Фольклор о мироустройстве. Глава 1. От первой до третьей версты.

В ведической традиции реальность вселенной представлена тремя царствами (дворами, домами): Правь, Навь и Явь. Правь – это вечность вселенной, обитель божественной родительской семеюшки, в ней находится в состоянии покоя идея жизни. Навь – ночь вселенной (царство смерти, потусторонний мир), в ней из идеи жизни разворачивается образ вселенной. А Явь – день вселенной, в котором воплощена жизнь. Слова отмеченные курсивом, представляют фрагменты произведений фольклора, Вед, Рун и других Книг знаний родов Руси. Они образуют лексику метафизического языка.

До начала начал Жизни идея вселенной распростёрла крылья своего сна в царстве вечности. Ничто не волновало её покой на дворе Прави. Но вот Род – Отец вселенной пробудился ото сна. Его мысли о жизни распространились во все стороны окиян-моря – вселенской бездны. Так возникло первородное начало – ветер (буря) и началась первая верста вселенной. Ветер-буря из божьих уст помчался по просторам окиян-моря и всколыхнул его воды (второе первородное начало). Затем Отец небесный озарил окиян-море огнём (третье первородное начало) своего жар-цвета.

В буре, волнении вод и пламени огня пришла в движение идея жизни на дворе вечности (в Прави), тогда и лопнула яйцеклетка вселенной. Так наступила вторая верста – ночь вселенной (Навь) и её пространство бороздили многочисленные образы жителей. Но вот Творец вновь подкинул особые дрова (первородные начала) во вселенскую печь, тогда и вступила в свои права третья верста, в ней образы навьих жителей воплотились в форме дня вселенной (Яви). Теперь вселенную (мир) представляют все три царства: Правь, Навь и Явь.

Длительность бытия вселенной измеряется конкретной мерой – верстой. Фольклор поведал, что планета Земля, как и другие жители вселенной, проходят жизненный путь в семь вёрст. Земля населена великим множеством больших и малых существ, и круги жизни от первой до седьмой версты постигает каждый житель планеты. Например, в сказке "Журавль и цапля" ходил "журавль – тяп, тяп! Семь вёрст болото месил". Он семь вёрст месил болото земли-матушки (Явь).

Путь через три царства вселенной проходит каждый её житель: от его идеи в вечности и образа в ночи вселенной до его воплощения днём вселенной. После приобретения жизненного опыта в Яви каждый отправляется в обратный путь через Навь в вечность родительской обители. Фольклор рассказывает о каждом этапе (версте) бытия вселенной и её жителей. Например, пословицы молвят: "Мужика семь лет в котле варить. Семь вёрст до небес и всё лесом. На неделе семь дней. Семь мудрецов на свете было". Продолжительность жизни вселенной и есть неделя или котёл семи дней (лет, вёрст). При этом каждую её версту сопровождает мудрец.

Вот как загадки из собрания Даля "Пословицы русского народа" (ПРН) характеризуют длительность жизни вселенной.

"Стоит мост на семь вёрст; по конец моста золота верста".

"Мостится мост на семь вёрст, на мосту куст, на кусту цвет на весь белый свет".

"Семь листов бумажных, один золотой".

Здесь мост изображает этапы бытия вселенной, которые измеряются семью вёрстами (листами). Куст – символ вечности. Отец вселенной мыслит в Прави жизнь и творит её природу – цвет на весь белый свет. На золотой (седьмой) версте наша вселенная свернётся в идею о ней, и её жизненный опыт будет сохранён в архиве вечности. В одном из вариантов сказки "Три царства – медное, серебряное и золотое" молвится: "на седьмой версте на море стояло царство золотое". Здесь море и есть вселенская бездна, а царство золотое – это Правь. В сказке был и мост золотой, по нему в конце седьмой версты все жители отправились на покой вечности.

Другие загадки из собрания Даля.

"Стоит цвет, всему миру свет, на семи верстах, на семи столбах".

"Стоит столб на семь ворот: на осьмых воротах яблонь, на яблоне цвет во весь свет".

Цвет во весь свет и есть жар-цвет Творца – всему миру свет. Столб печной – символ печки вселенной. В эту печку подбрасываются особые дрова (первородные начала), с помощью которых и переновляется жизнь. После каждой версты печной столб, как вселенская ось, меняет своё направление в окиян-море. Ворота же открывают каждый последующий этап бытия вселенной. Осьмые ворота демонстрируют непрерывность коловращения жизни, но уже в новой вселенной, в которой будет сполна использован опыт предыдущих вселенных. А яблоня – это символ переновления жизни, оттого её яблочки в сказках и названы молодильными.

О начале начал сказывает Книга русских Вед (Асов А.И. Звёздная Книга Коляды. – М., 1996.)

"До рождения света белого тьмой кромешною был окутан мир. Был во тьме лишь Род – Прародитель наш. Род – Родник Вселенной, Отец богов.

Был вначале Род заключен в яйце, был он семенем непророщенным, был он почкою нераскрывшейся, но конец пришёл заточению, Род родил Любовь – Ладу-матушку….

