В небе и водах Пиллау

Поистине, со слезами на глазах

О необычных судьбах героев, об их неординарности в жизни говорят, что они отмечены отличием от других людей с раннего детства. Такими качествами был наделен и Серафим Одегов, за один год Великой Отечественной – то время, что ему пришлось воевать, – награжденный четырьмя орденами Красного Знамени.

Сиротой он стал, когда не мог даже осознать этого. Взял к себе мальца уральский рабочий Яков Одегов. При заводе, среди дышащих жаром металлургических печей и людей, манипулирующих раскаленным металлом, и подрастал Серафим. Учился в ФЗУ, готовился стать рабочим и идти по пути приемного отца. Но тогда молодежь страны неудержимо болела небом и была охвачена героическим бумом, вызванным подвигами отважных летчиков, совершавших небывалые и немыслимые в то время перелеты. И Серафим, будучи студентом Уральского индустриального института, оставляет вуз и поступает в Чкаловское летное училище.

После окончания учебы он был направлен в Таджикистан – инструктором в Ленинабадский аэроклуб Осоавиахима. К началу войны Одегов подготовил более ста курсантов. Потом его воспитанники уходили на фронт, а он лишь с завистью провожал их взглядом. На рапорты опытного летчика был один ответ­вопрос: “А кто учить будет?”Только летом 1944-­го Серафим получил направление в штурмовую морскую авиацию Ленинградского фронта. В первый бой вступил на Карельском перешейке. Бомбил мощно укрепленную “Линию Маннергейма”, сопровождал в наступлении наземные силы. В первые же свои фронтовые дни потопил два сторожевых катера противника, три десантные баржи с гитлеровцами и подводную лодку. Дерзко и смело заявил о себе необстрелянный новичок и был награжден первым орденом Красного Знамени. Слава об отважном летчике быстро разнеслась по фронту. Даже асы восхищались боевым искусством Серафима: маневрами, умением прорваться сквозь зенитный огонь, находить тщательно замаскированные цели.

Во многом успеху Одегова в боевых действиях способствовала его машина – “ИЛ ­2”, или “Черная смерть”, как называл ее противник, – тогда единственный в мире бронированный самолет­штурмовик. Его бортовое во­оружение было подобрано исключительно удачно: ракетные снаряды, бомбы, 23­миллиметровые пушки. Бронекорпус защищал машину, ее двигатель, топливные баки и самого пилота от наземного огня. После модификации самолета, прикрытия задней полусферы пулеметом УТБ калибра 12,7 мм была удвоена его боевая живучесть. Ко всем техническим и боевым достоинствам машины добавлялось еще и мастерство пилота. Вот в “паре” с Одеговым они и делали чудеса. Как­то экипаж вылетел на “рядовое задание” – потопить вражеский эсминец, шедший вроде как без прикрытия. Первый же заход оказался удачным: пораженный точным попаданием “объект” стал заваливаться набок и тонуть. Штурмовик развернулся и лег курсом на свой аэродром. И тут командир услышал взволнованный голос стрелка­радиста:

– Сзади три “мессера”! Силы были явно неравны, но Серафим не растерялся:

– Три – это не четыре. Поборемся! Одеговский штурмовик, несмотря на свою “тучность”, завертелся вокруг “мессершмиттов”, в хитрых маневрах уходя от их огня. И неожиданно для противника сам перешел в атаку. Вполне удачную. Один из нападавших самолетов вспыхнул и, оставляя за собой черный шлейф дыма, нырнул в море. Два других немецких истребителя решили больше не раздражать русского и быстро улизнули.

Когда Серафим приземлился, техники насчитали в плос­костях его машины до 50 пробоин. За этот бой лейтенант Одегов был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Весьма приглянулся формирующемуся асу топмачтовый метод бомбометания. Это американцы его придума­ли в расчете на верное поражение любой водной цели и возможное уменьшение своих потерь. Хитрость здесь не столь велика. Самолет спускается на 15­20 метров к воде и заходит на цель “с борта”. Бросает сразу четыре бомбы. Успех зависит от мастерства пилота. Бомбы рикошетом от воды должны врезаться в борт корабля. Если у американских летчиков одна бомба достигала цели – аll right; Одегову это “очень хорошо” по­-американски надо было говорить дважды.

