Критерий, научно опровергающий научность науки

В далёкие годы моего студенчества, и сам Поппер, и его критерий, по понятным причинам, широко не рекламировались. Но также как гражданам, любящим хорошо поесть, удавалось иметь полные холодильники при пустых прилавках, гражданам, страдающим любовью к мудрости, удавалось добывать познания, в словарных статьях не значившиеся. Кое-что удалось найти и мне. Но впечатление сложилось скорее негативное. В первую очередь о самом философе. А что касается его критерия – ни красы, ни радости – и вскоре все вместе из памяти испарилось.

И вот несколько месяцев назад наткнулся в ЖЖ на спор о давно позабытой мною фальсифицируемости. Чтобы освежить в памяти и взглянуть на текущее состояние вопроса, погуглил. И к удивлению своему обнаружил, что жаркие спорадические дискуссии, возникают все чаще и уже готовы слиться в, динамично разворачивающийся во времени, рефлексивный дискурс.  Причем, явно в значении «перебранка», лежащего в основе слова  «дискурс», латинского глагола «discurrere», или, что тоже славно подходит, «бег на месте» (версия Пелевина).

По заявлениям сторонников, критерий Поппера – ценный инструмент, позволяющий легко и просто «отличить научную теорию от бесчисленных вариантов наукообразного мошенничества, а то и просто фантазий». Этим инструментом Поппер осчастливил человечество еще в 1919 году. Немалый срок. Резонно спросить – каков результат?

Сам автор жало своего изобретения попытался направить на Маркса, но дело кончилось тем, что изобличить нефальсифицируемость не удалось. Пришлось изворачиваться и ссылаться на стремление сторонников теории уклониться от такого испытания – либо, не делая никаких точных предсказаний, либо же, изменяя свои положения в случае неудачного. Но позвольте – это уже совсем другая история. Критерий относится к свойствам теории, ее построения, а не к сложному и многогранному процессу научного познания в целом. Тут уже вовлекаются социальные аспекты (стремления ученых) и правила перестройки теории при возникновении противоречий с реальностью. Но критерий-то основан совсем на другом.

Столь же непродуктивным оказалось использование критерия против теории Фрейда. И тут тоже пришлось спасать положение ходом коня.

Везде есть несбывшиеся утверждения и предсказания. Даже в астрологии и религии. Считали Землю плоской и неподвижной, но пришлось признать ошибочность. Точность же предсказаний ни в какой науке не бывает абсолютной и постоянной, тем более эталонной для разных областей. На предсказателей погоды чаще жалуются за неточные прогнозы, чем на астрологов. И в любом случае, социальные аспекты, перестройка теорий и неточность, во-первых, не связаны напрямую с критерием, а во-вторых, свойственны и наукам. Это подробно разбирают в своей книге два физика Сокал и Брикмон и приходят к заключению: «Конечно, не все у Поппера нужно отбрасывать. В частности, когда сравниваются радикально отличные подходы вроде астрологии и астрономии, можно определенным образом использовать критерии Поппера. Но ни к чему требовать от псевдонаук соответствия строгим правилам, которым и сами ученые не следуют от начала и до конца».

Самый же смешной и нелепый казус произошел с теорией Дарвина. После того как Поппер в 1976 году важно заявил, что Дарвинизм это не проверяемая научная теория, а всего лишь «метафизическая исследовательская программа», креационисты воспользовались таким подарком и перешли в наступление. Самому Попперу потом пришлось оправдываться, но «запашок», как говорится, остался (как и в случае с Марксом). И эволюционистам до сих пор приходится извращаться, придумывая пегасов и кентавров. Марксисты до такой глупости не опустились, но у них и своих хватает.

Так что результат применения критерия на практике почти за сотню лет получился скорее отрицательный. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно просто оглянуться по сторонам и посмотреть, кто его боится. Служители культа, психотерапевты, астрологи? Может Петрик?

