Фольклор о душе: "Красива душа - всем хороша"

Фольклор о душе: «Красива душа – всем хороша»

Сказки награждают душу самыми нежными эпитетами, сравнивают её с красной (красивой) девицей. По этому поводу пословица и молвит: "Красива душа – всем хороша". Следующая история поведала о Ненаглядной Красоте души-девицы.

                                                   Кощей Бессмертный

Бывало-живало – в некотором государстве был-жил царь и царица; у них родился сын, Иван-царевич. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: "Царь, великий государь! Поди, сам качай своего сына". Царь начал качать: "Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". Царевич уснул и проспал трое суток; пробудился – пуще прежнего расплакался. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: "Царь, великий государь! Поди, качай своего сына". Царь качает, сам приговаривает: "Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". Царевич уснул и опять проспал трое суток; пробудился, ещё пуще прежнего расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: "Поди, великий государь, качай своего сына". Царь качает, сам приговаривает: "Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". Царевич уснул и опять проспал трое суток. Пробудился и говорит: "Давай, батюшка, своё благословение; я поеду жениться". – "Что ты, дитятко! Куда поедешь! Ты всего девятисуточный!" – "Дашь благословение – поеду, и не дашь – поеду!" – "Ну, поезжай! Господь с тобой!"

Иван-царевич срядился и пошёл коня доставать; отошёл немало от дому и встретил старого человека: "Куда, молодец, пошёл? Волей аль неволей?" – "Я с тобой и говорить не хочу!" – отвечал царевич, отошёл немного и одумался: "Что же я старику ничего не сказал? Стары люди на ум наводят". Тотчас настиг старика: "Постой, дедушка! Про что ты меня спрашивал?" – "Спрашиваю: куда идёшь, молодец, волей аль неволей?" – "Иду я сколько волею, а вдвое неволею. Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня высватать Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". – "Хорош молодец, учливо говоришь! Только пешему тебе не дойти – Ненаглядная Красота далеко живёт". – "Сколь далеко?" – "В золотом царстве, по конец свету белого, где солнышко восходит". – "Как же быть-то мне? Нет мне, молодцу, по плечу коня неезжалого, ни плеточки шелковой недержалой". – "Как нет? У твоего батюшки есть тридцать лошадей – все как одна; поди домой, прикажи конюхам напоить их у синя моря: которая вперёд выдвинется, забредёт в воду по самую шею и как станет пить – на синем море начнут волны подниматься, из берега в берег колыхаться, ту и бери!" – "Спасибо на добром слове, дедушка!"

Как старик научил, так царевич и сделал; выбрал себе богатырского коня, ночь переночевал, поутру рано встал, растворил ворота и собирается ехать. Проговорил ему конь человеческим языком: "Иван-царевич! Припади к земле; я тя трижды пихну". Раз пихнул и другой пихнул, а в третий раз не стал: "Ежели в третий пихнуть, нас с тобой земля не снесёт!" Иван-царевич выхватил коня с цепей, оседлал, сел верхом – только и видел царь своего сына!

Едет далеко-далёко, день коротается, к ночи подвигается: стоит двор – что город, изба – что терем. Приехал на двор – прямо на крыльцо, привязал коня к медному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. "Ночуй, добрый молодец! – говорит ему старуха. – Куды тя господь понёс?" – "Ах ты, старая сука! Неучливо спрашиваешь. Прежде напой-накорми, на постелю повали, в те поры и вестей выспрашивать. Она его накормила-напоила, на постелю повалила и стала вестей выспрашивать. "Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". – "Хорош молодец, учливо говоришь. Я седьмой десяток доживаю, а про ту красоту слыхом не слыхала. Впереди по дороге живёт моя большая сестра, может, она знает; поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро вечера мудренее". Иван-царевич ночь переночевал, поутру встал раненько, умылся беленько, вывел коня, оседлал, в стремено ногу клал – только его и видела бабушка!

