Снайпер пера

Годы тяжелейшей войны против фашизма стали поистине «звездными» в долгой и насыщенной творческой жизни Ильи Эренбурга. Он был подготовлен к этой войне как никто другой из советских деятелей культуры. Эренбург оказался свидетелем разгула антисемитизма и первых маршей нацистов во время своего пребывания в Германии в 1921–1923 гг., был очевидцем их новых успехов и приближения к власти в начале 1930-х гг. Бывая во многих странах и почти везде наблюдая активизацию фашистских движений, он убеждался в том, что над Европой нависли тучи фашизма. В нем писатель видел главную угрозу миру, прогрессу, гуманизму, культуре. И со всей силой своего дарования он включился в антифашистскую борьбу. Эренбург стал одним из организаторов международных антифашистских конгрессов деятелей культуры в середине 1930-х гг., был в эпицентре событий Гражданской войны в Испании (1936–1939), ставшей первой вооруженной битвой между силами демократии и фашизма. Находясь на Западе, писатель лучше, чем люди в СССР, обманутые пактом Молотова – Риббентропа, был осведомлен о бесчинствах нацистов в оккупированной ими части Польши, о начавшемся геноциде польского еврейства. Летом 1940 г.он оказался очевидцем разгрома Франции и падения Парижа. Подводя итог своим первым встречам с фашистами, Эренбург впоследствии писал: «Я видел их еще в 1932 г. в Берлине… Помнил Испанию. Я их снова увидел в Париже. Я многому научился. По своему характеру, да и по воспитанию, я человек XIX века. Я был склонен скорее к спорам, чем к оружию. Ненависть мне далась нелегко. Это чувство не красит человека, и гордиться им не приходится. Но мы жили в эпоху, когда обыкновенные молодые люди… уверовав, что они – избранные, начали уничтожать неизбранных, и только настоящая, глубокая ненависть могла положить предел торжеству фашизма».

Вернувшись вскоре после падения Парижа в Москву, Эренбург, не принявший пакта между Гитлером и Сталиным, «был убежден, что вскоре немцы нападут на нас». Характерен эпизод, переданный писателем В. Кавериным: «Первого июня 1941 г. мы вместе (с Эренбургом. – А. Ц.) поехали навестить Ю. Н. Тынянова... и на вопрос Юрия Николаевича: „Как вы думаете, когда начнется война?“ Эренбург ответил: „Недели через три“». Поэтому 22 июня 1941 г. не было для него неожиданностью. Вот как Эренбург вспоминал о первом дне войны: «22 июня… нас разбудил звонок… Немцы объявили войну, бомбили советские города. Мы сидели у приемника, ждали, когда выступит Сталин. Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно ждать от фашистов? Мы долго сидели у приемника. Выступил Гитлер. Выступил Черчилль. А Москва передавала веселые, залихватские песни, которые меньше всего соответствовали настроению людей. Не приготовили ни речей, ни статей; играли песни… Потом за мной приехали – повезли в „Труд“, в „Красную звезду“, на радио. Я написал первую военную статью. Позвонили из ПУРа (Политуправления армии. – А. Ц.), спросили: „У вас есть воинское звание?“ Я ответил, что звания нет, но есть призвание: поеду, куда пошлют, буду делать, что прикажут».

