ПРО утро третьей недели войны

 
Начитавшись постов многоуважаемого vladrink где он пишет замечательные фоторепортажи-мемуары с реконструкций от лица кригсберихтера (немецкого военкора), захотелось тоже себя попробовать в этом жанре. (Рекомендую кстати ознакомится с его творчеством, вот, например, или тут).
Прошу строго не судить, недостатки готов исправлять. Всех авторов фото упомнить не могу, но среди них vladrink, b_max67, le_ranger, foto6x7 и другие (надеюсь ничего авторства не нарушил)
Пост навеян участием в реконструкции "Барбаросса" на фестивале "Поле Боя"
**********************
Стояло жаркое летнее утро третьей недели войны.
Всего сутки назад, в предрассветной мгле, наша полковая школа N-ского полка внутренних войск НКВД была поднята по тревоге. Капитан, командовавшей школой, был одновременно злым, взъерошенным и чем-то не на шутку встревожен. Но лишь строй курсантов замер – он внутренне собрался и сообщил нам, что личный состав школы в срочном порядке передается для пополнения нескольких БЕПО НКВД. Нам было приказано немедленно погрузиться на машины, и, совершив форсированный 120-километровый марш, прибыть на станцию Nск-сортировочный где мы будем распределены по бронепоездам.
Марш продолжался споро, несмотря на дороги запруженные беженцами и отходящими частями. И мы бы быстро достигли цели, если бы в середине дня на дороге не попали под бомбежку. Для нас необстрелянного, не так давно призванного молодняка это был сущий ад, но, по сути, нам повезло. Все потери ограничились десятком раненых, тремя разбитыми машинами и поврежденной полуторкой, на которой и следовало мое отделение. Нам было приказано остаться, починить или раздобыть новый транспорт и догонять колонну. Вот эта самая задержка во многом и определила нашу дальнейшую жизнь, разделив нас всех на живых и мертвых.

Половина солнечного диска ушла за горизонт, когда нам удалось под неразборчивые маты и причитания водителя калмыка запустить двигатель и продолжить движение. Уже под утро, в тот час, когда трава покрывается обильной росой, мы были остановлены на КПП коллегами по наркомату. После недолго разбирательства и препинаний (мы же следуем по своему маршруту указанному в приказе), нашу машину отогнали на обочину и велели ожидать рассвета.

Запели птицы, роса начала испаряться, между деревьев стали проявляться силуэты техники, а мы, между тем начали понимать, что находимся в расположении некой крупной части. Время тянулось невероятно долго, как это бывает в тех случаях, когда ты не знаешь, что будет впереди. Кто-то спал, привалившись к борту, кто-то чистил оружие запылившиеся в пути, кто-то методично курил одну за другой самокрутку, а один курсант, положив на ранец лист бумаги, писал письмо домой, поминутно останавливаясь, перечитывая написанное и блаженно улыбаясь. Вся эта сонная дремота была мгновенно сорвана и разбита появлением лейтенанта в краповых петлицах, который приказал строиться и рассчитаться (а нас было всего-то 12 человек). Без лишних слов и эмоций он повел нас на кухню, где впервые за прошедшие сутки нам удалось вдосталь поесть.
Затем нас вновь построили, к нам вышел посеревший от недосыпания и усталости, капитан госбезопасности. Он сообщили, что сортировочная станция, на которую мы следуем, вчера к исходу дня после ожесточенного боя оставлена, а выживший личный состав школы отошел вместе с БЕПО к следующей узловой станции, поэтому мы переходим в его подчинение. После команды «вольно» капитан госбезопасности отозвал меня в сторону и в кратких, но емких выражениях обрисовал ситуацию.

Мы попали в расположении тыловых частей механизированного корпуса, где, по сути, не было крупных боевых единиц. Несколько танков в ремонтных мастерских, разрозненные артиллерийские и тыловые части, пара комендантских взводов, остатки пограничного полка, саперы и все. Еще вчера это был оперативный тыл, а теперь передовая, с наспех вырытыми за ночь окопами неполного профиля, даже без дзотов. В течение дня обещали подбросить подкрепление, но когда оно прибудет, было неизвестно.

Вчера вечером, ободренные захватом станции, немцы пытались развить наступление, но встречной контратакой сборного танкового отряда были остановлены. О накале боя свидетельствовали еще горячие и местами чадившие остовы БТшек, когда-то новеньких тридцатьчетверок и немецких ТIII. Атаку отбили на пределе сил, и как выстоять сегодня – никто не знал.


День, тем временем день разгорался все сильнее, и пока меня не было, появился какой-то вертлявый и юркий старший лейтенант-танкист, отобрал семерых курсантов, учившихся на артиллеристов и увел их собой, сказав, что ему катастрофически не хватает башнеров. Пытался было пожаловаться капитану на самоуправство трактористов, но в ответ мне обещали при первой возможности пополнить. И действительно, за пару последующих часов моему отделению придали несколько ополченцев из числа милиционеров и железнодорожников со станции, на которую мы следовали, так же к нам прибились тройка потерявших свои части красноармейцев, был даже один рабочий. Его появлению мы обрадовались больше всего, ибо пришел он не с пустыми руками, а с целым пулеметом ДП.