Едет он далёким-далёко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается: стоит двор – что город, изба – что терем. Приехал на двор – прямо на крыльцо, привязал коня к серебряному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Говорит старуха: "Фу-фу! Доселева было русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а ноне русская коска сама на двор приехала. "Откуль, Иван-царевич, взялся?" – "Что ты, старая сука, расфукалась, неучливо спрашиваешь? Ты бы прежде накормила-напоила, на постелю повалила, тожно бы вестей спрашивала. Она его за стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила, села в головы и спрашивает: "Куды тя бог понёс?" – "Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". – "Хорош молодец! Учливо говоришь. Я восьмой десяток доживаю, а про ту красоту ещё не слыхивала. Впереди по дороге живёт моя большая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики – зверь лесной, другие ответчики – птица воздушная, третьи ответчики – рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете – всё ей покоряется. Поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни; утро вечера мудренее". Иван-царевич ночь переночевал, встал раненько, умылся беленько, сел на коня – и был таков!

Едет далёким-далёко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор – что город, изба – что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил коня к золотому кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него старуха: "Ах ты, такой-сякой! Железного кольца недостоин, а к золотому привязал". – "Хорошо, бабушка, не бранись; коня можно отвязать, за иное кольцо привязать". – "Что, добрый молодец, задала тебе страху! А ты не страшись да на лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?" – "Эх, бабушка, ты бы прежде накормила-напоила, в те поры вестей поспрошала; видишь – человек с дороги, весь день не ел!" В тот час старуха стол поставила, принесла хлеба-соли, налила водки стакан и принялась угощать Ивана-царевича. Он наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам рассказывает: "Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру". Сделай милость, бабушка, скажи: где живёт Ненаглядная Красота и как до неё дойти?" – "Я и сама, царевич, не ведаю: вот уже девятый десяток доживаю, а про эту красоту ещё не слыхивала. Ну да усни с богом; заутро соберу моих ответчиков – может, из них кто знает".

На другой день встала старуха раненько, умылась беленько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, посвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю: "Рыбы и гад водяной! Идите сюда". Тотчас сине море всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу идёт – воду укрывает. Спрашивает старуха: "Где живёт Ненаглядная Красота, трёх мамок дочка, трёх бабок внучка, девяти братьев сестра?" Отвечают все рыбы и гады в один голос: "Видом не видали, слыхом не слыхали!" Крикнула старуха по земле: "Собирайся, зверь лесной!" Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает: "Видом не видали, слыхом не слыхали!" Крикнула старуха по поднебесью: "Собирайся, птица воздушная!" Птица летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает: "Видом не видали, слыхом не слыхали!" – "Больше некого спрашивать!" – говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошли туда, налетела Моголь-птица, пала на землю – в окнах свету не стало. "Ах ты, птица Моголь! Где была, где летала, отчего запоздала?" – "Ненаглядную Красоту к обедне сряжала". – "Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси туда Ивана-царевича". – "Рада бы сослужить, много пропитанья надоть!" – "Сколько много?" – "Три сороковки говядины да чан воды".

Иван-царевич налил чан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки говядины, уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копьё длинное железное. Воротился и стал со старухой прощаться. "Прощай, – говорит, – бабушка! Корми моего доброго коня сыто – я тебе за всё заплачу". Сел на Моголь-птицу – в ту ж минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама бесперечь оглядывается: как оглянется, Иван-царевич тотчас подаёт ей на копье кус говядины. Вот летела-летела немало времени, царевич две бочки скормил, за третью принялся и говорит: "Эй, птица Моголь! Пади на сыру землю, мало пропитанья стало". – "Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучие – нам с тобой по конец века не выбраться". Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а Моголь-птица летит – оборачивается. "Что делать?" – думает царевич, вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зелёные, травы шелковые, цветы лазоревые и пала наземь. Иван-царевич встал, идёт по лугу – разминается, на обе ноги прихрамывает. "Что ты, царевич, али хромаешь?" – "Хромаю, Моголь-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил". Моголь-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-царевича, дунула-плюнула, икры приросли – и пошёл царевич и крепко и бодро.

