Артур Рэнсом. Последний англичанин.

.

Представьте, что Джоан Роулинг живет в Москве, дружит с Путиным и по просьбе генералов ФСБ вывозит за границу чемоданы с валютой и брильянтами.     

   Артур Рэнсом прожил две жизни: одну - как журналист-авантюрист, другую - как автор приключенческих бестселлеров, никакого отношения к политике не имевших. Суммарный тираж его цикла "Ласточки и амазонки" в 30-е годы дошел до миллиона, так что сравнение с автором гарри поттера вполне уместно. Читают его и сейчас, в том числе и в России.

 А первой книгой, прославившей Рэнсома, стала биография Оскара Уайльда. Лорд Альфред Дуглас, возмущенный описанием своих отношений с Уайльдом, подал на автора в суд. Рэнсом выиграл дело, но решил скандальные темы больше не трогать и следующую книгу посвятить русским сказкам. После возвращения в Англию из Петербурга опубликовал «Old Peter’s Russian Tales» — книгу переводов русских народных сказок, в оформлении Д. И. Митрохина (2-е издание в 1916 году), с которым впоследствии, в 1960-е годы, состоял в переписке.

В 1915 году он получил предложение писать о событиях в России для британской прессы. Рэнсом застал Октябрьскую революцию, подружился с Радеком, доверительно беседовал с Лениным о мировой революции. Во время революции 1917 года входил в ближайшее окружение большевистских лидеров.

После захвата большевиками власти вместе с Покровским участвовал в разборке секретного архива русского министерства иностранных дел и публикации тайных договоров царского и временного правительства]. Тесное общение с большевиками позволило Рэнсому брать интервью у Ленина и Троцкого.

 В это же время Рэнсом сходится с секретарём Троцкого Евгенией Шелепиной, на которой он впоследствии женился.

В 1919 году Рэнсом покидает Россию вместе c Шелепиной. В начале 1919 года был выслан из Швеции в числе группы пробольшевистски настроенных иностранцев, а также советских дипломатов и государственных деятелей (В. В. Воровский, А. А. Богданов, М. М. Бородин, А. Л. Шейнман и другие. После короткого пребывания в Англии жил сначала в Ревеле, а затем в Риге, работая корреспондентом газеты Manchester Guardian.

Издал книгу «Россия в 1919 году»

 В своих поездках между Россией, прибалтийскими и скандинавскими странами и Англией вместе с женой вывозил из России алмазы по поручению компартии.

На какую разведку он работал Рэнсом? В том, что Рэнсом передавал информацию британской MИ-6, сомнений нет.

 Биограф писателя Роланд Чемберс рассказывает:

 "Его завербовали в Стокгольме в начале сентября 18-го года - вскоре после покушения на Ленина и начала красного террора. Мне не известно, когда он перестал работать на МИ-6. Когда он приехал в Англию в марте 19-го года, то есть, через несколько месяцев после того, как был завербован, то был арестован Скотланд-Ярдом и его допрашивал глава особого отдела Скотланд-Ярда Бэзил Томсон. Так что не подлежит сомнению, что Рэнсом был завербован для шпионажа в пользу Британии, и что многие в британской разведке были уверены, что он работает на большевиков."

Был ли писатель двойным агентом? Роланд Чемберс дает такой ответ: Рэнсом за деньги работал на англичан, а друзей-чекистов, скорее всего, консультировал бесплатно.

Все разговоры о том, что Рэнсом был двойным агентом восходят к утверждению бывшего резидента КГБ в Британии Олега Гордиевского и бежавшего на Запад архивиста КГБ Василия Митрохина. Митрохин переправил на Запад большое количество документов, которые опубликовал в двух книгах, написанных совместно с профессором Кристофером Эндрю из Кембриджского университета. В одной из книг Митрохин утверждает, что Рэнсом был для Ленина первым источником информации о политике британского министерства иностранных дел и что он очень часто беседовал с сотрудниками ЧК, в частности, с сотрудниками иностранного отдела ЧК, работавшего с иностранной агентурой. Из дневника Рэнсома явствует, что он встречался в Лондоне с чекистом Николаем Клышко, включенным в состав советской торговой делегации.