Все мои попытки узнать у современных сторонников попперовского критерия известные им конкретные практические результаты его применения окончились ничем.  В итоге я получил только гору бредовых примеров по развенчанию «крокодилов с 365 зубами», «волшебника в голубом вертолете», «летающих чайников», «зеленых человечков на Плутоне», «розовых единорогов» и несколько не в ряд, что уже прогресс, – «тел с комплексной массой». Кстати, будучи не силен в квантах, из любопытства и немного по интуиции набрал в гугле «комплексная масса» и, оказалось, есть такая в квантовой механике. Вот такие ненаучные выдумки у физиков.

Этот фонтан словоблудливой фантазии, порожденный простейшим на взгляд критерием, ничуть не удивителен. Критерий-то умозрительный, а умозрительность – наипервейшая причина схоластики и вычурной псевдонаучности. Ничего иного кроме перебранки из его применения выйти не могло и не вышло, лишь в очередной раз, подтвердив его бесполезность и даже вредоносность. Но откуда вдруг взялся такой интерес к этому критерию? Отчасти, причина, как я понял, в том, что им среди прочего заменили обязательный диамат моего времени. Плюс кажущаяся простота, возможность пофантазировать и естественная любовь к решению всяческих шарад и головоломок. Достаточно вспомнить, сколько, не успевающих остывать, эмоций и сломанных копий вокруг парадокса Близнецов.

Еще один момент. Несмотря на предупреждения других философов, что фальсификация не столь уж надежна, как думал Поппер, и что ее в любом случае никак нельзя применять к большим сложным теориям, а тем более к наукам в целом, современные последователи готовы объявить «не наукой» математику, историю, да и всю «гуманитарню» целиком. Математику, конечно, никто в обиду не даст, а вот то, что гуманитарные науки стали, мягко говоря, раздражать своей бестолковостью и бесполезностью – это факт. Отсюда, вероятно, и желание использовать критерий для «размежевания» именно с ними, а вовсе не с Ктулху. Только надо все же горячим головам понимать, что такое размежевание будет подобно выплескиванию ребенка вместе с водой.

Однако, наверное, самое важное в том, что действительно все сильнее ощущается почти открытое наступление антинаучной реакции, погружение в первые слои средневекового сумрака. И в такой ситуации инструмент для борьбы с антинаукой становится востребованным. Но тем более важно в таком случае иметь надежный инструмент, а не умозрительную пустышку.

В 1873 году были опубликованы «Психологические этюды» Ивана Сеченова, объединившие несколько его статей. В одной из них он пишет:

«И между тем психология до сих пор неустановившаяся наука, и доказать это можно очень наглядно в нескольких словах. Если взять любого из патентованных психологов, например какого-нибудь профессора психологии, и спросить его по совести, устраивает ли он свою внутреннюю жизнь на основании данных, выработанных его наукой, или же руководствуется психологическими правилами, выработанными обыденной жизнью без проверки их наукой, – всякий должен будет ответить, что он живет на последний лад. Да и может ли быть иначе? Если бы психологи жили по-научному, то результаты их образа жизни давно бы проникли в публику, подобно тому как в нее проникают сведения, вырабатываемые гигиеной и диэтетикой, хотя эти науки принадлежат тоже к крайне мало развитым. Кроме того, попробуйте поговорить об одном и том же предмете с психологами разных школ, – что ни школа, то новое мнение; а заведите для сравнения речь хоть, например, о звуке, свете, электричестве с любым физиком любой страны, – от всех в сущности получите одинаковые ответы».

Первое доказательство из приведенной цитаты просто замечательно. Самый ясный способ отделить шарлатана от настоящего ученого – посмотреть пользуется ли он сам плодами своих работ. Аналогично принципу: никогда не доверяй инженеру, который не ходит по своему мосту. Или представим, что экономических и финансовых аналитиков обязали самих делать ставки по их же прогнозам. И незрячему очевидно, что максимум через месяц их говорящие головы исчезнут с экранов телевизоров. Всем был бы хорош критерий, если бы не два «но»: трудно проверяем и не универсален. Ну нельзя же обязать врачей лечиться от тех болезней которыми они не страдают, но на которых специализируются.