Пришёл в большой город и пристал отдохнуть к бабушке-задворенке. Говорит ему бабушка-задворенка: "Спи, Иван-царевич! Заутро, как ударят в колокол, я тебя разбужу". Лёг царевич и тотчас уснул; день спит, ночь спит... Зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала его будить, что ни попадёт в руки – тем и бьёт; нет, не могла сбудить. Отошла заутреня, зазвонили к обедне. Ненаглядная Красота в церковь поехала; прибежала бабушка-задворенка, принялась опять за царевича, бьёт его, чём ни попадя, насилу-насилу разбудила. Вскочил Иван-царевич скорёхонько, умылся белёхонько, снарядился и пошёл к обедне. Пришёл в церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; стоят они рядом да богу молятся. На отходе обедни она первая под крест, он второй за ней.

Вышел на рундук, глянул на сине море – идут корабли; наехало шесть богатырей свататься. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну насмехаться: "Ах ты, деревенская зобёнка. По тебе ль такая красавица? Не стоишь ты её мизинного пальчика!" Раз говорят, и в другой раз говорят, а в третий сказали – ему обидно стало: рукой махнул – улица, другой махнул – чисто, гладко кругом! Сам ушёл к бабушке-задворенке. "Что, Иван-царевич, видел Ненаглядную Красоту?" – "Видел, по век не забуду". – "Ну, ложись спать; завтра она опять к обедне пойдёт; как ударит колокол, я тебя разбужу". Лёг царевич; день спит, ночь спит... зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала будить царевича, что ни попадёт в руки – тем и бьёт; нет не могла разбудить. Зазвонили к обедне, она опять его бьёт и будит. Вскочил Иван-царевич скорёхонько, умылся белёхонько, снарядился – и в церковь. Пришёл, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она на него глянула – покраснела. Стоят они рядышком да богу молятся; на исходе обедни она первая под крест, он второй за ней.

Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море – плывут корабли; наехало двенадцать богатырей; стали те богатыри Ненаглядную Красоту сватать, Ивана-царевича на смех подымать: "Ах ты, деревенская зобёнка. По тебе ль такая красавица? Не стоишь ты её мизинного пальчика!" От тех речей ему обидно показалося; махнул рукой – стала улица, махнул другой – чисто и гладко кругом! Сам к бабушке-задворенке ушёл. "Видел ли Ненаглядную Красоту?" – спрашивает бабушка-задворенка. – "Видел, по век не забуду". – "Ну спи; заутро я тебя опять разбужу". Иван-царевич день и ночь спит; ударили в колокола к заутрене, прибежала бабушка-задворенка будить его; чем ни попадя бьёт его, не жалеючи, а разбудить никак не может. Ударили в колокола к обедне, она всё с царевичем возится. Насилу добудилась его! Иван-царевич вскочил скорёхонько, умылся белёхонько, снарядился – и в церковь. Пришёл, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она с ним поздоровалась, поставила его по правую руку; а сама стала по левую. Стоят они да богу молятся; на исходе обедни он первый под крест, она вторая за ним.

Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море – плывут корабли; наехало двадцать четыре богатыря Ненаглядную Красоту сватать. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну над ним насмехаться: "Ах ты, деревенская зобёнка! По тебе ль такая красавица? Ты не стоишь её мизинного пальчика!" Стали к нему со всех сторон подступать да невесту отбивать; Иван-царевич не стерпел: махнул рукой – улица, махнул другой – гладко и чисто кругом, всех до единого перебил. Ненаглядная Красота взяла его за руку, повела в свои терема, сажала за столы дубовые, за скатерти браные, угощала его, потчевала, своим женихом называла.

Вскоре потом собрались они в путь-дорогу и поехали в государство Ивана-царевича. Ехали, ехали и остановились в чистом поле отдыхать. Ненаглядная Красота спать легла, а Иван-царевич её сон сторожит. Вот она выспалась, пробудилась; говорит ей царевич: "Ненаглядная Красота! Похрани моего тела белого, я спать лягу". – "А долго ль спать будешь?" – "Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь будить меня – не разбудишь, а время придёт – сам проснусь". – "Долго, Иван-царевич! Мне скучно будет". – "Скучно не скучно, а делать нечего!" Лёг спать и проспал как раз девять суток. В это время приехал Кощей Бессмертный и увёз Ненаглядную Красоту в своё государство.