Рэнсом воспринимается в Британии как самый английский детский писатель, олицетворяющий ушедший мир, который, возможно, никогда и не существовал, олицетворяет сущность английскости и Англии в эпоху расцвета Британской Империи. Кроме того, Рэнсом был последним англичанином в революционной Москве, который общался с большевиками и писал для английских газет. Сам Рэнсом считал себя последним англичанином, олицетворявшим Британскую Империю даже тогда, когда писал о большевистской революции. Он считал себя единственным английским журналистом, понимавшим, почему англичане должны поддерживать новую власть в России. 

из книги Рэнсома "Ленин: человек и его дело"

"Что бы ни думали о Владимире Ильиче Ульянове-Ленине его враги, но даже и они не отрицают, что он — один из величайших людей своего времени. Стоит ли объяснять, почему я записал тот мой краткий разговор с ним, который, как мне кажется, позволяет судить о складе его ума.
Разговаривая со мной о том, что английскому рабочему движению не хватает теоретиков, он вспомнил, как на одном собрании слышал выступление Бернарда Шоу.
— Шоу,— сказал Ленин,— честный человек, попавший в компанию фабианцев. Он куда левее всех тех, кто его окружает.
 Ленин ничего не знал о книге Шоу «Совершенный вагнерианец» и очень заинтересовался ею, когда я рассказал ему содержание. Кто-то из присутствовавших вмешался в разговор и назвал Шоу клоуном. Ленин сердито отрезал:
— Он, может быть, и клоун для буржуазии в буржуазном государстве, но в революции его не сочли бы за клоуна.
Он спросил меня:
— Сознательно ли работает Сидней Вебб на капиталистов?
И когда я ответил, что это, по моему глубокому убеждению, не так, Ленин заметил:
— Тогда у него больше трудолюбия, чем ума. У него безусловно огромные знания.
...О Советах Ленин сказал:
-Вначале я думал, что они есть и останутся чисто русской формой, но теперь совершенно очевидно, что под разными названиями они должны стать орудием революции повсюду.
Он выразил мнение, что в Англии не допустят, чтобы я говорил правду о России, и в качестве примера рассказал, как в Америке заставили молчать полковника Робинса. О Робинсе он спросил:
- В самом ли деле он относился к Советскому правительству дружелюбно?
Я ответил:
— Да, но только как спортсмен, восхищавшийся его мужеством и смелостью в борьбе с трудностями.
Я привел слова Робинса, говорившего:
- Я не могу воевать с ребенком, у колыбели которого провел шесть месяцев. Но если бы большевистское движение началось в Америке, я взял бы в руки винтовку, чтобы в любой момент выступить против него.
Ленин заметил:
- Вот это человек честный и гораздо дальновиднее многих. Мне он всегда нравился.
Представив себе образ ребенка, Ленин весело рассмеялся:
— У колыбели этого ребенка сидят еще несколько миллионов человек.
... Говоря о клевете, которую распространяют о России, Ленин заметил, что это главным образом извращенные факты, а не голые выдумки, и в качестве примера рассказал о недавно опровергнутом им слухе.
— Вы знаете, откуда пошел этот слух? — спросил он. — Я, разговаривая по телефону с одним знакомым, пожелал ему счастливого Нового года и сказал: «Будем надеяться, что в новом году мы совершим меньше глупостей, чем в старом». Кто-то услышал об этом и рассказал кому-то еще. Одна же из газет объявила: «Ленин говорит: мы совершаем глупости». С этого все и началось.
Больше, чем когда-либо раньше, Ленин произвел на меня впечатление счастливого человека.
Возвращаясь из Кремля, я думал: видел ли я когда-нибудь человека его калибра, который обладал бы таким же жизнерадостным темпераментом? Мне никто не приходил на ум. Этот невысокий, лысоватый, с морщинками на лице человек, который, покачиваясь на стуле, смеется то по одному, то по другому поводу, в то же время всегда готов каждому дать обстоятельный совет; при этом совет настолько хорошо аргументирован, что делается для его сторонников убедительнее любого приказания. Его морщины — морщины смеха, а не горя. Я думаю, что это именно так, ибо он первый великий вождь, который полностью отрицает значение своей собственной личности. Ему совершенно несвойственно честолюбие. Более того, как марксист, он верит в народное движение, которое с ним или без него все равно будет поступательным... Поэтому он свободен, как не был свободен ни один выдающийся человек до него. Доверие к нему рождает не столько то, что он говорит, сколько эта ощущаемая в нем внутренняя свобода и это его бросающееся в глаза самоотречение. Исходя из своей философской концепции, он ни на минуту не допускает, чтобы ошибка одного человека могла испортить все дело. Сам он, по его мнению, только участник, а не причина событий, которые навеки будут связаны с его именем."