Род из уст испустил птицу Матерь Сва, Духом Божьим родил Сварога. И Корову Земун и Козу Седунь Он родил в Царстве Своём Святом. И из их сосцов разлилось Молоко по небесному своду синему.

Осмотрел Сварог поднебесье, не увидел лишь Землю-матушку… Тут заметил он – точка малая в Океане-море чернеется. То не точка в море чернеется, это Уточка серая плавает, пеной серою порождённая".

Сварог с помощью Уточки добыл из вселенской бездны земную крошку.

"Долго мял горсть земли Сварог, заклял её и разрослась тогда Мать Сыра Земля. Так Сварог сотворил Землю-матушку.

Землю он утвердил на воде, воду ту – на жарком огне, а огонь – на великой тьме, а у той-то тьмы конца края нет.

А чтоб в море Земля не ушла опять, Род родил под ней Юшу мощного – змея дивного, многосильного. Тяжела его доля – держать ему годы и века Землю-матушку".

Сварог и Великая Богоматерь Лада сотворили человека во плоти.

Бросал Сварог через правое плечо бел-горючий камешек и приговаривал:

– Там, где был бел-горючий камешек, стань на месте том добрый молодец.

Бросала Богоматерь Лада через левое плечо камешек, приговаривала:

– Там, где был бел-горючий камешек, стань на месте том красна девица.

Камешек бел-горюч (или синь-горюч) – священный центр вселенной и называется Алатырём, его образ представлен в алтаре православного храма.

Человек, как и Алатырь камешек, является светящейся сущностью и содержит в себе все три царства вселенной (Правь, Навь и Явь).

Фольклор в подробностях рассказывает о начале начал жизни вселенной. Например, небылица в лицах и устами Я поведала творение человека. Пословица поясняет происхождение этого жанра сказки: "Небылица в лицах, найдена в старых светлицах, оберчена в чёрных тряпицах". Небылица рассказывает об очень древних событиях, потому и найдена она в старых светлицах вечности, где хранится опыт предыдущих вселенных, оберченный в чёрные тряпицы. Другая пословица уточняет: "Всякая небылица в три года сгодится". Три – это путь через три царства (от идеи жизни до создания её образа и затем её воплощение).

Названия небылицы: "Не любо – не слушай" или "Не хочешь – не слушай" намекают на её необычность, но не каждый пожелает её осмыслить.

 

Не любо – не слушай (из собрания Афанасьева А.Н.)

Жил я с дедушкой, а батька мой тогда ещё не родился: по тому самому, как начался свет, – было мне семь лет. Жили мы куда богато! Был у нас большой дом из одного кирпичика; глазом не окинешь, а взглянуть не на что; светом обгорожен, небом покрыт. Лошадей было много: шесть кошек езжалых, двенадцать котов стоялых; один жеребец бойкий – кот сибирский был прикован возле печки к столбу. Земли у нас с дедом было видимо-невидимо: пол да лавки сами засевали, а печь да полати внаймы отдавали. Родилось хлеба много; стали убирать – девать некуда. Дед был умён, а я догадлив; склали скирду на печном столбу; велика скирда – глазом не окинешь, хоть взглянуть не на что! И завелись в ней мыши, стали хлеб точить; жеребец наш бойкий – кот сибирский прыг на столб – мышей не изловил, скирду в лохань уронил. Дед завыл, а я заголосил: "Чем теперь кормиться будем?" Только дед был умён, а я догадлив; вытащили хлеб из лохани, пересушили и обмолотили.

Время было к празднику, стали мы солод готовить да пиво варить; как в ложке затерли, в корце развели – вышло пива с целую бочку. Что гостей к нам привалило – и в дом и на двор, по улице пройтить нельзя от народу! Дед выставил бочку с пивом, принёс большущий ковш и давай всех поить-угощать. Стали к нему гости подходить; а дед был очень прост – всякому по полну ковшу: как кому поднесёт, да за волосы потрясет, да четвертным поленом по затылку оплетёт, так и с ног долой! Сколько тут пьяных набралось – по двору, по улице как шмели ползают! Перепоили мы с дедом всю деревню, да так перепоили – который и проспится, так опохмелиться не хочет; а пива всё-таки осталось немало – целую неделю мы с дедом пили, насилу выпили.

После того смотрю я – дров в дому ни полена, а топить надобно. Была у нас лошадь серая: упряжь чудесная, да запрячь не во что. "Ступай, – говорит мне дедушка, – запрягай лошадь, поезжай в лес за дровами". Я надел кафтанишко худенький, заткнул топор за пояс, сел верхом и поехал в путь. Еду рысью скорою, а топор тяп да ляп, и перерубил мою лошадь пополам. Оглянулся назад – ан на одном передке еду: задок далеко отстал. Я кликать, я звать – прибежал задок. Что долго думать, составил обе половинки, смазал глиною, дал шпоры под бока – а откуда прыть взялась! Приехал в лес, нарубил дров, наклал большущий воз и привязал верёвкою за хвост. Как крикну – лошадь сгоряча хватила, по уши в грязь угодила. Я за дедом; тот был умён, а я догадлив; взялись оба за хвост и ну тянуть; тащили-тащили, да шкуру долой и стащили! Дед голосом завыл, а я заголосил. Не на чем было ехать; приходим домой и горюем. Только глядь в окно, а лошадь наша стоит у ворот, сама пришла. Дед засмеялся, я захохотал: лошадь-то дома, а шкура в барышах осталась.