С этого дня началась интенсивнейшая публицистическая деятельность Эренбурга. Он ежедневно писал статьи для «Красной звезды», «Правды», «Известий», для фронтовых газет, а также для американских «Дейли геральд», «Нью-Йорк пост», для «Ля Франс», для шведских газет, для американского агентства «Юнайтед пресс». Почти еженедельно писатель выступал по радио – и для советских слушателей, и для заграницы. Эта публицистическая деятельность принесла ему широчайшую известность. В чем была причина этого? Вероятно, в том, что Эренбург лучше других в стране был идеологически подготовлен к войне. Ведь вина сталинского режима была не только в том, что он недооценил опасность войны, допустил множество военно-политических просчетов, но и в том, что он не сумел идеологически подготовить советский народ к войне с фашизмом. Среди населения сохранялись созданные за два предыдущих десятилетия иллюзии о том, что германские пролетарии, одетые в солдатскую форму, не будут стрелять в своих советских «братьев по классу». Советская пропаганда сумела убедить очень многих людей в том, что, как пелось в песнях, «от тайги до британских морей Красная армия всех сильней», что «на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом». Но главное: широкие массы населения были обмануты пактом с Гитлером, официальными утверждениями о дружбе с Германией.
И пока растерявшееся сталинское руководство медленно меняло идеологические ориентиры с классово-социалистических на национально-патриотические (а они были сформулированы значительно позднее и нашли свое выражение в обращении к «образам великих предков»), Эренбург с первых своих статей начал пропагандировать ненависть к фашизму. Ему, видевшему облик фашизма в Испании и Франции, как никому другому в СССР, была знакома расистская идеология и разрушительная практика национал-социализма, которые в полной мере проявились с первых дней вторжения вермахта на советскую территорию. Но этой ненависти недоставало бойцам Красной армии (как недоставало и военного искусства большинству ее руководства). Немецко-фашистские войска быстро продвигались вглубь советской территории. Нужно было прежде всего вдохнуть в сознание бойцов необходимость стойкости в борьбе. И выступления Эренбурга в первые месяцы войны были полны этими призывами. «Выстоять», «Мы выстоим», «Испытание» – так назвались его первые статьи. Доводы Эренбурга, адресованные самой массовой аудитории, дышали уверенностью и были пропитаны трезвым реализмом. Вот некоторые из его тезисов: «Враг наступает. Враг грозит Москве. У нас должна быть только одна мысль – выстоять»; «Может быть, врагу удастся еще глубже врезаться в нашу страну. Мы готовы и к этому. Мы не сдадимся… Мы смело глядим вперед: там горе и там победа…» Эти высказывания шли вразрез с довоенной пропагандой, внушавшей народу, что Сталин думает за всех: «Многие у нас привыкли к тому, что за них кто-то думает. Теперь не такое время. Теперь каждый должен взять на себя всю тяжесть ответственности… Не говори, что кто-то за тебя думает. Не рассчитывай, что тебя спасет другой».
С первых недель войны возникла необходимость дискредитировать, принизить немецкого завоевателя, который как покоритель Европы казался многим непобедимым. Эренбург, используя попадавшие в его руки письма и дневники убитых или плененных немецких солдат и офицеров, стремился показать интеллектуальное и нравственное ничтожество завоевателей, возомнивших себя «высшей расой». Вот характерные названия некоторых его статей: «Фриц-философ», «Фриц-нарцисс», «Изысканный Фриц», «Фриц-биолог», «Осенние Фрицы». Благодаря этим и подобным им статьям кличка «фриц» закрепилась за немецкой солдатней на многие годы.

Но лейтмотивом большинства статей Эренбурга, особенно в самое трудное время войны, когда Красная армия отступала, оставляя на произвол фашистов огромные территории с многомиллионным населением, был призыв «Убей немца!» Для Эренбурга немец в тот момент ассоциировался с орудия человеконенавистнического гитлеризма; его руками творились чудовищные злодеяния. И чем больше будет убито немцев, тем меньше преступлений будет совершено, тем быстрее будет достигнуто освобождение от агрессоров. В своих призывах Эренбург не был одинок. «Науку ненависти» прививали советским людям А. Толстой, К. Симонов, В. Гроссман, М. Шолохов. Но статьи Эренбурга звучали более метко и гораздо чаще. Обладая незаурядным талантом публициста, он умел заряжать читателя своей логикой, своими чувствами, своей страстью. В силу этого статьи Эренбурга были самыми читаемыми, самыми востребованными, особенно на фронте, на передовой. Вот образец одной из них под названием «Оправдание ненависти», написанной в очень трудное время, летом 1942 г.: «Ненависть не лежала в душе русского человека… Мы были воспитаны на великих идеях человеческого братства и солидарности… Теперь у нас поняли, что эта война не похожа на прежние войны. Впервые перед нашим народом оказались не люди, но злобные и мерзкие существа… Ненависть не далась нам легко. Мы ее оплатили городами и областями, сотнями тысяч человеческих жизней. Но теперь мы поняли, что на одной земле нам с фашистами не жить… Мы ненавидим каждого гитлеровца за то, что он – представитель человеконенавистнического начала, за то, что он убежденный палач и принципиальный грабитель, за слезы вдов, за омраченное детство сирот, за тоскливые караваны беженцев, за вытоптанные поля, за уничтожение миллионов жизней… Не о мести мечтают наши люди. Не для того мы воспитывали наших юношей, чтобы они снизошли до гитлеровских расплат. Никогда не станут красноармейцы убивать немецких детей, жечь дом Гёте в Веймаре или библиотеку Марбурга… Мы тоскуем о справедливости.