Да, воинство получалось, конечно, разношерстным, ни о какой слаженности действий в обороне и наступлении говорить не приходилось. Но мы уже были крещены бомбами, милиционеры, судя по автоматам MP-40, уже успели повоевать и разжиться трофеями, а у сотрудников Кагановича были даже новенькие автоматы ППШ (сказали, что на станции из разбитого эшелона взяли). В целом огневая мощь для нашего сборного отряда была на очень приятном уровне: пулемет ДП-27, четыре автомата, самозарядка, остальное все винтовки. Отдельным плюсом, греющим нам душу, был имевшийся в нашем распоряжении гранатомет Дьяконова, эдакая карманная артиллерия. Смущало только малое количество боеприпасов, на долгий бой нам бы не хватило, а к гранатомету было всего шесть выстрелов.


Между тем на поляне были выстроены все имеющиеся к этому моменту силы. Негусто, в общем, не набралось бы даже полнокровного батальона. Немного бодрости добавляли артиллеристы и минометчики со своими самоварами, но и их было немного.

Был, зачитал приказ оседлать дорогу имеющимися силами и задержать противника на несколько суток, к исходу дня обещано было подкрепление. После командиры стали разводить своих бойцов на исходные позиции. Сводный отряд нквдшников отвели в третью линию окопов, с одной стороны прикрывать батальонный медпункт, с другой – мы были единственным резервом на этом участке фронта.

Разгорающееся солнце палило все нещаднее, противник молчал. На позиции, на месте недостроенного блиндажа усилиями отделения собрали легкий навес из плащ-палаток, дабы хоть как-то укрыться от полуденного зноя. А рядом веселые медсестрички из БМП готовили себе нехитрый обед, кто-то из бойцов пытался с ними флиртовать и помогать готовит, а двое ополченцев, увешанные флягами и котелками, были направленны к ближайшему роднику. И если бы не оружие в наших руках и гнетущее ожидание неизбежного боя, у всех была бы полная уверенность мирной жизни в полевых лагерях.

Не успели вернуться водоносы, как у опушки леса на горизонте, разрывая тишину и ленивое марево полудня, хлопнуло пару одиночных выстрелов, затем простучала торопливая автоматная очередь, и на какое-то время стихло. От леса перебежками двигалась группа людей, явно в зеленых фуражка. Ну да, кто еще кроме пограничников мог бы идеально подойди на роль разведчиков. Прикрывая другу друга, и волоча под руки еще кого-то, они быстро приближались к нашим окопам.


Откуда-то из ближнего тыла зафырчал мотор и, потрясываясь по разбитой дороге железным нутром, им на встречу вылетел штабной газик в сопровождении мотоцикла. Пограничники быстро погрузили раненых в машину и вслед за ней двинулись за линию обороны, но немцы были явно раздосадованы упущенной добычей. Поэтому преследователи быстро перегруппировались, и погоня переросла в атаку на почти пустые передовые траншеи.



Связи с соседями не было, но когда мы увидели, что из соседних окопов поднимается цепь наших «васильковых коллег» – решение было мгновенным.

Мы так же молча, почти без команд, поднялись и перебежками достигли передовых окопов, где и встретили наступающих гансов морем свинца.




Очень сильную поддержку оказали артиллеристы, точно накрывшие наступающие цепи, и бронеавтомобиль БА-20, который умелым маневром вышел противнику во фланг и сильно покосил наступающих. Атака сходу захлебнулась, немцы откатились опушке на горизонте.



Лишь только наступило затишье, на дороге, как из-под земли, оказались саперы, спешно минирующие танкоопасное направление. Из другого угла леса вышла еще одна группа разведчиков, более успешная, вела с собой нескольких языков. К нам тем временем прибежал связной и передал приказание нашему отряду вернуться на исходные позиции, передав передовую стрелковой части.



Лишь только мы достигли оставленных ранее окопов, как за нашей спиной грохнуло, казалось расколось небо, а земля опрокинулась, и мир накрылся чем-то черным. Фрицы, явно обозленные неудавшейся атакой, решили смешать нас с черноземом. Каждый стремился найти хоть какую-нибудь щель и забиться туда, в надежде что его там не достанет фугас или осколок.



Наш легкий навес был сметен осколками еще при первых выстрелах, и мы искренни сожалели что не было времени построить блиндажи или перекрытые щели. Меж тем не все попрятались. По траншеям быстро и деловито сновали медработники из БМП, оказывая помощь и вынося на себе раненых из под губительного огня. Округу быстро наполнили стоны раненных.