У нас на дворе рос высокий дуб; усмотрел я, что на том дубу много птицы водится, и полез добывать дичинки. Я лезу, а дуб всё растёт да растёт и упёр верхушкой в небо. Пришло мне на мысль: дай пощупаю, крепко ли небо? Только рукой за край взялся, дуб подо мной и свалился; повис было на одной руке, да потом ухитрился и взобрался на небо. День хожу, и два и три хожу; совсем отощал-исхудал: есть-то нечего! С той худобы завелися вши немалые; а я догадлив был, принялся их ловить, шкурки драть да ремешки кроить; свил верёвочку, привязал за край неба и начал спускаться. На беду, не хватило верёвочки. Пришлось бы мне долго висеть промеж неба и земли, да мужик вышел овёс веять; несёт ветерком ко мне полову, а я-то ловлю да верёвку вью. Ни много, ни мало прошло времени, перестал мужик овёс веять, а верёвки всё не хватает. Что тут делать? Была не была, прыгнул наземь и попал в трясину; по самые уши утонул.

Сижу день, и два, и три; волоса ветром разбило. Прилетела утка, свила себе на моей голове гнездышко и снесла яичко. Я хотел было взять яйцо да съесть, уж и руку протянул, да одумался: пусть ещё снесёт, тогда за один раз и наемся. На другой день снесла утка второе яичко; а я себе на уме: подожду ещё денёк, авось снесёт третье. Наутро слышу я – шум шумит: идёт волк болотом; подошёл к гнезду и поел яйца; поел и хочет назад идти, а я тем временем намотал хвост его на руку и крикнул во всё горло. Волк с перепугу бросился в сторону и вытащил меня из трясины. Воротился я домой; дед засмеялся, я захохотал; тут и батька мой родился.

 

Небылица является жемчужиной словесности. Существуют сотни её вариантов в белорусском, украинском, мордовском, чувашском, ингушском, марийском, литовском и сказках других народов. Небылица содержит семь слоёв мудрости. Кто овладевает этим знанием, тот перелистывает семь страниц правды истинной.

Начинается небылица следующими словами: "Жил я с дедушкой, а батька мой тогда ещё не родился; по тому самому, как начался свет, – было мне семь лет". В этом предложении каждое слово – на вес золота. Здесь дедушка – Творец вселенной, Русь величает его Сварогом. Плотность пространства и времени большого дома вечности была такова, что идея вселенной умещалась лишь в одном кирпичике, потому-то и взглянуть было не на что. Однако в задумках дедушки вселенная была столь велика, что её и глазом не окинешь.

У деда и я лошадей было много: шесть кошек езжалых, двенадцать котов стоялых; один жеребец бойкий – кот сибирский был прикован возле печки к столбу. На вселенской печке был поставлен дедом печной столб – вселенская ось. В Ведах сказано: "в высоких Святых горах – подпирает Столп небо звёздное". Жеребец и кот – это Солнце. Шесть кошек езжалых – шесть планет. А двенадцать котов стоялых – зодиакальные созвездия, они оказывают своё влияние на жителей вселенной и оставляют отметину в судьбе каждого.

Я поведал, что земли у нас с дедом было видимо-невидимо. События происходят в вечности (в кирпичике дома Прави), на ту пору существовала лишь идея земли, потому она и была невидима. Дед и я засеяли в доме вечности пол да лавки. Родилось хлеба много; стали убирать – девать некуда. Однако дед был умён, а я догадлив; склали скирду на печном столбу; велика скирда – глазом не окинешь, хоть взглянуть не на что! Велика скирда хлеба – это идея вселенской жизни, а потому её глазом и не окинешь (к тому же на ту пору глаз ещё не было). Здесь я поведал о безграничном посеве хлеба в вечности вселенной. Хлеб (фольклора) – представляет божественный опыт творения жизни дедом и я.

Погнался кот сибирский за мышами – звёздочками, да скирду уронил в лохань (вселенскую бездну). По этому поводу дед завыл, а я заголосил: "Чем теперь кормиться будем?" Знаменательное событие, когда дед завыл, а я заголосил, поведало о возникновении звука-слова, провозгласившего рождение Нави. Так начался второй этап вселенной.

Однако дед был умён, а я догадлив. Они вытащили хлеб из лохани, пересушили и обмолотили. Теперь мир состоит из царств Прави и Нави.

Навь представлена одной деревней, и в ней есть лишь одна улица, через которую и проложена прямоезжая дорога со двора Прави через Навь. Небылица вспоминает, как жители навьей деревни ходили к деду на пиво, которое он сварил. Дед всякому по полному ковшу пива наливал. Полный Ковш – это Алатырский Ковш (звёзды Большой Медведицы). А пиво фольклора (Сурья, мёд-пиво, мёд-вино) – волшебный напиток небожителей. Дед и я очень обрадовались навьим жителям и перепоили деревенских, что который и проспится, так опохмелиться не хочет. У деревенских гостей нет плоти, они представлены лишь эфирными образами (сказка "Семь сыновей вьюги" называет их – тени-великаны). В начале пути по Нави у них ещё нет внешних и внутренних органов, а потому они и не хотят похмелиться.