 В книге "Шесть недель в России" находим любопытный портрет Феликса Дзержинского - Артур Рэнсом слушал его выступление на заседании Исполнительного Комитета, когда устанавливались границы власти Чрезвычайной Комиссии.

"Этот странный аскет настаивал в варшавской тюрьме на том, чтобы ему давали делать всю самую грязную работу: убирать парашу не только в своей камере, но и в чужих. Он исходил из принципа, что каждый человек должен брать на себя часть тяжелой работы. В первый, опасный период революции он взял на себя неблагодарную роль председателя Чрезвычайной Комиссии. Его личная прямота происходит от его необычайной храбрости, которую он доказал неоднократно за последние восемнадцать месяцев. Во время восстания левых социалистов-революционеров он пошел без охраны в главный штаб восставших, чтобы попытаться образумить их. Когда его там арестовали, он потребовал, чтобы его расстреляли. Все его поведение было настолько отважно, что караул, которому было поручено его охранять, его отпустил, и он вернулся в свою казарму. Этот высокий, с тонкой фигурой человек, фантастическое лицо которого напоминает известный портрет св. Франциска, внушает одинаковый ужас как контрреволюционерам, так и преступникам. Он плохой оратор. Во время речи он смотрит в пространство поверх голов своих слушателей так, как будто он обращается не к ним, а к кому-то невидимому. Даже о предмете ему хорошо знакомом он говорит с трудом, останавливается, подыскивает слова и, видя, что не может окончить фразы, он обрывает ее в середине, и в его голосе появляются просительные интонации, как будто он хочет сказать: "На этом месте стоит точка. Поверьте же мне".

из книги Шесть недель в советской России:

Экс-капиталист

Я пил чай со своим знакомым из провинции, коренным русским, который до революции был владельцем фабрики кожевенных изделий и работал в тесном контакте с кожевенным заводом своего дяди. Он познакомил меня с тем, что произошло в его семье. Его дядя начал свое дело с небольшим капиталом.

Во время войны он обогатился настолько, что купил в собственность завод, в котором раньше был лишь участником. История его жизни со времени Октябрьской революции — поучительный пример того, как в России теория воплощается в практику.

Во время первой революции, т. е. с марта по октябрь 1917 года, он вел упорную борьбу против своих рабочих и был одним из основателей совета промышленников, которые ставили своей целью привести к крушению стремления рабочих Советов. Этот совет промышленников прекратил свое существование с момента Октябрьской революции. «Дядя внимательно следил за газетами, и ему стало ясно, что всякое сопротивление безнадежно. Тогда он решил сделать все от него зависящее, чтобы не потерять окончательно своего предприятия».

Он собрал своих рабочих и предложил им организовать артель и взять в свои руки ведение дел завода. Каждый рабочий должен был внести тысячу рублей на образование оборотного капитала. Конечно, ни у одного из рабочих не оказалось тысячи рублей, дядя предложил им внести за них деньги с тем условием, что деньги будут позже ему возвращены. Он и не рассчитывал, конечно, на возвращение долга, но надеялся сохранить таким образом контроль над кожевенным заводом.

