Проблемы оптимизации: цели, ограничения и химеры.

Советские диссиденты любили порассуждать о «конвергенции», а я чем хуже? Я вот тоже считаю что между США и СССР наблюдалась явная конвергенция. Прилетев в Вашингтон, сразу сталкиваешься со «сталинской архитектурой». Только в наших городах ее пара кварталов, а в Вашингтоне от горизонта до горизонта. Попав на какой-нибудь американский корабль-музей времен второй мировой, ощущаешь себя практически дома. Нет, я не служил в военном флоте, но «дядя Степа» Сергея Михалкова, служил, а мне его в детстве читали и диафильм «Соленый пес» показывали. Но, пожалуй, самое удивительное сходство – свобода духа. Это чувствуется в общении со старшим поколением американцев, не прибитым рейганомикой, а так же в американских общественных науках, если сравнить их с европейскимим.

В СССР план был основой хозяйства. А американские корпорации, вполне сравнимые по масштабам с советскими министерствами без плана просто не могли. Однако, с философской точки зрения, планирование – это разрыв с традицией европейского просвещения. Если у европейцев человек «подчинен системе, которая больше его...» (Л. Алтюссер), да и в русской поговорке «человек полагает, а бог располагает», то планирование – это когда располагает человек. В СССР и США человек располагал.

Сам процесс планирования и оптимизации означает, что человек определяет будущее, решает каким оно должно быть. Им не движет «невидимая рука рынка», он не плывет как щепка по воле «объективных законов общественного развития». Он решает. И в принимаемых решениях важнейшую роль играют его принципы, убеждения, моральные ценности. Взять металл на детские саночки потоньше, чтобы они были подешевле, или потолще, чтобы были безопаснее? Выбор чисто моральный. «Объективного» ответа на этот вопрос нет. Один человек решит так, другой эдак. И нет, не обязательно один из них разорится, потому что его санки не купят или в суде взыщут миллионы в пользу травмированного ребенка.

В сталинском СССР руководящие посты заняли демобилизованные красные командиры Гражданской. Привычки проявлять личную инициативу у них было не меньше, чем у американских промышленных магнатов, а слепому подчинения «невидимой руке» и «объективным законам общественного развития» ни у советских руководителей ни у магнатов взяться было негде. Когда командуешь кавалерийским рейдом по вражеским тылам или создаешь промышленную империю, понимаешь, что никакая «невидимая рука» за тебя руководить не станет. Пускать дело на самотек, доверив «нивидимой руке», значит очень быстро потерять все, в том числе и саму жизнь. И красные командиры и американские промышленники знали, что все зависит от них самих. И советская и американская элита признали свободу воли и сделали свои страны сверхдержавами.

Европейцы, от Локка и Гоббса до Альтюссера и Бурдье, так и сочиняют себе «непреодолимые силы» и систему, которой люди «подчиняются как скот», которая «невидимой рукой рынка» все за них сделает наилучшим образом. Европейская социальная философия глубоко переживала ветхозаветняй миф о грехопадении. Адам ослушившался Бога в угоду своим желаниям значит действия всех людей лишь стремление к удовольствиям и избегание боли, как движение ньютоновского тела под действием сил притяжения и отталкивания. Переживая тупость, которой Адам якобы был наказан за грех, Джон Локк весьма скептически относился к способности человека познавать мир. Истинное знание европеец получает через органы чувств, данные ему не для познания истины, а исключительно для самосохранения в мире шипов и репейников. Общаться люди не могут, считал Маркс, ибо грешны. Соврут – не дорого возьмут, да и вобще мысли лишь «фантомы в мозгах людей». Никому верить нельзя. Единственное надежное общение – обмен товарами. Товар не фантом и врать не станет.

Читать далее ...