Однако пива всё-таки осталось немало – целую неделю мы с дедом пили, насилу выпили. Здесь длительность бытия Нави, как и других царств вселенной (Прави и Яви) – это целая неделя или семь дней (вёрст, этапов). В конце недели пришла пора воплощения жителей вселенной. Но для возникновения Яви надо было вновь подкинуть дрова во вселенскую печку – это вторичное возбуждение первородных начал. Потому я небылицы и отправился за дровами.

Поход в лес (в Навь) закончился странной историей. Я перерубил серую лошадь пополам. Здесь серая лошадь – это Луна. Так родился ясный Месяц. Последующее соединение этих половинок в целое свидетельствует о фазах Луны. Земля на ту пору ещё не была явлена, поэтому и была невидима. Было совсем немного глины, которая и использовалась дедом и я для сращивания двух половинок серой лошади. С той поры образ ясного месяца всегда присутствует в навьем доме, а его шкура – светлая оболочка висит на потолке (небесах) дома Яви. Поэтому я и говорит: "Лошадь-то дома, а шкура в барышах осталась". Создание шкуры или формы человека было ещё впереди. На переходном этапе со второй на третью версту вселенной оболочка будущих жителей Яви будет неоднократно меняться.

Время в кирпичике дома Прави – это вечный сон, в его потенции (в состоянии абсолютного покоя) дремлет идея жизни. Когда же зашумели ветра из божьих уст, тогда и начался процесс творения. "Мир – вселенная; вещество в пространстве и сила во времени" (ТС). Первородные начала или ветра из божьих уст и есть "вещество" кирпичика Прави. Ветра из божьих уст меняют плотность пространства и времени вечности, в результате лопается яйцеклетка вселенной и рождается Навь. Время ночи вселенной – это тоже сон (но в состоянии предрассветного пробуждения), в нём есть программа жизни, по которой и создаётся образ вселенной. Потому в фольклоре о характеристике длительности навьего периода молвится "ни много, ни мало прошло времени". Вторичное возбуждение первородных начал изменяет плотность пространства и времени навьей деревни, и в результате рождается воплощенная жизнь.

Когда закрутились события воплощения образа жизни, тогда Я прыгнул наземь с дуба (символ Прави), да и погряз в трясине. Землю только-только вытащили из ночной бездны моря, она ещё и просохнуть-то не успела от родовых вод, потому первые жители земли глубоко увязли, как в болоте, в её ещё не затвердевшей среде. Так наступил третий этап вселенской жизни – родилась Явь. Только тогда время и развернулось в прошлое, настоящее и будущее. Теперь вселенная представлена всеми тремя царствами (Правью, Навью и Явью).

Шёл процесс формирования Яви, проходили её вёрсты (дни). Сидит я в трясине воплощения день, и два, и три: волоса ветром разбило. Тут-то и прилетела утка, свила себе на моей голове гнёздышко и снесла яичко... на другой день второе... Однако наш герой сумел с помощью волка выбраться из болота. Тогда дед засмеялся, я захохотал; тут и батька мой родился. Счастливый смех деда и хохот я знаменуют венец творения: пришёл в Явь батька – человек во плоти.

Повествование небылицы о божественном творчестве Деда и Я позволяет нам заглянуть от начала начал Жизни в чудеса вечности и ночи вселенной. Оттого в пословице и молвится: "Богу все чудеса доступны". Об этом упомянуто и в "Не любо, не слушай" (кн. "Народные русские сказки не для печати" А.Н. Афанасьева).

Не то чудо из чудес,

Что мужик упал с небес;

А то чудо из чудес,

Как мужик туда залез!

Здесь мужик и есть батька произведений фольклора.

Я (фольклора) – это бессмертная душа человека. Я сказывает, что с начала творения или как начался свет: "было мне семь лет". На протяжении всех семи лет (вёрст) бытия вселенной я является её жителем, поскольку так задумано дедушкой. В конце небылицы поведано, что я не только божественный внук Деда, он же ещё и Сын, который наблюдает рождение своего Батьки (человека во плоти).

В Прави нет лжи, зла, болезней и других пороков, там находится божественная родительская обитель, в ней хранится правда о творении жизни. Её-то и передаёт вековечный мудрец я. От лица этого я ведётся повествование многих сказок, о чём молвится в самой их концовке.

В копилке небылицы есть сказка, которая называется балагурной. Например, в собрании А. Нечаева "Иван меньшой – разумом большой" Я балагурной сказки настраивает слушателя на шутливый лад и плетёт небывальщину. А кто владеет древними знаниями, тот без труда проникает в её мудрость.

 

Балагурная сказка

Как-то раз заспорил Лука с Петром, сомутилася вода с песком.

У невестки с золовками был бой большой: в том бою кашу-горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили.

А я на тот бой не поспел, на лавочке просидел.

В ту пору жили мы, шесть братьев, и все Агафоны, батюшка наш был Тарас, а матушка уж и не помню, как звалась.

