: ничем не помогли. Вот я свою комнату безопасности превратил в книгохранилище. Впрочем, добавил в комнату дополнительно вещи: забита хламом. Израиль с постоянными опасностями – комната безопасности нужна постоянно: в стадии полной готовности. Этого нет в моем доме. Поделать не могу ничего… Критика господина Ицхака правильная, но он не подсказал никакого конструктивного решения. Считаю: нельзя подменять два разных вопроса – оказание социальной помощи мне лично с вещевым наполнением комнат. Правило: социальный сотрудник редко «наводит марофет» в квартире. Госпоже Шарона и господину Ицхаку легче – отказать вовсе, не дать положенное количество часов социальной помощи. Ведь я прошу нечто минимальное.
Я долго ожидал – ни звонка, ни действия, ни появления никого из социального отдела. Решился: позвонил. Напомнил госпоже Шароне: оплатил положенный взнос в кассу маацы. Она пообещала разобраться…
Пришли… Вновь – с Ициком, да еще появилась Людмила… Авторитетная комиссия… Опять: прежние претензии к моему домашнему обиходу… Словно хозяйка дома, госпожа Шарона указывала мне на должное расположение мебели, вещей…
Признаюсь: меня особенно удивило предложение Шароны – продать дом, а на эти средства купить жилье в другом месте. И еще: характерный пассаж – растворили они настежь двери, создали сквозняк… И в какой-то момент в комнату залетели огромные мухи-слепни. И в этом я тоже оказался виноватым! Я пообещал переставить, исправить – за неделю-две… Больше они не появлялись… И я не звонил…
+
Следует сообщить о назревшей по срокам операции: лежал в госпитале-больнице Наарии. Мне выдели пятьдесят часов послеоперационного ухода в течение двух месяцев. Инспектор Эмми из отделения созвонилась сразу с Женей (Евгенией): она руководит группой метаплит. Позвонила. Выделила Тали, та в прошлом году приходила помогать. Я не возражал, напомнил о ней только один не очень приятный эпизод.
Пришла. С удивлением осмотрела перемены в моем салоне. Пожаловалась на слабый напор воды из крана. Принялась она перемывать ложки-вилки. Сообщила: на две недели уходит в отпуск. За час с четвертью со всем управилась… И…
Уже началась третья неделя: должна позвонить. Не звонит. Во вторник назначена мне очередь в больницу: осмотр после операции. Решил я: попутно в госпиталь-больницу обещанные книги занесу, да поговорю об отсутствии назначенного ухода. И еще решил я: по интуиции – в понедельник не отвечать на телефонные звонки… И тут началось… Часов примерно с двух – почти беспрерывные продолжительные телефонные звонки... Как-то неосознанно – считал численность зуммеров каждого звонка. От десяти и – больше пятнадцати. По бывшему Союзу подобный телефонный террор! Происходил – по ночам! Сейчас – днем, но впечатление не из приятных. Даже сам заранее не осознал: почему не поднимаю телефонную трубку? Звонили 6-7 раз. Конкретно кто звонил? Нет у меня определителя номера на дешевом телефонном аппарате. Вот так…
Спал я ту ночь беспокойно. Очень рано проснулся. Поехал в госпиталь-больницу.
Возможно, это качество характера называю собранностью, дисциплинированностью, еще как… Привык я – всей жизнью своей – приходить вовремя, даже заранее назначенного часа. Прием к врачу назначили мне в 10.10: приехал на час раньше – решил посидеть, отдохнуть… А потом решил: зайду в отдел социальный – не придется мне ходить туда после врачебного осмотра. Нашел тот отдел… Меня впустили… Сотрудница мне предложила сесть, а я не привык сидеть перед стоящей рядом Женщины. Она настояла! Проверила по компьютеру фамилию – нашла имя сотрудницы: оформляла первичные документы. Поговорила с ней по мобильнику – позвала в отдел. Начала меня расспрашивать… Оказалась она Русскоговорящей - суть своей просьбы-проблемы ей изложил… Я рассказываю – она не может понять. Верно, ничего подобного не случалось прежде. За три недели месяца – метапелет меня посетила однажды, да и то – ее работа продолжалась только час с четвертью. Меня переспрашивает: «Это раз в неделю? По часу?» «Нет, всего один раз – за все время!» А она: понять такого не может – все переспрашивает.
Я вынул две свои книги – принес обещанный подарок сотруднице отдела. Она взяла в руки – прочитала название. С удивлением произнесла: «Прежде я не знала, не предполагала – вы писатель?!» Не понял, что это меняет?!
Позже вышла из кабинета начальница: расспрашивать не стала меня – позвала эту Русскоговорящую. Интересует тоже ее: «Метапелет приходила – каждую неделю раз, помогала в течение часа?» «Нет, - отвечаю. – За все время появилась она только однажды». «Как может быть?! В какие дни приходила?» «Пришла она только однажды!» Несколько минут втолковываю эту достаточно важную суть…
В социальном отделе Шломи в это время Шарона заседает: не сразу связались. Не знаю, вникла она в суть обстоятельства нового свойства… В качестве самозащиты – она вылила ушат клевет на меня. Женщины многие – невероятно эгоистичные фантазерки: ложь для них – форма дыхания, жизни.
Я спешу на прием к врачу… Русскоговорящая сотрудница меня удерживает: «Я тоже иду туда – с вами!» По дороге она сообщила, этого не должна говорить – несколько подробностей своего разговора с начальницей, ее мнение. Записала все мои исходные данные: обещала направить мне в помощь кого-то из знакомых – ведь жаль терять целую тысячу шекелей…
Ожидаю нового оборота событий…
В Шломи я один писатель. Злые и коварные невежды не гордятся этим: отягощают мою жизнь…