Затянувшаяся трезвость

Не жилось им просто, всё чего-то писалось. Обратной поверхностью луны, другой стороной, обязательным спутником их микрокосма был алкоголь. Как метко определил особенности писательского труда Олдос Хаксли: «Работа ничем, в сущности, не отличается от алкоголя и преследует ту же цель: отвлечься, забыться, а главное, спрятаться от самого себя». Те же кто пишет с иными целями: покрасоваться, на пропитание и прочее - графоманы. Не в качестве прозы водораздел - в мотивации. Как советовал Саша Чёрный прибывающим на покорение столицы: «В опросном полицейском листке, в графе «Для какой надобности приехал?» - пиши: «Для пьянства». Самый благонамеренный повод». Меня не интересует с кем и в каких количествах. Важно, что именно предпочитали писатели, знавшие толк в выпивке.

"Я все же на четырех работах: литература, радио, семья и алкоголизм", – писал Довлатов. «Камаз без тормозов», он не был в своей компании единственным, кто нажимал на водочку. Друзья - Генис и Вайль с удовольствием сами писали о своём интересном прозвище. «Андрей Седых напечатал статью, в которой Довлатов именовался «бывшим вертухаем», а мы с Сашей Генисом — «двое с бутылкой». Надо признать, определения основывались на фактах: Довлатов проходил срочную службу в лагерной охране, а мы от бутылки не уклонялись, но смущал уровень полемики».

Анатолий Найман по приказу Анны Ахматовой гонял на велосипеде за «живительной влагой», и в качестве закуски привозил бычки в томате. Поэтесса пила водку как воду. Если ей в неудобный момент задавали вопрос, то она аккуратно прерывалась, отвечала, и потом уже допивала.

 Николай Заболоцкий Ахматову отрицал: "Курица не птица, баба не поэт". Тот ещё весельчак был. Один приятель приезжает из Москвы. Заболоцкий встречает его такими стихами:

"Ну, и как живёт столица? Как там, много ли б...ей? И красивы ли их лица? Что молчишь, прелюбодей?" 

 Прямо из репертуара Шнура взято. На полвека раньше только. Поэт любил застолья с интересными тостами, приглашал гостей и был радушным хозяином, который острит и развлекает экспромтами и шутливыми эпиграммами. К начале алкогольной карьеры у Заболоцкого не выходили из моды грузинские вина, особенно сухое красное вино «Телиани».

 Иногда водка в произведениях великих играла роль фабулы. В повести Лескова «Запечатлённый ангел» старовер проходит с одного берега реки на другой по цепям недостроенного моста во время бурного ледохода, чтобы вернуть из монастыря конфискованную у старообрядцев икону. По утверждению автора, сюжет основан на реальных событиях, только там фигурирует каменщик, а ходил он не за иконой, а за водкой.

Любимым напитком Мережковского и Гиппиус был «Чудодейственный монах». Они этот ликёр совали всякому, кто отказывался от чая. Супруги и сами были такие же странные как их алкогольный выбор. Бисексуальная Гиппиус - высокая, с хорошей осанкой, с моноклем в глазу, с рыжей лисицей на плечах, на голове - широкополая шляпа, на лисице - роза, на груди - орден Святого Саввы. Тщедушное тельце маленького Мережковского висло на её локте. Савва на шее, муж на руках. Когда гуляли по Булонскому лесу, прохожие оборачивались. Эта пара могла бы вполне стать прототипом героев «Мастера и Маргариты». Тех, что  из свиты Воланда. Кстати, Гиппиус за глаза часто величали ведьмой.

Доподлинно неизвестно был ли Булгаков морфинистом, как это подозревают в связи с его одноименным рассказом, но то, что разведенный спирт в деревне, где он начинал врачебную практику, был в ходу сомнений мало. Профессиональный напиток эскулапов. Тяжелое похмелье оставляет, но предпочтительнее морфия, конечно. Булгаковские застолья в каждом его произведении - это слюной подавиться. Пьют у него все, включая женщин и представителей тёмных сил. Что уж говорить о военных. Самый бравый офицер «Белой гвардии» Виктор Мышлаевский - безнадежный алкоголик. Он же любимец других действующих лиц романа и автора. Хоть и бывает крут: «Что же это делается в этом богоспасаемом доме? Вы водкой полы моете? Что ты всё бьёшь? Это в полном смысле  - золотые руки. Ну, уж если у тебя такой уж зуд - бей сервизы!»

 «Благодаря присутствию Мышлаевского все трапезы, как дневные, так и вечерние, превратились в закусывания, при которых горячие блюда были второстепенными добавлениями. В фокусе стали селедки под острым соусом, огурцы и лук, и в столовой в конце концов утвердился прочный запах небольшого и уютного ресторана».

 Шариков, заливая тоску в своем собачьем сердце, пьёт, разумеется, водку. От подопытного мало отстают профессор Преображенский и доктор Борменталь, выставляя на ужин несколько (!) бутылочек разноцветных водок. Даже кот Бегемот предлагает Маргарите чистый спирт, заедая его предварительно поперчённым и посоленным кусочком ананаса.

 В употреблении чистого спирта настойчиво подозревали одного из крупнейших поэтов первой волны эмиграции Георгия Иванова. Он не спешил разубеждать: «Не только чистый принимаю, но и нашатырный». 