«Долгое время дела шли гладко. Был избран заводской комитет. Дядя был избран председателем, я — товарищем председателя, кроме нас, были выбраны трое рабочих. Таким образом мы до сих пор ведем дела. Дядя получает 1 500 руб. в месяц, я — 1 000 и бухгалтер тоже 1 000. Единственное затруднение состоит в том, что рабочие смотрят на дядю, как на хозяина, и это может стать опасным при малейшем осложнении.

Скоро настали неприятности. Имущие классы должны были внести большой налог. Мой дядюшка предусмотрительно перестал быть собственником. Он уступил свой дом заводу, и сам занял только несколько комнат, как председатель заводского комитета«.

Он действительно был не в состоянии платить, когда представители райсовета заявили ему, что он обложен налогом в 60 000 руб. Он объяснил им положение дел. Племянник присутствовал при этом и поддерживал точку зрения дяди. После этого представитель Совета вынул какую-то бумагу, прочел ее и сказал: «Вы тоже обложены налогом в 20 000 руб., пожалуйста, оденьтесь».

Это означало, что они арестованы. Племянник ответил, что у него есть только 5 000 руб., что он их отдаст, но что больше у него ничего нет. Достаточно ли с них этого?

— Прекрасно, — сказал представитель Совета. — Принесите их.

Племянник принес деньги.

— Одевайтесь.

— Но вы согласились, чтобы я внес 5 000 руб.

— Это единственный способ общаться с людьми, подобными вам. Мы согласны, что ваше положение затруднительно, но мы думаем, что вы как-нибудь выкрутитесь. Совет приказал нам либо принести весь налог, либо привести тех, кто отказывается платить, в противном случае нас самих посадят в тюрьму. Вы ведь не можете ожидать, чтобы мы из жалости к вам согласились сесть в тюрьму? Одевайтесь и следуйте за нами.

Они пошли. В милиции их посадили в комнату, у которой окна были с железными решетками, где к ним скоро присоединились остальные богачи города. Все были глубоко возмущены. Некоторые из них были возмущены дядей, который к происходящему относился спокойно. Дядя же беспокоился только об одном: что будет с заводом и его кожами в то время как мы оба сидим под замком.

К собранной таким образом в маленькой комнатке милиции буржуазии пришли жены. Они подошли к окнам и разговаривали с мужьями. Мой рассказчик был неженат; чтобы не остаться одиноким, он послал извещение об аресте двум-трем своим друзьям. Поднялся ужасный шум, в конце концов, представитель милиции выбежал на улицу и арестовал одну из женщин. Когда же она распахнула свою шаль, он был очень смущен, узнав в арестованной хозяйку дома, в котором жил. Он дал ей возможность скрыться. До самой темноты продолжались разнообразные разговоры между богатыми людьми, их женами и друзьями, которые, как стая ворон, облепили окна. На следующий день в милицию явились рабочие завода и доказали, что дядя, действительно, перестал быть членом имущих классов, что он им необходим как председатель заводского комитета и что они готовы выкупить его, заплатив из заводских денег половину налога. Сам дядя собрал 30 000 руб., завод дал столько же, и его отпустили. Ему выдали свидетельство, что он больше не эксплуататор и не собственник, что поэтому он в дальнейшем освобождается от налогов, так же, как и все рабочие. Племянника тоже освободили под тем предлогом, что он необходим для ведения дел завода.

Я спросил его, как обстоит дело теперь.

— Довольно хорошо, — ответил он, — только дядя огорчается, так как рабочие до сих пор зовут его «хозяином». Всем же остальным он доволен, так как он уговорил рабочих отложить большую часть прибыли для того, чтобы расширить дело и выстроить новый заводской флигель.

— А как работают рабочие?

— Мы, правда, думали, что они будут работать лучше, когда завод будет принадлежать им, но, кажется, дело обстоит не так. Разница, во всяком случае, мало заметна.

— Значит, они работают хуже?

— Нет, и этого нельзя сказать.