К началу апреля 1945 года, действуя в звене северо­­западнее Пиллау, Серафим сделал уже 72 боевых вылета, был награжден тремя орденами Красного Знамени. В совместных действиях звена уничтожил 21 артминометную батарею противника, 2 эсминца, 7 тральщиков, 13 катеров, 25 десантных и 7 самоходно­десантных барж, 3 буксира, 14 транспортов с боеприпасами и живой силой врага – все эти данные из опубликованных документальных источников.

Но неотвратимо приближался итоговый и трагический вылет летчика­штурмовика...

Серафим смотрел в окно и нервничал: туман стелился по земле. Вышел на крыльцо. Легкий ветерок лениво раздувал “окно” в небо. И оно предстало свинцовыми облаками. Такая погода как нельзя кстати для летчика, она его союзник. Облачность надежно маскирует самолет: к цели можно подойти невидимым. Разве что услышат гул моторов и будут лупить из зениток наугад. А ты вынырнул из-­за облачного прикрытия, “прильнул” к воде, “положил” бомбы в цель – и до свидания. Это была его боевая работа, а ее он делал весьма результативно. Мастер. И звено подстать ему. Атаковали врага то со стороны солнца – попробуй зацепи их из зениток, либо выстраивались самолетами в круг и один за другим, “падая” на корабль, сбрасывали бомбы. Сейчас им в помощь Бог послал облачность. По сведениям разведки, на рейде порта Пиллау большая группа транспортных судов, барж – гитлеровцы спешили эвакуировать свои прижатые к морю части...

18 апреля 1945 года старший лейтенант Одегов поднялся в небо в составе пятерки штурмовиков с аэродрома острова Эзель.

С каравана судов услышали гул приближающихся самолетов.

Им навстречу рванулся огненный смерч. И все же сквозь него на врага посыпались бомбы, над водой поднялись клубы дыма. Оставался последний заход, потом – домой, на аэродром. Однако звену штурмовиков суждено было вернуться поредевшим на один самолет – одеговским.

...Машину вдруг бросило в сторону. Полыхнул мотор, продырявленный зенитным снарядом. Самолет терял высоту, со страшной скоростью на Серафима неслась морская гладь.

Уходящая четверка штурмовиков простилась с товари­щем. На другой день на стенде боевых вылетов полка по­явился экстренный выпуск “Боевого листка”: “Гвардейцы! Отомстим за смерть боевых товарищей. Усилим удары по врагу...”

Но рано было поминать Серафима. При падении самолета он и стрелок сержант Семенов успели открыть ка­бину. Спасательные жилеты вытолкнули их из тонущей машины. Распустив надувные лодки, они влезли в них. Ветер нагонял волну, и спаренные лодочки медленно плыли в неизвестном направлении. От ледяной воды коченело тело. Серафим часто шевелился, старался отвлечь товарища от грустных мыслей, но тот в ответ лишь изредка повторял: “На берег, скорей на берег”. Видимо, сержант чувствовал обреченность их положения. К вечеру разразился шторм. Огромные волны бросали крохотные лодчонки в зияющую бездну. Одегов с трудом удерживал лодку Семенова возле себя. Теряя силы, он дотянулся до сержанта и ощутил его одеревеневшее тело. Среди кошмара бушующих волн Серафим остался один.

+Ночь шла на убыль. Облака побледнели, и море ста­ло затихать. Наконец “проклюнулось” и весеннее солнце. Через несколько часов прибрежные волны выбросили лодочку вместе с Одеговым на песчаные дюны.