Мы хотим уничтожить всех гитлеровцев, чтобы на земле возродилось человеческое начало... Для всех найдется место на земле. Будет жить и немецкий народ, очистившись от страшных преступлений гитлеровского десятилетия». 
А вот обращение к красноармейцам из знаменитой статьи Эренбурга «Убей!», написанной 24 июля 1942 г., когда фашисты рвались на Кавказ и к Сталинграду: «Мы знаем всё. Мы помним всё. Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово „немец“ для нас самое страшное проклятие… Не будем говорить… Будем убивать… Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих близких и будет мучить их в своей окаянной Германии… Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину… Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобой немцев. Убей немца! – это просит старуха-мать. Убей немца! – это молит тебя дитя. Убей немца! – это кричит родная земля. Не промахнись… Убей!».
Подобных призывов было немало в статьях 1941–1943 гг. Особенно ненавистны были Эренбургу эсэсовцы: «Они выращены как палачи, как погромщики, как истязатели. Они сдали первый экзамен на звание эсэсовца, убив до войны сотни еврейских детей. Они показали себя зрелыми, повесив тысячи поляков. Они стали маститыми, расстреляв десятки тысяч французских беженок. Они пришли к нам, гордые уничтожением десятка стран, залитые детской кровью». Гитлеровцы, писал Эренбург, порвали с великим культурным наследием Германии. «Что общего между гитлеровским босяком и Гёте? Между эсэсовцем и Шиллером? Между припадочным фюрером и Кантом? Они задушили культурное наследие в 1933 году. Они жгли тогда книги, потрошили музеи, калечили науку». 
Во многих статьях приводились примеры сломанных человеческих судеб, насилий над девушками и немолодыми женщинами; рассказывалось о новом порядке на оккупированных территориях, об уничтоженных городах и селах, о жестокости гитлеровцев и мученической смерти их жертв. И каждая статья завершалась призывом к мести. Эренбург обращался к воинам многих национальностей, приводил примеры мужества и героизма не только русских, но и украинцев, белорусов, казахов, узбеков, евреев…

В своей антифашистской деятельности Эренбург не избегал и еврейской темы. Выступая в августе 1941 г. на антифашистском еврейском радиомитинге, он заявил: «Я – русский писатель. Сейчас я, как все русские, защищаю мою родину. Но наци напомнили мне другое: мою мать звали Ханной. Я – еврей. Я говорю это с гордостью». Будучи с 1942 г. членом Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), писатель в годы войны играл в нем активную роль и резко выступал против распространявшегося антисемитизма. В статьях для советской и зарубежной печати он рассказывал о трагедии и борьбе еврейского народа, описывал участь евреев на захваченных нацистами территориях (статьи «Одесса», «Киев», «В Витебске» и др.). Из публицистических выступлений Эренбурга люди узнавали о Бабьем Яре и других местах массовых убийств евреев. Но евреи представали не только как жертвы. Они выступали и как герои войны. Это – старый филолог Фалькович, радист Рувим Спринцон, пехотинец Лев Шпайер, Давид Кац и многие другие бойцы и командиры Красной армии. Среди них были и юноша-студент Хаим Дыскин, и подводник Израиль Фисанович, ставшие Героями Советского Союза.

Антифашистская публицистика Эренбурга периода войны получала самую высокую оценку главных читателей – бойцов и командиров Красной армии. Об этом свидетельствует бесчисленное количество отзывов – от рядовых солдат до маршалов, а также от многих коллег Эренбурга по военно-публицистическому цеху (В. Гроссмана, А. Суркова, А. Толстого, О. Савича, Д. Ортенберга и др.) «И метафора, – вспоминал К. Симонов, – что Илья Эренбург – снайпер пера, – не новая и не моя. А старая, солдатская, времен войны».
Английский корреспондент Александр Верт, находившийся в годы войны в СССР, вспоминал о тяжелейшем лете 1942 г.: «Каждый солдат в армии читал Эренбурга; известно, что партизаны в тылу врага охотно обменивали лишний пистолет-пулемет на пачку вырезок его статей. Можно любить или не любить Эренбурга как писателя, однако нельзя не признать, что в те трагические недели он, безусловно, проявил гениальную способность перелагать жгучую ненависть всей России к немцам на язык едкой, вдохновенной прозы; этот рафинированный интеллигент интуитивно уловил чувства, какие испытывали простые советские люди. С идеологической точки зрения то, что он писал, было неортодоксально, но из тактических соображений в тогдашних условиях было сочтено целесообразным предоставить ему свободу действий». 
Согласно еще одному свидетельству, 
И. М. Майский (Ляховецкий), вернувшийся в 1943 г. после завершения своей посольской миссии в Англии и ставший заместителем наркома иностранных дел, на узкой встрече в Союзе писателей сказал, что в годы войны «существовало только два человека, влияние которых можно было сравнивать: имя одного – Эренбург». Второго он не назвал, как видно, испугавшись собственной идеи – сравнивать.