Я попробовал его расспросить о его политических взглядах. Прошлым летом он утверждал, что Советское правительство не продержится больше двух-трех месяцев. Он заранее радовался его падению. За это время его симпатии к правительству не увеличились, но он боялся войны и еще больше ее ужасных последствий. Меня поразила его странная гордость тем, что русская республика приближается к своим прежним границам.

— Раньше никто не думал, что Красная армия может что-либо сделать, — сказал он, — конечно, нечего ожидать от этого правительства, но оно смотрит за порядком, при таких условиях можно работать и постепенно налаживать дело.

Было смешно наблюдать, что он одновременно ругал революцию и осведомлялся боязливо о том, прошла ли опасность и не могут ли возникнуть опять новые беспорядки.

Так как я знал, что в провинции происходили ужасные бесчинства, то я спросил его, как в их районе проявлял себя красный террор, который последовал за покушением на жизнь Ленина. Он стал смеяться: «Мы отделались очень легко. Произошло только следующее: у богатой купеческой вдовы был большой дом, полный всякого рода вещами, прекрасными ножами, вилками, одним словом, дом — полная чаша. У нее было, например, двадцать два самовара разной величины, это был типичный купеческий дом. У нее было столько скатертей, что она не могла бы их употребить все, проживи она хоть до ста лет. Однажды, в начале прошлого лета, к ней пришли и сказали, что ее дом нужен и что она должна выехать. Два дня она бегала повсюду в надежде изменить решение. Но когда она убедилась, что ничего добиться не может, то сложила все, что у нее было: самовары, ножи, вилки, сервизы, белье, пальто (у нее было больше дюжины шуб) и т. п. на чердак, заперла, запечатала и просила председателя Совета прийти и наложить свою печать. Все происходило так мирно, что председатель поставил у дверей часового, чтобы не сорвали печать. Скоро появились сведения о красном терроре в Петрограде и Москве. Совет устроил заседание и решил действовать. Но так как отношения между всеми нами были слишком хороши, то они не решались причинить кому-нибудь настоящее зло. Тут вдруг вспомнили о чердаке бедной Марии Николаевны. Сорвали печати и вытащили оттуда кухонную посуду, ножи, вилки, тарелки, мебель, двадцать два самовара, шубы, погрузили все это на телеги, повезли в Совет и там объявили все вещи национальной собственностью. Неделю или две позже праздновали свадьбу дочери одного из членов Совета, и неизвестно как, но на столе очутились ножи и вилки, а самоваров оказалось столько, что можно было угостить чаем сто человек».

 А вот сугубо отрицательный взгляд на Рэнсома и его деятельность в России:

Проф. Столешников А.П. Реабилитации не будет.

Я больше согласен с биографом Рэнсома Роландом Чемберсом:

      Я бы сказал, что Рэнсом был человеком смышленым, но легкомысленным.

 У него было масса идей, которые зачастую противоречили друг другу. 

Он с энтузиазмом относился ко многим вещам. Несомненно, он был патриотом, человеком консервативных взглядов, которые каким-то образом совмещались с политическим радикализмом.

Честно говоря, он не относился к себе очень уж серьезно. Это был англичанин до мозга костей, который реагировал на многие вещи именно как англичанин.

Он жил несколькими жизнями, причем в разных местах, и при этом чувствовал себя вполне комфортабельно, не относясь особенно критично к реальности. Он был романтиком и в то же время удивительно прагматичным человеком. Рэнсом обладал способностью быть одновременно на стороне совершенно противоположных сил.

Бесспорно, он был эгоистом. Что же касается его убеждений, то они в основе своей были эстетического свойства. Его политические и другие убеждения были убеждениями писателя, в частности, сочинителя сказок. Больше всего его интересовали сказки. Ему нравилась простая литературная форма, простые характеры и увлекательные сюжеты. Я бы не назвал его философом или человеком с серьезными политическими убеждениями. Думаю, что у него вообще не было политических убеждений. Это был консервативный английский патриот.

А тот модер кто сделал ссылку на www.svoboda.org тот редиска и неумный персонаж

.