+Очнулся Серафим от довольно чувствительного пинка. Открыв глаза, он узрел обретенный им мир в образе двух немецких солдат с автоматами наперевес. “Конец, – пронеслась у него мысль. – Стоило столько в море кувыркаться?” Гитлеровцы пытались поднять Одегова. Но его окоченевшие от холода ноги отказывались держать тело, и он вновь валился на песок. Тогда солдаты потащили его волоком. И так “помогали” ему прийти в себя с добрый километр.

В штабе немецкой части Серафим задержался недолго. Поняв, что пленный летчик ничего интересного и утешительного для них не сообщит, ему дали время отлежаться, а потом двинули по зубам и отправили в близлежащий концлагерь Штутгоф.

Окруженных и прижатых к Балтийскому морю немцев занимала лишь одна мысль: как выкарабкаться из этой “мышеловки”, устроенной им русскими. И посему военнопленные их мало интересовали. Валяясь на лагерных нарах, Одегов, разумеется, не знал, что 25 апреля этого победного года благодарности Верховного Главнокомандующего удостаивался его родной гвардейский штурмовой авиационный Таллинский Краснознаменный ордена Ушакова полк ВМФ за овладение последним опорным пунктом обороны врага на Земландском полуострове – крепостью Пиллау.

В начале мая части Красной Армии дошли и до концлагеря Штутгоф. Серафим, получив свободу, очень скоро вновь стал узником. Следователи “Смерша” только подивились его “складной брехне”. Получив еще раз по зубам, уже от своих, он был водворен в арестантский вагон и отправлен туда, куда, по слухам, Макар и телят не гонял.

Но и на этот раз судьба оказалась благосклонна к нему. Глотая жгучую обиду на дикую несправедливость, Серафим безучаст­ным взором блуждал по станциям и полустанкам, на которых подолгу простаивал его унылый эшелон. И вдруг его словно током ударило. По перрону бежал с котелком адъю­тант командира его эскадрильи лейтенант Петр Малышев.

– Петя­а!!! – во всю мощь легких закричал в решетку окна арестант. – Петя!

Его крик был настолько громким, что заглушил все вокзальные шумы. Лейтенант остановился, озираясь.

– Малышев! Петя! – продолжал звать его Серафим. И тот пошел на голос. Глаза его округлились, когда он узнал в окне вагона “погибшего” сослуживца.

– Серафим... Ба, живой... А тебя у нас к ордену Красного Знамени представили... Посмертно.

Бросив взгляд на печально-­суровый вагон, он опять изумленно воззрился на Одегова:

– Но почему ты здесь?..

С этого часа началась борьба за высвобождение отважного летчика из отечественного плена.

Вернувшись в свою эскадрилью, Серафим служил в ней до 1948 г. Демобилизовавшись, приехал в Таджикистан. Работал диспетчером и руководителем полетов Душанбинского аэропорта. За заслуги перед Гражданским флотом Серафим Яковлевич перед уходом на пенсию был премирован автомобилем “Жигули”. На нем он через некоторое время и въехал в другую войну, устроенную в Таджикистане грызущимися за власть, как собаки за кость, кланами. Выползшие из могильной тьмы после развала огромной страны фанатики ­исламисты в сваре с доморощенными “демократами”-­экстремистами жгли, крушили, насиловали и убивали. Объектом их мести было все, что могло испортить своим видом им настроение: одетые по-­европейски соотечественницы, русскоязычное население, военные и милиционеры, магазины, торгующие в “суверенном государстве русским товаром”... Словом, пришла “свобода”. Этот уголовно­политический бедлам не обошел стороной и Серафима Яковлевича. Русскому пенсионеру, возвращавшемуся домой на автомобиле, перекрыла дорогу бесчинствующая толпа.

Только утром разыскала его жена, полуживого, избитого, лежащего у своих догорающих “Жигулей”. Поистине, отблагодарил Таджикистан ветерана за боевую доблесть в Великой Отечественной, за честный труд ради процветания самого задрипанного до советской власти края. Что ж, все верно: необычна судьба героя...

Aлександр PУДЕНКО