Зато второе доказательство очень даже «критериабельно». Сам критерий на его основе кратко можно сформулировать так: наука начинается с одинаковых ответов. Главное преимущество этого критерия – целостность. Он исходит из того, что наука это не отдельные утверждения и теории, не их способность предсказывать, а единый процесс накопления объективного опыта, в то время как одинаковые ответы – прямое следствие и результат этой объективности.  Этот опыт включает в себя и систематизированную достоверную информацию, и инструменты логического преобразования, то есть все то, что неправомерно отсекается критерием Поппера, и  что вызывает, как минимум, законное удивление – не считать математику или историю наукой?!

Критерий «одинаковых ответов» не ограничивает предметную область. Можно научно думать и рассуждать обо всем, что представляет интерес, хоть о Боге, хоть об объекте, не имеющем измерений. Критерий оценивает результат научных дум. Оценивает исторически, то есть как процесс. Теология ненаучна не потому, что рассуждает о чем-то в принципе ненаучном и таким образом не может стать наукой никогда. Вот такая абсолютизация как раз и ненаучна – научная истина не абсолютна. А потому, что нет результата в виде объективного опыта, в виде одинаковых ответов. Есть субъективный, в виде разных ответов – разных религий. А геометрия научна потому, что есть одинаковые ответы. Хотя наверняка было время, когда и в этой области знания не было ответов или было совсем мало. Науками не рождаются – науками становятся. Или не становятся.

Науку можно представить как сложный социальный процесс по переводу субъективного индивидуального опыта в опыт объективный и коллективный. И не всегда этот процесс идет гладко. Наука ли, например, политэкономия? Однозначно – нет, хотя лет ей не меньше, чем физике. В политэкономии за это время не получилось одинаковых ответов даже по базовым вопросам. Наоборот также как в теологии есть несколько крупных религий и масса сект, в политэкономии образовались несколько крупных школ (основных религий) и масса более мелких учений (сект), которые не могут, да и не хотят находить между собой общий язык. В чем причина? В особенности предмета или в социальных аспектах организации политэкономии как науки? Естественно сами политэкономы указывают на первый вариант.

Допустим, что трудности в предмете. Но любая наука начинается с определения базовых понятий. Это слон, это карась; это млекопитающее, это рыба. Но в политэкономии и тут нет одинаковых ответов. Кто-то подсчитал, что существует свыше двухсот определений понятия «государство». У понятия «власть» не меньше. Впору отдельную науку создавать по группировке и классификации накопившихся определений. И что забавно, работа такая уже ведется – можно посмотреть результаты в любом философском словаре. А вот с определением понятия «рыночная экономика» ровно наоборот. Четких и ясных определений вообще нет. Если кто возражает, пусть приведет такое, по которому можно ясно показать, что экономика в СССР была не рыночной. Еще хуже с понятиями типа «демократия». Тут и пояснять не надо. Полный сумрак.

Так что же мешает договориться о базовых определениях. Уверять, что и это зависит от сложности предмета науки право не стоит. Так что искать причины следует в социальных аспектах организации. И не случайно Попперу пришлось обращаться именно к ним в попытках доказательства ненаучности Маркса. Но ненаучны в политэкономии не отдельные теории, а все вместе – общий результат. И тому доказательство, как у Сеченова, – «что ни школа, то новое мнение». А преимущество критерия научности по Сеченову еще и в том, что оценка по результату естественным образом включает и социальность науки. И это делает его универсальным и действенным критерием.

Не буду более утомлять читателя – итак много понаписано. Надо сделать передышку. Да и посмотреть и учесть реакцию читателей.