Я-то родом был самый меньшой, да разумом большой.

Вот поехали люди землю пахать, а мы, шесть братьев, руками махать.

Люди думают: мы тоже пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся.

А батюшка наш навязал на кнут одно гречишное зерно, махнул кнутом и забросил то зерно далеко-далеко.

Год был урожайный, и родилась у нас гречиха предобрая.

Люди вышли в поле жать, а мы в бороздах лежать. До обеда пролежали, после обеда проспали и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Обмолотили, и вышла целая горсть гречихи.

На другой год батюшка спрашивает:

– Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять?

Я, хоть брат и меньшой, да разумом большой, говорю родителю:

– Посеем на печке, потому что земля та порожняя, всё равно круглый год гуляет.

Все на том согласились, посеяли на печке.

А изба у нас была большая: на первом венце порог, а на другом – потолок. Окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе и нельзя, да глядеть гоже.

Батюшка наш был больно заботлив, рано поутру вставал, – чуть заря занимается, – и всё на улицу глядел.

Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку, – вся гречиха и позябла.

Ну, я хоть родом и меньшой, зато разумом большой.

– Надобно, – говорю, – гречиху скосить да в омёт свозить.

– Где же, – батюшка спрашивает, – нам омёт метать?

– Как, – отвечаю, – где? Да на печном столбе: место порожнее.

И сметали большой омёт. А была у нас дома кошка лыса. Почуялось кошке, что в гречихе крыса. Бросилась ловить да прямо в печной столб лбом, чуть столб не свалила. А омёт упал да в лохань попал.

На ту пору пришла наша кобыла сера и всю гречиху съела. Мы на кобылу закричали. Она кинулась бежать да в дверях-то завязла.

Таково-то с гречихи у ней брюхо распёрло. Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать, а мы сидим да глядим: что-то будет. И до тех пор избу таскала, покуда брюхо не опало. Тут кобыла и выскочила на улицу. Я следом выбежал, сел верхом и поехал в кабачок, выпил там винца на пятачок и за полтину у целовальника ружьё купил. Поехал в дубовую рощу за дичью. Гляжу – сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то нет.

Что делать? Коли в город за кремнем ехать – далеко, птица улетит.

Думаю, гадаю, около дуба разъезжаю и невзначай задел полушубком за дубовый сук. Кобыла рванулась с испугу да как треснет меня головой о дерево – так искры из глаз посыпались.

Одна искра упала на полку, ружьё выстрелило и убило тетерева. Тетерев вниз упал да на зайца попал, а заяц-то как выскочит да сгоряча столько разной дичины набил, что я целый обоз в Саратов отвёз. Торговал-продавал, на пятьсот рублей дичины сбывал.

С той поры и зажил припеваючи. Женился, взял славную хозяюшку: коли вдоль улицы пройдёт, всю подолом заметёт. Малые ребятишки её встречают, поленьями кидают. Не надо покупать ни дров, ни лучины, и живу я без всякой кручины.

 

Балагурная сказка повторяет сюжет небылицы, в ней используются те же ключевые слова. Я балагурной сказки, как и я небылицы, – это бессмертная душа.

Из небылицы и балагурной сказки известно, что плотность пространства и времени дома Прави очень велика: "на первом венце порог, а на другом – потолок. Окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе и нельзя, да глядеть гоже". В этой-то большой избе я и батюшка сеяли жизнь. Батюшка, как и дед небылицы, – сам Творец. Он и я сметали большой омёт на печном столбу, да кошка лыса (солнце) уронила омёт в лохань (в окиян-море). Тогда и лопнуло яйцо вселенной – родилась Навь, а кобыла сера (луна) выскочила на улицу – на простор ночи вселенной. Когда навьи жители выпили винцо (мёд-пиво), тогда божественная искра Свят Духа Отца небесного упала в души людей. Тут ружьё и выстрелило. Так было озвучено воплощение жизни.

Деревенская Русь повторила идею большой избы божественной семеюшки. Батюшка был больно заботлив, рано поутру вставал, – чуть заря занимается, – и всё на улицу глядел. А глядел он через окошечко дома Прави. Через это окошечко, которое буравом наверчено, он наблюдает за вселенной, и видит всё, что происходит за дверью вечности (в Нави и Яви). Это окошечко ещё называют кутисе, потому что через него душа – кут перелётывает из Прави в Явь (и обратно). В быту его зовут кутным или волоковым, поскольку оно располагается в куту (в углу) напротив печи: "Маленькое, задвижное оконце в избах. Встарь, избы в деревнях располагались уступами по ступенчатой черте, так, чтобы в боковое волоковое окно каждый хозяин мог наблюдать за своими воротами и видеть, кто стучится, а также мог бы глядеть вдоль всей улицы" (ТС). Существуют сотни вариантов этого жанра сказки у народов Руси. Например, марийская сказка "Смехотерия", "Ненецкая сказка", чувашская сказка "Спой, спляши и сказочку расскажи...!", мордовская сказка "Сторож пчёл", "Умный дурак" и др. И все они рассказывают о рождении отца или батьки – человека во плоти. Русские Веды именуют его отцом предвечным, поскольку он предшествует людским воплощениям. С третьей версты вселенной и поныне празднуется Троица в честь отца предвечного (Батьки), сына (Я) и Святого Духа (Деда).