Тем временем взрывы на нашей передовой стали стихать, но на этом фоне стало заметно с какой яростью немец обрабатывает хутор на нашем левом фланге, где были основные позиции артиллерии. По всей видимости, наткнувшись на яростное сопротивление чекистов, противник решил сменить направление удара, не желая нести лишних потерь. И если на наших позициях было туго, то там творился сущий ад.



Не дожидаясь конца артподготовки, от опушки леса немцы выдвинулись в сторону новообразованного урочища. Несколько бронетранспортеров, при поддержке танков и пехоты, развернувшись веером, устремилась к левому флангу обороны. Ветер доносил до нас запах горелой солярки, длинные пулеметные очереди и чад от горевшей травы. Немцы явно собирались взять хутор кавалерийским наскоком, особенно уповая на технику и артиллерию, которая поддерживала пехоту огнем и колесами.




Со стороны казалось, что еще немного и нам придется отбивать захваченные позиции, а бой перерастет в жаркую и кровавую траншейную схватку, но не тут то было. Как там писал Чуковский: «Вдруг из маминой из спальни, Кривоногий и хромой, Выбегает умывальник И качает головой…»
В качестве умывальника выступал малоизвестный «артист военной оперы и балета» танк КВ-2. Бронированный монстр, при поддержке взвода легких пулеметных Т-37 вызвал в немецких рядах какое-то невероятное замешательство. Не помня себя, немцы бежали от него сверкая пятками. Кто-то из гансов-артиллеристов пытался стрелять в него из своих PAKов, но что такому слону дробинки, а вот от расчета оставались лишь одни воспоминания.


Следующий десяток минут превратился для немцев в филиал преисподней на земле, разве что котлов с кипятком не было, да и чертей видно было. Изрядно проутюжив основную группировку, раскидав пару бронетранспортеров, и раскатав расчет очередного PAKа, КВ-2 в какой-то момент повернулся к опушке леса левым бортом.


Один Т-37 к этому моменту уже горел, за другим тянулся дымный шлейф, и было непонятно успеет ли экипаж покинуть свою коробку, или в бою сгорит заживо, третий - еще вполне бодро поливать гансов из ДТ.


Мне до сих пор не понятно, что произошло в следующий момент, но КВ-2 заметно дернулся, на его левом борту вспыхнул огненный грибок, и, пройдя еще десяток другой метров, гигант застыл. Мы прямой всеми нервами почувствовали, как немец заликовал. После боя солдатский телеграф разнес молву, что за немецкими позициями была батарея гаубиц 10,5 cm leFH 18, которые и лишили нас этого мастадонта. Ободренные победой над чудищем остатки пехоты закидали последний Т-37 гранатами, тем самым уравняв наши силы.


Поле заносило жирным дымом от уничтоженной техники, горела сухая трава, и ,казалось, что просвета в этом не будет. Немцы на время затихли, но чувствовалось, что они никуда не ушли, а собираются с силами в паре сотнях метров от наших передовых позициях.




Мы, отправив в тыл самых тяжелых раненых, готовились принять последний бой, делились патронами, собирали по траншеям брошенное оружие, связывали гранаты, в общем делали все, для того чтобы подороже продать свои жизни. Обреченности не было, только холодный расчет и уверенность в своих силах.


Так же внезапно, впрочем, как и все за последние двое суток, за нашей спиной раздался рокот мотора и приближающейся шум сотен ног. Из-за поворота быстро вытягивалась колонна красноармейцев, возглавляемая танком Т-26. Немедля ни секунды, и явно подчиняясь воли многоопытного командира, колонна сходу разворачивалась в боевые порядки, и так же молча, без лишних окриков и команд, перекатившись через наши позиции, атаковала залегшего где-то возле опушки противника.

Лишь только хвост колонны миновал наш отряд, как прибежал запыхавшийся связной, передавший распоряжение поддержать порыв и усилить атаку. Вместе с нами, по всей вероятности, такой же приказ получили и те, кто оборонялся в районе хутора, потому как из траншей поднялись мы почти одновременно.



Бой уже гремел на середине поля, с одной стороны разделившись на отдельные очаги, с другой - с каждым мгновением углубляя все дальше в бывшие немецкие порядки. Некоторые гансы бились отчаянно – в те местах схватка перерастала в рукопашную с громкими матюгами, хриплыми возгласами и стонами, но в основной своей массе – немцы бежали. Бежали, стараясь спасти свою жизнь, не задумываясь о раненых и тяжелом вооружении.




Гнали немцев еще километра 3, не меньше. Опомнились они только возле станции, что захватили вчера, и встретили нас морем огня. Командование решило не совершать убийственной атаки в лоб и приказало вернуться на исходные позиции. В наступающих сумерках мы хоронили в большой братской могиле наших товарищей. Молча вспоминали тех, кто в бою был рядом, кто помогал и прикрывал огнем, тех, для кого первый бой стал последним.



Заходило солнце, заканчивался день, мой первый день на той войне.