Эренбург призывал к решительной борьбе до тех пор, пока гитлеровские войска не были изгнаны с советской территории. Призывал он и тогда, когда советские войска вступили в пределы Германии. Но теперь призывал не мстить, а вырвать фашизм с корнем. Эренбургу было известно о случаях насилия советских солдат над мирным населением в Восточной Пруссии. Но он пытался воздействовать на них положительными примерами. Эренбург писал в те дни: «Я видел, как русские солдаты спасали немецких детей. Мы не стыдимся этого, мы гордимся… Советский воин не тронет немецкой женщины… Он пришел в Германию не за добычей, не за барахлом, не за наложницами». Об этом же Илья Григорьевич писал, отвечая на письма своих читателей с фронта. «Немцев я ненавижу, как и вы, – писал он одному из них в марте 1945 г., – но считаю, что нельзя убивать детей и старух, нельзя насиловать женщин». О неприглядных действиях многих солдат и офицеров Красной армии в отношении мирного населения Восточной Пруссии Эренбург рассказывал в редакции газеты «Красная звезда», в Военной академии им. Фрунзе и на других собраниях. И 29 марта 1945 г. последовал доклад-донос начальника Главного управления контрразведки «Смерш» В. Абакумова на имя Сталина, в котором говорилось о «политической вредности» этих высказываний и о том, что Эренбург в своих выступлениях «возводит клевету на Красную армию». Вождь давно ревновал к популярности Эренбурга. Еще в 1943 г. не без его ведома был рассыпан набор книги «Сто писем», составленной из посланий фронтовиков, адресованных писателю. Не могли нравиться Сталину и резкие высказывания Эренбурга против растущего в стране антисемитизма, с которыми он выступал в ЕАК. Последовали санкции. 14 апреля 1945 г. газета «Правда» напечатала статью «Товарищ Эренбург упрощает» за подписью начальника управления пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Александрова. В ней писатель обвинялся в том, что он не видит расслоения немецкого народа, что не все немцы ответственны за преступную войну и т. д. Многим было понятно, кто стоял за этой статьей. И за три недели до окончания войны статьи Эренбурга исчезли со страниц газет. Ставший опальным писатель не был даже приглашен на процедуру подписания Акта о безоговорочной капитуляции нацистской Германии. И всё же в мае 1945 г. в «Правде» и в «Известиях» ему позволили опубликовать выразительные статьи, посвященные Победе: «Утро мира» и «Победа человека». В июне того же года в статье, предназначенной для зарубежных изданий, Эренбург прозорливо писал: «Мало уничтожить фашизм на поле боя, нужно уничтожить его в сознании, в полусознании, в том душевном подполье, которое страшнее подполья диверсантов. Нельзя уничтожить эпидемию снисходительностью к микробам». С тех пор миновало шесть с половиной десятилетий. И время подтвердило правоту Ильи Эренбурга, который остался в памяти многих поколений как выдающийся публицист, внесший огромный вклад в мобилизацию духовных сил широчайших слоев населения на разгром фашизма – этой страшной чумы XX века.

В Германии, где, как считается, нацизм искоренен, споры об Эренбурге продолжаются. Достаточно вспомнить неоднозначные отклики на посвященную ему выставку, которая проходила в 1997 г. в Германо-российском музее в берлинском районе Карлсхорст.
В Ростоке среди улиц и площадей, носящих имена российских ученых и писателей, есть и улица имени Ильи Эренбурга. В последние годы неонацисты, повторяя геббельсовские пропагандистские клише о том, будто Эренбург в годы войны призывал убивать всех немцев и насиловать немецких женщин, развернули кампанию за переименование этой улицы. К их аргументам стали прислушиваться не только обыватели. Название улицы удалось сохранить благодаря энергичному противодействию гражданской инициативы «Илья Эренбург», в которую вошли некоторые общественные, религиозные и культурные организации и отдельные лица. Среди них и автор этих строк.

Аркадий ЦФАСМАН