Я небылицы сказывает, как был подготовлен человек для явленного бытия. Я ещё в Прави был разумом большой, умел оборачиваться в любой образ (например, птички-пташечки) и перелётывать по царствам вселенной. Затем в Нави были спроектированы пять способностей будущей плоти батьки (слышать, видеть и др.). Единение способностей плоти и способности души разуметь произошло в тот момент, когда батька мой родился.

Чтобы человек не забыл своего предназначения и ответственности, которые возложила на него родительская семеюшка, Творец начертал на сакральном камешке Закон коловращения Жизни: "Прямо пойдёшь – женату быть. Налево пойдёшь – мёртвым быть. Направо пойдёшь – богату быть". С той поры Закон Жизни записан в судьбе каждого. Первая запись обязывает душу пройти из Прави (через Навь) в Явь и приобрести опыт воплощения. С женату быть – с единения души и плоти начинается бытие новорождённого в Яви. В фольклоре это событие именуется свадебным пиром. Вторая и третья записи Закона Жизни говорят о неминуемом возвращении души в вечную обитель (в Правь). Но её путь из Яви проходит через ночь вселенной. Душа на левой (навьей) дороге освобождается от своей плотской одёжки, которая остаётся в барышах земли матушки. С помощью бабы-Яги душа очищается в горниле вселенской печи от земных страстей. И затем перелётывает направо – в вечнозелёный сад Прави, где ей богату быть. Там-то она и обретает бесценное богатство – бессмертие.

О воплощении жизни пословица сказывает: "Когда на море камень всплывёт, да камень травой порастёт, а на траве цветы расцветут". Море – это вселенская бездна; камень – Земля, а трава и цветы – её жители. Карельские Руны в подробностях поведали о творении жизни. В Рунах вечность названа страной Калевалой, а ночь вселенной – Похьолой. Главными действующими лицами Руны "Состязание в песнопении" являются Вяйнямёйнен и Ёукахайнен. Вяйнё – это Я (бессмертная душа) на первой версте вселенной, а лапландец Ёукахайнен – житель Похьолы (Нави) или образ человека на второй версте вселенной.

 

Состязание в песнопении

Мудрый, старый Вяйнямёйнен

жил да поживал тихонько

на полянах Калевалы,

в вяйнёльских борах песчаных.

Песни пел он на полянах,

заклинания слагал он.

 

Пел он песни дни за днями,

ночь за ночью вёл рассказы,

древнее припоминая,

первородные начала,

неизвестные ни детям

и не всем героям даже

в этом возрасте преклонном,

в уходящие годины.

Далеко молва катилась,

разнеслись повсюду вести

об искусном песнопенье

Вяйнямёйнена седого.

Долетела весть до юга

и до Похьолы холодной.

 

Жил-был молодой лапландец

тощий парень Ёукахайнен.

Он сидел в гостях однажды,            

странные слова услышал,

будто в Вяйнёле песчаной,

на полянах Калевалы

кто-то песни распевает

и слова слагает лучше,

чем умеет Ёукахайнен

петь отцовские напевы.

 

Сильно рассердился парень,

затаил он в сердце зависть

к Вяйнямёйнену седому,

лучшему из песнопевцев.

Вот он к матери приходит,

к старой матушке родимой,

говорит, что хочет ехать,

в путь отправиться желает

в земли Вяйнёлы далёкой

перепеть седого Вяйнё.

Но отец не отпускает,

мать не позволяет ехать

в земли Вяйнёлы далёкой

перепеть седого Вяйнё.

 

Говорит им Ёукахайнен:

"Хороши отца познанья,

знает мать намного больше,

я ж умнее вас обоих".

Не послушался, поехал.

Впряг он в сани золотые

жеребца кровей горячих

и, усевшись на сиденье,

примостившись поудобней,

резвого ударил плетью,

вытянул кнутом жемчужным.

 

Едет не спеша, не гонит.

Едет он два дня, две ночи,

третий день в пути проводит

и на третий день подъехал

близко к землям Калевалы,

к вяйнёльским борам песчаным.

                          

Мудрый, старый Вяйнямёйнен,

вековечный прорицатель,

едет, знай себе, рысцою

по отмеренной дорожке

на полянах Калевалы,

в вяйнёльских борах песчаных.

 

Вяйнямёйнену навстречу

едет юный Ёукахайнен, –

тут оглобли зацепились,

все гужи перемешались,

хомуты сплелись друг с другом

и дуга в дугу уткнулись.

                          

Спрашивает Вяйнямёйнен:

"Ты какого будешь рода,

вставший на моей дороге,

глупо ехавший навстречу?

Ты разбил хомут мой новый

и дугу берёзовую".

 

Отвечает Ёукахайнен,

говорит слова такие:

"Я – лапландец Ёукахайнен.

А вот ты откуда взялся,

роду-племени какого,

из каких людей, несчастный?"