 Впрочем, перед глазами Иванова был пример Владимира Соловьева, который и в самом деле глотал скипидар. Философ полагал, что запах скипидара должен был отпугивать чертей, норовивших залезть к нему в рот.

 Пока эмиграция помогала загнивать капиталистам, в Советской России Маяковский, что называется шикарно «закупался» на Тверском бульваре: «Заверните, почтеннейший, ещё два кило копчёной «московской».

Затем: шесть бутылок «абрау-дюрсо», кило икры, две коробки шоколадного набора, восемь плиток «золотого ярлыка», два кило осетрового балыка, четыре или даже лучше пять батонов, швейцарского сыра одним большим куском, затем сардинок». 

 Такому сибаритству пролетарского поэта Хармс мог только позавидовать. Его герои если и закусывали сардинами, то с немедленной изжогой следовавшей почти сразу за их поглощением. В «Старухе»:

«— Водку пить полезно, — говорил Сакердон Михайлович, наполняя рюмки. — Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб — это только солома, которая гниет в наших желудках».

Питейные сцены шли вразрез с официальной пропагандой и в литературных произведениях советской цензурой не поощрялись.

Первая официальная публикация поэмы Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» в СССР состоялась в журнале «Трезвость и культура». После выхода номера автору заметили, что в поэме водку в магазине дают с 9-ти, а главный герой на электричку идёт в 8 часов 16 минут уже с чекушечками.

 К жадному читателю тема просачивалась через разрешенных иностранных писателей. Ремарк помимо вездесущего кальвадоса иногда разрешает себя также Хеннесси и Курвуазье. Хемингуэй изобретает собственный коктейль «Смерть в полдень»: «Рюмку абсента медленно залить бокалом ледяного шампанского, пока напиток не достигнет ровной почти прозрачной мутноватости. Медленно выпейте 3-5 таких бокалов»

 «Конечно же, вы пьяница, — написал Эрнст Хемингуэй в 1934 году Фицджеральду. — Однако ничуть не больший пьяница, чем Джойс и другие хорошие писатели». Фрэнсис Скотт Фицжеральд пристрастился к джину – якобы после него не так ощущается алкогольное амбре. 

Хемингуэй утверждал, что переехал на некоторое время во Францию исключительно потому, что там вино замечательное. Однажды, в нью-йоркском баре Costello’s, он увидел Джона О’Хару, в руках у которого была трость. Несколько нетрезвый к тому моменту автор «Прощай оружие» решил докопаться до этой трости. Владелец её защищал: «это лучшая трость из самого крепкого терновника, какую можно найти в Нью-Йорке». Эрнст заключил денежное пари, что сломает ее голыми руками. После чего, одним движением разбил палку на две части о собственную голову. Ее останки еще долго висели на стене Costello’s для повышения престижности заведения.

По заданию газеты Джон Стейнбек  приехал в Советский Союз. Вечером он один вышел из московского отеля. Нашёл компанию, наклюкался с новыми знакомыми и уснул на скамейке. Утром его разбудил милиционер. Стейнбек заученно произнес: «Я американский писатель».  «А-а-а, Хемингуэй!» – обрадовался милиционер. Стейнбек, который терпеть не мог Хемингуэя, страшно оскорбился. 

Салман Рушди вследствие постоянного употребления вин - первая бутылка для почина, вторая для пущего удовольствия, третья для постели - стал настолько агрессивным, что даже написал роман «Ярость».

 Уильям Фолкнер предпочитал виски: «Плохого виски не бывает. Некоторый виски просто лучше другого. Но человек не должен глупить с выпивкой, если ему нет пятидесяти. После же, он — чертов дурак, если не делает этого».  Если говорить о коктейлях, то его выбор – мятный джулеп. В виски добавляется сахарный сироп, лед и мята. 

 Гете однажды попробовал франконское вино из Баварии. После чего поэт просил присылать ему 900 литров вина в год.

Бунин был вздорный старик. Предположительно нервозность его объясняется алкоголизмом отца. Писатель же за воротник особо не закладывал, но раздражительность унаследовал. Ворчать начинал с самого утра. После завтрака, перед прогулкой говорил: «Терпеть не могу, не переношу, чтобы со мной рядом этакий ротозей порол всякую чепуху или, что еще хуже, восхищался идиотски: «Ах, какое фантастическое облако! А нарисовать - ведь не поверят!» А если шагает молча и смотрит как корова на новые ворота, - тоже противно, тоже злит меня».

Потом он шёл в кабак и брал две дюжины устриц с вином.  По ночам Нобелевский лауреат искал ветчину. Какой-то доктор ему её прописал. Натощак, так сказать. Не водку же прописывать! И вот его супруга, Вера Николаевна, чтобы не вставать слишком рано, покупала ветчину с вечера. Но Бунин вставал ночью и съедал продукт. Тогда она стала прятать. Это не помогало. Всегда находил, а когда найти не мог, то будил жену: «Где ветчина? Чёрт знает что такое, полтора часа ищу».

 Достоевского со всеми его романами Бунин готов был бросить акулам, а Чехова называл скверным драматургом: «никаких вишнёвых садов в России не существовало». Более других писатель любил рассказывать про собутыльника своего, Куприна: «Он за третьей рюмкой спрашивает: «Дамы-то у тебя приучены?» К ругательству, подразумевается. Отвечаю: «Приучены. Валяй!» Гениально ругался. Бесподобно. Талант и тут проявлялся. Самородок».

Максим Терский