Воинствующий провинциализм или залог самостийности

Россия переболела революцией. Усталость и апатия, сменившие революционное возбуждение восьмидесятых-девяностых годов, не позволяют обывателю понять «необходимость переворота» и «идти на смерть ради него». Даже алчущие перемен и сознающие злонамеренность властей «низы», хоть и ворчат, но борьбой более не грезят, помышляя, напротив, о стабильности и уповая, что перемены осуществит кто-нибудь другой. Да и новой цели, ради которой можно было бы «хату оставить, пойти воевать» до сих пор никто не обозначил так же ясно, как это было сделано в начале XX века. К тому же перемены, задуманные ради улучшения материального положения граждан, чреваты, как правило, пусть и временным, но неизбежным ухудшением того самого материального положения. Пустые прилавки, безденежье, безработица, преступность – слишком свежи воспоминания о 90-х, чтобы затеваться сызнова и, очертя голову, бросаться в новые революции.

«Верхи» же, пользуясь и этой благоприятной расслабленностью «низов», дела свои обделывают и нельзя сказать, что уж больше «не могут по-старому». Пожалуй, даже и во вкус входят. Словом, революционной ситуации или «общенационального кризиса» в России нет. И не предвидится.

Но, как известно, столичная мода не сразу докатывается до провинции. В Москве мода на революции прошла, в Киеве этого ещё не поняли. По сей день революционное возбуждение пьянит окраину России, по слову Н. И. Ульянова[1], называющую «национальным возрождением» революционное движение, одетое «в казацкие шаровары». Отсюда можно сделать два вывода: 1) залог самостийности Украины – перманентная революция; 2) украинская революция имеет не классовый, но национальный характер.

Профессиональные революционеры утверждают, что для того, чтобы революция зародилась, необходимо наличие угнетателей и угнетённых. Для того чтобы революция состоялась, необходимо, чтобы угнетатели «не могли жить и управлять по-старому», угнетённые же «сознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения»[2]. В случае с Украиной, по мысли самостийников, роль «угнетателей» или «верхов» принадлежит России. И это не простая обида младшего брата на старшего. Россия в данном случае является необходимым компонентом революционной ситуации. Революция же на Украине прекратиться не может, ибо как только она прекратится, существование государства Украина окажется неоправданным.

Что ж, если Россия, по тем или иным причинам, оказалась не в состоянии сохранить своего национального единства, это означает только одно: «верхи» не смогли управлять по-старому. Если же голоса местечковых сепаратистов оказались достаточно громкими, а проповедь их слышной и доступной многим, это означает, что «низы», почуяв слабину «верхов», отвергли порядок и единство, и, уловив момент, постарались в условиях хаоса, неразберихи и всеобщего недоумения сколотить собственный капитал.

«Украина больше не Россия, – твердят сегодня отовсюду, – нравится это кому-то или нет». С утверждением этим сложно не согласиться. Сложно лишь согласиться с нормальностью ситуации. Ведь это так же нелепо и отвратительно, как если бы жена, представив мужу любовника, заявила: «Нравится тебе это или нет, но он будет жить с нами».

Нравится это кому-то или нет, но отделение Украины от России и противопоставление себя России – это ненормальное, болезненное, противоестественное положение вещей. Нравится это кому-то или нет, но Украина – это часть России, «украинцы» – русские. Все идеи самостийности и самобытности Украины основаны исключительно на том, что некогда Южная Русь, отколовшись не по своей воле от Северной, оказалась под властью и влиянием католического Запада. Но этого обстоятельства, как ни крути, явно недостаточно, чтобы из одного целого вдруг получилось два. Другими словами, если в здоровом яблоке завелись черви, то это вовсе не означает, что яблок стало несколько.

Слово «украинский» появилось в обиходе в 1863 году. Галицкие малороссы впервые услышали его от гимназического преподавателя малороссийского языка Павлина Стахурского-Свенцицкого. Этот польский повстанец был известен не только тем, что насаждал русофобию среди галицкой молодёжи, ему также принадлежала инициатива по замене кириллицы на латиницу. Но сама идея о существовании некоего «украинского народа» где-то между Россией и Польшей, зародилась несколько ранее, а именно при разделе Польши в 1795 году между Австрией, Пруссией и Россией. По поводу отошедших тогда от Польши к России земель Екатерина II заметила: «Отторженная возвратих». На что оставшиеся без государства поляки выдумали «украинский народ». Так что выходило, что «отторженная» – и не «отторженная» вовсе, а очень даже «самостийная», а стало быть, порабощённая, колонизированная и прочее в том же роде. Из этих озлобленных польских фантазий и произрос впоследствии миф о закабалении москалями гордого «украинского» народа.

Известный немецкий учёный-славист, историк А. Брикнер (1856 – 1902) в фельетоне, опубликованном 29 октября 1902 года в 522 номере газеты «Slowo polskie» отметил: «…Я не могу употреблять термина "украинский", так как собственный термин, ибо ровно научный, как и исторический, есть (с XIV века и от самого Богдана Хмельницкого) термин "малорусский", рядом с которым, краткости ради, здесь во Львове, где нет россиян, подобает употреблять также сокращение "русский"».