Пробудился от сна Иван-царевич, смотрит – нету Ненаглядной Красоты; заплакал и пошёл ни путём, ни дорогою. Долго ли, коротко ли – приходит он в государство Кощея Бессмертного и просится на постой к одной старухе. "Что, Иван-царевич, печален ходишь?" – "Так и так, бабушка! Был со всем, стал ни с чем". – "Худо твоё дело, Иван-царевич! Тебе Кощея не потребить". – "Я хоть посмотрю на свою невесту!" – "Ну, ложись – спи до утра; завтра Кощей на войну уедет". Лёг Иван-царевич, а сон и на ум нейдёт; поутру Кощей со двора, а царевич во двор – стал у ворот и стучится. Ненаглядная Красота отворила, глянула и заплакала; пришли они в горницу, сели за стол и начали разговаривать. Научает её Иван-царевич: "Спроси у Кощея Бессмертного, где его смерть". Только он успел со двора уйти, а Кощей во двор: "А! – говорит. – Русской коской пахнет; знать у тебя Иван-царевич был". – "Что ты, Кощей Бессмертный! Где мне Ивана-царевича видать? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!" Стали они ужинать; за ужином Ненаглядная Красота спрашивает: "Скажи мне, Кощей Бессмертный: где твоя смерть?" – "На что тебе, глупая баба? Моя смерть в венике завязана".

Рано утром уезжает Кощей на войну. Иван-царевич пришёл к Ненаглядной Красоте, взял тот веник и чистым золотом ярко вызолотил. Только успел царевич уйти, а Кощей во двор. "А! – говорит. – Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был". – "Что ты, Кощей Бессмертный! Сам по Руси летал, русского духу нахватался – от тебя русским духом и пахнет. А мне где видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!" Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на стул, а его посадила на лавку; он взглянул под порог – лежит веник позолоченный.

"Это что?" – "Ах, Кощей Бессмертный! Сам видишь, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога". – "Глупая баба! То я пошутил, моя смерть вон в дубовом тыну заделана".

На другой день Кощей уехал, а Иван-царевич пришёл, весь тын вызолотил. К вечеру ворочается домой Кощей Бессмертный. "А! – говорит. – Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был". – "Что ты, Кощей Бессмертный! Кажется, я тебе не раз говаривала: где мне видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери растерзали!" Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на лавку, а его на стул посадила. Кощей взглянул в окно – стоит тын позолоченный, словно жар горит! "Это что?" – "Сам видишь, Кощей Бессмертный, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога". Полюбилась эта речь Кощею Бессмертному, говорит он Ненаглядной Красоте: "Ах ты, глупая баба! То я пошутил; моя смерть в яйце, то яйцо в утке, та утка в кокоре, та кокора в море плавает". Как только уехал Кощей на войну, Ненаглядная Красота испекла Ивану-царевичу пирожков и рассказала, где искать смерть Кощееву.

Иван-царевич пошёл ни путём, ни дорогою, пришёл к океан-морю широкому и не знает, куда дальше идти, а пирожки давно вышли – есть нечего. Вдруг летит ястреб; Иван прицелился: "Ну, ястреб! Я тебя застрелю да сырком съем". – "Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь". Бежит медведь: "Ах, Мишка косолапый! Я тебя убью да сырком съем". – "Не ешь, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь". Глядь – на берегу Щука трепещется: "А, щука зубастая, попалася! Я тебя сырком съем". – "Не ешь меня, Иван-царевич! Лучше в море брось: в нужное время я тебе пригожусь". Стоит царевич и думает: когда-то наступит нужное время, а теперь голодать пришлось!

Вдруг сине море всколыхалося, стало берег заливать. Иван-царевич бросился в гору. Что есть сил бежит, а вода за ним по пятам гонит; взбежал на самое высокое место и влез на дерево. Немного спустя начала вода сбывать; море стихло, улеглось, а на берегу очутилась большая кокора. Прибежал медведь, поднял кокору да как хватит оземь – кокора развалилася, вылетела оттуда утка и взвилась высоко-высоко! Вдруг откуда ни взялся – летит ястреб, поймал утку и вмиг разорвал её пополам. Выпало из утки яйцо да прямо в море; тут подхватила его щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-царевичу.