 

Мудрый, старый Вяйнямёйнен

именем своим назвался

и затем ему ответил:

"Коль ты – юный Ёукахайнен,

то посторонись немного!

Ты из нас двоих моложе".

 

Снова юный Ёукахайнен

говорит слова такие:

"Что за важность, кто моложе,

кто моложе и кто старше!

У кого побольше знаний,

память у кого покрепче,

тот проедет по дороге,

а другой посторонится.

 

Коль ты старый Вяйнямёйнен,

вековечный песнопевец,

то давай споём друг другу,

заклинания расскажем,

пусть один другого учит,

победит один другого!"

 

Мудрый, старый Вяйнямёйнен

говорит слова такие:

"Не такой уж я известный

и мудрец и песнопевец!

Прожил жизнь свою я тихо

на полянах этих самых,

на меже родного поля

мне моя кукушка пела.

 

Всё-таки начнём, пожалуй,

расскажи-ка мне погромче,

что всего ты лучше знаешь,

в чём ты всех других умнее?"

 

Начал юный Ёукахайнен:

"Я не так уж мало знаю!

Вот я в чём не сомневаюсь:

дымник сделан близко к крыше,

пламя бьётся в устье печки.

Щука со слюнявой пастью

нерестится на морозе,

а горбатый робкий окунь

осень в омуте проводит,

летом в заводь заплывает

и икру на отмель мечет.

Если мало этих знаний,

есть в запасе и другие.

Знаю лес вершины Пиза,

знаю сосны в скалах Хорны:

высоки деревья Пизы,

сосны на утёсах Хорны.

Три больших порога знаю,

три есть озера красивых,

три высокие вершины

под небесной этой крышей:

в Химе это Хялляпюеря,

у карел есть Каатракоски,

никому не сладить с Вуоксой,

Иматры – не переехать".

 

Вставил слово Вяйнямёйнен:

"Детские всё это сказки,

женского ума примеры!

Ты открой вещей причину,

первородные начала!"

 

И на это Ёукахайнен

говорит слова такие:

"Всё я знаю о синице,

знаю, что синица – птица,

что гадюки – это змеи,

ну а ёрш, конечно, рыба.

Первым снадобьем болящим

пена водопада стала,

бог – наш первый заклинатель,

первый лекарь – сам создатель.

С гор вода взяла начало,

на небе огонь родился,

ржа железо породила,

медь из гор на свет явилась.

Старше всех земель болота,

из деревьев – ива старше,

из жилищ – шалаш сосновый,

камни всех котлов древнее".

 

Мудрый, старый Вяйнямёйнен

говорит слова такие:

"Что-нибудь ещё ты помнишь

или кончил пустословье?"

 

Ёукахайнен отвечает:

"Кое-что ещё я знаю!

Помню я такое время:

был я пахарем на море,

рыл тогда я рыбам ямы,

поднимал на суше горы,

из камней я делал скалы.

Был шестым я человеком,

был седьмым среди героев

в пору сотворенья мира,

поднимал я небо кверху,

ставил я ему подпоры,

звёзды рассыпал по небу".

                          

Говорит тут Вяйнямёйнен:

"Ты уже заврался, парень!

Не видать тебя там было,

где мы вспахивали море,

ямы рыбам вырывали.

И тогда ты не был в деле,

в пору сотворенья мира,

где подпоры поднимали,

рассыпали в небе звёзды".

 

И тогда-то Ёукахайнен

высказал слова такие:

"Если мой не блещет разум –

у меча ума займу я.

Ой ты, старый Вяйнямёйнен,

большеротый песнопевец!

Мы померимся мечами,

полюбуемся на копья!"

 

Вяйнямёйнен отвечает:

"Ты меня не испугаешь

ни мечом, ни разуменьем,

ни копьём и ни коварством.

И, однако, всё же, парень,

мериться мечом не стану

никогда с тобой, коварный,

ни за что, трусишка жалкий!"

 

Ёукахайнен, слыша это,

закусил губу упрямо,

голову согнул сердито

и сказал слова такие:

"Кто мечи не станет мерить,

остроты их побоится,

тех я песенною силой

превращу в свиные рыла.

Тех героев разбросаю,

в разные места упрячу,

утоплю в навозной куче,

в угол хлева затолкаю".

 

Вяйнямёйнен рассердился,

рассердившись, устыдился.

Начал песню петь он гневно,

древние повёл сказанья.

Пел не детские он песни

И не женские посмешки –

Пел напевы он мужские.

 

Только начал Вяйнямёйнен –

вспенилась вода в озёрах,

затряслась земля повсюду,

горы медные качнулись,

скалы надвое распались,

порастрескались утёсы.

 

Песней мудрый Вяйнямёйнен

разветвил дугу лапландца,

на хомут наплёл куст ивы,

вербу на гужи поставил.

Сани с золотым сиденьем

стали топляком озёрным,

кнут с жемчужной рукояткой

стал прибрежною тростинкой,

а жеребчик белолобый –

валуном у водопада.

Шапка с головы лапландца

стала тучей остроносой,

стали рукавицы парня

лилиями водяными,

а кафтан его суконный

в небе облаком поднялся.