Слово «Украина» не означает ничего больше, чем «окраина», то есть земли, лежащие у края, у границы страны. И отсюда явствует, что значение его никогда не было и не может быть национальным – оно географическое. При том, что «Украине» в разное время выпадало быть окраиной как Русского, так и Польского государств. В первом случае в силу естественных причин, во втором – как результат завоевательной политики Речи Посполитой. Само название вопиет о вторичности, равно национальном и государственном. «Украина» всегда была у края чего-то большего и единого. От этого большого и единого она не так давно откололась и с самым серьёзным лицом заговорила о своей исключительной судьбе, гордом имени и великой культуре. Но «для того чтобы могла быть "украинская" культура, необходимо существование "украинского" народа. Но народа такого имени пока нет. <…> Есть только "украинская" разновидность русского народа»[3]. Как нет и не было «украинского» языка. «"Украинский" язык… в сущности и не язык, а только искусственная смесь русских, польских и каждым из "украинцев" выдумываемых слов и выражений вроде знаменитой "закавыки" покойного М. П. Старицкого (переведшего гамлетовское: "Быть или не быть, вот в чём вопрос", как "Бути чи не бути, ось закавыка")»[4]. Ещё в начале XX столетия «украинский» язык не имел единого понятийного аппарата. И те немногие профессора, что стремились читать лекции на «украинском» языке, действительно выдумывали собственную терминологию, от которой приходили в ужас «и галицкий русин, и российский "украинец"»[5].

Сегодня «слова и выражения» выдумываются на Украине централизовано. Украинскому языку не просто необходимо быть, важно оттащить малороссийское наречие как можно дальше от русского языка, усугубив, таким образом, различия и продемонстрировав обособленность двух языков. Однако волапюк под названием «украинский язык» сам свидетельствует о собственной нелепости и ненужности в существующих масштабах. Достаточно взять в руки любую современную упаковку и прочитать набор слов под литерами UA, чтобы невольно задаться вопросом: «Неужто человек, для которого написано: "шоколад з начинкою" не поймёт слов: "шоколад с начинкой"? И для чего нужно специально заучивать недавно придуманные кем-то фонемы, когда существует "великий и могучий", складывавшийся веками, вобравший в себя как старославянский язык, так и множество наречий разных ветвей русского народа?» Когда-то М. П. Драгоманов предупреждал об опасности разрыва с русским языком и литературой, без которых Украине грозит одичание в провинциализме. Не вняла Малая Русь, и, судя по целому ряду признаков, мы становимся свидетелями вышеозначенного одичания.

В России мирно уживается множество диалектов и просторечий, множество действительно самостоятельных, не родственных русскому языков. Но это не повод обустраивать повсюду маленькие, злобные государства. Пример Украины в этом смысле опасен для России, что, конечно же, не означает необходимости объявления войны, как это, при каждом удобном случае, делают нынешние покровители государства Украина. Необходимо лишь оставить всяческие иллюзии и признать, что разделившиеся Украина и Россия мирно сосуществовать не могут. В этом искусственном разделении были заинтересованы либо те, кто потянулся за посылом извне, либо те, кто соблазнился сделаться из вторых в городе первыми в деревне. Люди именно подобного сорта всегда в истории инициировали разделение русских земель. Удельные князья, Мазепа или П. Скоропадский – никто не проявлял себя бескорыстным ревнителем о народном и государственном благе. Российско-украинские отношения никогда не будут ни дружескими, ни добрососедскими по той простой причине, что никаких таких российско-украинских отношений нет и быть не может. Как не может человек иметь отношения с самим собой, прийти к самому себе или уйти от самого себя. Проблема вовсе не в том, каковы эти отношения, плохи ли они или хороши. Проблема кроется уже в постановке вопроса, из которого явствует, что Россия вынуждена выстраивать отношения с самой собой.

Россия оказалась неспособной сохранить своё национальное единство и доказать мировому сообществу, чьим мнением она теперь так дорожит, что Украина – это Малая Русь и проживают там русские. Для Украины, точнее для украинствующих, постоянный конфликт с Россией есть залог и необходимое условие независимого существования. Ослабление поддерживаемого напряжения в отношениях неизбежно приведёт к слиянию России и Украины. Разъединение их было искусственным, поэтому, если не доказывать ежедневно необходимость и благо этого разъединения, оно, как и всё искусственное, вскоре прекратится. Именно по этой причине русский язык не может быть принят на Украине вторым государственным. Л. Д. Кучма признаёт, что «если полностью уравнять украинский и русский языки уже сегодня <…>, то десятки, а то и сотни тысяч чиновников у нас сразу и с облегчением перейдут на русский»[6]. Другими словами, в случае двуязычия, украинским языком, как искусственным в качестве государственного, вряд ли кто-то стал бы пользоваться.

Украине необходима перманентная революция. Иначе чем победой в борьбе за национальную свободу и независимость объяснить существование этого государства невозможно. Для национальной независимости, нужна особая нация,  отличная от нации эксплуататорской. Ведь не может одна и та же нация сама себя эксплуатировать, угнетать, морить голодом и душить собственную культуру! Самостийная Украина существует только вопреки России, едва противоречия между двумя государствами исчезнут, им незачем будет существовать раздельно.  Неестественность такого положения вещей тут же обнажится. До тех же пор, пока Малороссия не выздоровеет, пока не отбросит бредовые идеи о самостийности, не откажется от желания иметь особенную, овеянную ореолом величия, тайны и мученичества, судьбу, пока не вернётся, подобно блудному сыну, в родное лоно, ей неизбежно суждено быть раздираемой. И совершенно очевидно, что должно пройти ещё немало времени, прежде чем подавляющее число малороссов ощутит себя «украинцами» и согласится противопоставить себя России. Если этому вообще суждено когда-нибудь произойти…

Оставим идеи о русском национальном единстве, обратимся лучше к более понятным сегодня явлениям. Чего успела добиться Украина играми в революцию? Только одного: украинцы, как предрекал В. В. Шульгин, почти уже стали для России другим народом. «И этому другому, чужому народу доступ на русскую землю будет заказан»[7]. Значит ли это что-нибудь для народа Украины или нет, пусть сам он честно скажет…

2009