Царевич положил яйцо за пазуху и пошёл к Кощею Бессмертному. Приходит к нему во двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает. Кощей Бессмертный сидит у окна да ругается: "А, Иван-царевич! Хочешь ты отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть". – "Ты сам у меня её отнял! – отвечал Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кощею: "А это что?" У Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел-покорился. Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку – Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Любо показалось это царевичу, давай чаще с руки на руку перекладывать; перекладывал, перекладывал и смял совсем – тут Кощей свалился и помер. Иван-царевич запряг лошадей в золотую карету, забрал целые мешки серебра и золота и поехал вместе с своею невестою к родному батюшке.

Долго ли, коротко ли – приезжает он к той самой старухе, что всякую тварь: рыбу, птицу и зверя допрашивала, увидал своего коня. "Слава богу, – говорит, – Воронко жив!" – и щедро отсыпал старухе золота за прокорм – хоть ещё девяносто лет живи, и то не прожить! Тотчас снарядил царевич лёгкого гонца и послал к царю с письмом, а в письме пишет: "Батюшка! Встречай сына; еду с невестою Ненаглядной Красотою". Отец получил письмо, прочитал и веры неймет: "Как тому быть! Ведь Иван-царевич уехал отсель девятисуточный". Вслед за гонцом и сам царевич приехал; царь увидал, что сын истинную правду писал, выбежал на крыльцо встречать и приказал в барабаны бить, музыке играть. "Батюшка! Благослови жениться". У царей ни пиво варить, ни вино курить – всего много; в тот же день весёлым пирком да за свадебку. Обвенчали Ивана-царевича с Ненаглядной Красотою и выставили по всем улицам большие чаны с разными напитками; всякий приходи и пей, сколько душа запросит! И я тут был, мёд-пиво пил, по усам текло, во рту не было.

На пороге вечности и ночи вселенной происходит первая встреча удальца-царевича и его души – Ненаглядной Красоты. Чтобы это событие случилось, удалец Иван трижды выходил на рундук (на порог) дома Прави и побеждал конкурентов.

В другом варианте сказки поведано, что в начале своего путешествия из Прави в Явь удалец Иван ищет матушку. Её поиск является главной задачей удальца Ивана на пути к воплощению и определяет зачин многих сказок. Матушка Ивана – это яйцеклетка, а сам царевич Иван и его конкуренты – это сорокатысячное непророщенное отцовское семя. Соперничая друг с другом, каждый из них намерен наперёд другого проникнуть в яйцеклетку. Но, как правило, побеждает только один, как Иван, он-то всех до единого и перебил.

Баба-Яга – навий страж, она принесла хлеба-соли и указала Ивану дорогу к Ненаглядной красе. Здесь хлеб-соль – мысли и опыт Бога в творении жизни. После первой встречи души-девицы и удальца они разлучаются. Царевич говорит ей: "Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь будить меня – не разбудишь, а время придёт – сам проснусь". Спит удалец в чреве матери девять навьих суток (девять месяцев в мерах Яви). А душа-девица находится в ночи вселенной в ожидании воплощения плоти молодца. Поэтому и сказано: "В это время приехал Кощей Бессмертный и увёз Ненаглядную Красоту в своё государство.

Кощей – глава бесов, он долгожитель по сравнению с жителями Яви, поскольку его постоянное местожительство находится в ночи вселенной.

В начале пути по Нави находится бесплотный образ удальца, потому Кощей и называет его коской. Далее уточняется информация об Иване – он русский человек. Идёт удалец в воплощение вдвое неволею: волею батюшки и волею матушки. С зачатия и до своего рождения удалец проходит через ряд форм. Сначала его зародыш был простой клеткой (камешком), к концу 3–4 недель он теперь, как растение (наподобие морковки), затем он развивает свои черты и принимает форму головастика с жабрами, потом млекопитающего с хвостом. В итоге процесс его девятимесячной эволюции заканчивается появлением младенца на белом свете.

На первой версте навьего пути удалец не слышит и не может говорить со старым человеком (Сварожичем Велесом – стражем ворот Прави). Поскольку у девятисуточного (в мерах Нави) только на пятой версте ночи вселенной начинают возникать способности: слышать, видеть, осязать, обонять и ощущать вкус (об этом поведано в сказке "Ведьма и Солнцева сестра").

Воплощение Ивана – венец творения. Родительская семеюшка Сварога свадебным пиром отмечает единение в Яви Ненаглядной Красоты и плоти Ивана. И, конечно, при этом и Я тут был, мёд-пиво пил, по усам текло, во рту не было. Я – это нетленная душа Ивана, она и рассказывает о своих странствиях по царствам вселенной.

Закончилось путешествие Ивана и его души из вечности в Явь. Так была реализована первая запись Закона Жизни: "Прямо пойдёшь – женату быть". Дальнейший опыт странствий человека поведан в других сказках. В них говорится об исполнении Закона каждым жителем вселенной.

После опыта в Яви душа отправляется в Навь. А одёжка Ненаглядной Красоты – плоть человека навсегда остаётся в барышах земли. Разлучившись с телом, душа очищается в ночи вселенной от земных страстей и затем перелётывает в Правь.

Вот как о вечности молвится языком причети певуньи Федосовой.

Туды ветрушки ведь не провевывают,

Лютое зверьё не прорыскивает,

Малая птица не пролётывает,

Не прохожих туды, не проезжих,

Хоть не дальняя сторонка – безызвестная,

Не колодист туды путь – безповоротной.

Нонь пройду да во светлу нову горенку.

После отдыха во светлой горенке душа начнёт вновь очередной путь к явленному опыта жизни. Так будет до тех пор, пока душа не исполнит своего предназначения.

В причитании "о дяде двоюродном" племянница поёт о встрече у постели больного с незнамой перелётной птиченькой (душой).

На больного я глядела, не страшилася,

Я злодийной смерётки не торопилась.

Глупо сделала печальная головушка:

Под ранную зорю да во под утренну

Я повышла на новы сени решотчаты,

Отворила я крылечико переное,

Отодвинула я дверь да тут дубовую,

Откуль возмись перелётна эта птиченька,

Заблудяща, може, птиченька заморская;

Посмотрела я победная головушка,

Аль сорока эта птица поскакучая,

Аль ворониця она да полетучая;

Ань злодей эта – скоряя смерётушка,

Невзначай она в дом наш залетела,

Она тихо к постели подходила,

Она крадци с грудей душу вынимала;

Укатилося великое желаньице!

Не поспела я бедна горегорькая

Во минуту к белу лицю приклонитися,

С двуродимым милым дядюшкой проститися;

Кабы знала горюша про то ведала,

Я сегоднишняго денечка Господнего

На пяту да новых дверей не откинула-б,

Я железны бы заложечки задвинула,

Не пустила б этой птиченьки незнамой

Уж я этой злодей – скорой смерётушки

Ко сердечному, желанному я дядюшке.

Победная (бедная) племянница корит себя за то, что отворила крылечико переное. Через него она и впустила птиченьку смерётушку в дом Яви. Славутная певунья будто не ведает, что перелётна птиченька по Господней воле батюшки и матушки идёт девять дней из Яви в Навь. Отсюда и следует обычай отмечать девять дней после скорой смерётушки. Однако продолжительность очищения души в Нави зависит от результата её бытия в Яви, и может длиться очень долгое время (значительно больше сорока дней). Например, как душа бывшего царя в сказке о Федоте стрельце.

На примере сказок "Поди туда – не знаю куда и принеси то – не знаю что", "Андрей всех мудрей" и "Кощей Бессмертный" продолжаем формирование словаря метафизического языка начатого 18 июля 2013 года (см. публикации в сообществе).

Продолжение словаря: раным-ранёхонько, на самой заре, шмат-разум, птица-горлица, ударить правой рукою наотмашь, удариться об пол, упасть с дерева на сырую землю, пасть наземь, нареченный муж, богоданная жена, прямо пойдёшь – женату быть, пустыри да закоулки, Яга – думки ведает, волшебная книга, ширинка – рукодельное полотенце, мячик, пойти туда – не знаю куда, принести то – не знаю что, есть-пить вместе, мигом исполнено, буйные ветры, свобода, великое счастье для народа. Дуб, родник, речка, собрать солнечные лучи в один пучок и отправить в голову, душа-девица ясная звёздочка, он был теперь счастлив, Ненаглядная красота, всех до единого и перебил, девятисуточный. Во светлой горенке, крылечико переное.