 

Вяйнё пел – и Ёукахайнен

погружался постепенно

до бедра, затем по пояс

и до самых плеч в болото.

 

Тут уж Ёукахайнен понял:

зря загородил дорогу,

состязался в песнопенье

с Вяйнямёйненом напрасно.

Хочет шевельнуть ногою –

и не может ею двинуть,

хочет он поднять другую –

а на ней башмак из камня.

 

Ёукахайнен испугался,

боль почувствовал всем телом,

муку ощутил и ужас.

Говорит слова такие:

"Ой ты, мудрый Вяйнямёйнен,

вековечный прорицатель!

Вороти слова святые

и сними свои заклятья!

Шапку золота получишь,

меру серебра, не меньше".

 

Вяйнямёйнен отвечает:

"Серебром не соблазнишь ты,

золотом, несчастный, тоже!"

Вновь запел он, погружая

Ёукахайнена всё глубже.

 

Снова молвит Ёукахайнен:

"Ой ты, старый Вяйнямёйнен!

Высвободи от заклятий,

от беды избавь грозящей!

Скирды все мои получишь,

все поля твоими станут,

только жизнь мою спаси ты

от погибели проклятой".

 

Вяйнямёйнен отвечает:

"Не давай мне скирд, негодный,

не сули полей, поганый!

У меня поля просторней,

скирды мне свои дороже".

И поёт он, погружая

Ёукахайнена всё глубже.

Тощий парень Ёукахайнен

сам не свой уже от страха.

Он в грязи до подбородка

и до бороды в болоте,

мох в открытый рот набился,

на зубах трава навязла.

 

Снова стонет Ёукахайнен:

"Ой ты, мудрый Вяйнямёйнен,

вековечный прорицатель!

Поверни свои заклятья,

выбился совсем из сил я,

вытащи из вязкой грязи!

Топь затягивает ноги,

Режут мне глаза песчинки.

Если снимешь ты заклятья,

повернёшь слова святые,

то свою сестрицу Айно

я тебе отдам навечно,

чтоб мела она и мыла

половицы в доме мужа,

ткала б золотом одежды,

сладкие пекла бы хлебы".

 

Как услышал Вяйнямёйнен,

опустился он на камень,

песни петь с конца он начал:

свёл одну, другую, третью –

повернул слова святые,

снял последние заклятья.

 

Ёукахайнен шевельнулся,

высвободил подбородок

и бородку из болота.

Камень стал конём лапландца,

мокрое бревно – санями,

а тростник прибрежный – плетью.           

 

Чуть поправил парень сани,

сел опять он на сиденье

и отправился, понурый,

с тёмной тяжестью на сердце,

к матери своей родимой,

к старой матушке любимой.

 

В соревновании жителей Калевалы (Прави) и Похьолы (Нави) поведана история первой, второй и начала третьей вёрст вселенной.

Укко карельских Рун – Творец вселенной (и у него много имён!).

Вяйнямёйнен, как и Я небылицы, древние повёл сказания, он передал слова святые Укко. Вяйнё вспоминает, как в пору сотворенья мира они вместе с Укко вспахивали море, ямы рыбам вырывали. Вяйнё управляет первородными началами и владеет святыми словами, которые оставил роду сам Укко. От заклинаний Вяйнё вспенилась вода в озёрах, затряслась земля повсюду, горы медные качнулись. Вяйнё превращает сани лапландца в топляк озёрный, а тощего парня погружает в болото (в Явь). Слова Вяйнё обладают божественной мощью и снимают заклятье с лапландца.

Вяйнё – это Я или бессмертная душа, человек первой версты. Он-то и поведал вещей причину, как с помощью дров (первородных начал: ветра-бури, воды и огня) начиналась жизнь. В песнопении Вяйнё упоминает, что сведения о первородных началах неизвестны многим героям даже в возрасте преклонном, в уходящие годины.

Ёукахайнен – лишь образ человека на второй версте вселенной, он, как и Кощей, – тощий парень, поскольку ещё не воплощён. Тощий парень претендует на божественную мудрость. Однако пустословье Ёукахайнена погрязло во лжи, когда же вся эта шелуха слетает, то обнажаются глупость и зависть. Ряженый в позолоту намерен переделать жизнь по "понятиям": превратить людей в свиные рыла, утопить в навозной куче, затолкать в угол хлева.

Вековечный мудрец Вяйнё отвечает ряженому Ёукахайнену: "Серебром не соблазнишь ты, золотом, несчастный, тоже!" Нечистью, нелюдями, чертями, бесами, негодными, погаными фольклор называет тех, кто внедряет рабство (духовное и физическое).

У Ёукахайнена (в конце эволюции второго этапа вселенной) уже зачаты пять способностей его плоти (слух, зрение, обоняние, осязание и вкус), но он ещё не имеет души, а потому и не разумеет. Он обладает эмоциями: сердится, боль почувствовал всем телом, муку ощутил и ужас. Он затаил зависть к Вяйнё. Так на второй версте вселенной зародилось зло.

Земные страсти являются источниками отрицательных эмоций, они-то и побуждают ветра из божьих уст к очищению Нави и Яви. Вследствие возмущения первородных начал исчезает зло. И затем на следующем вселенском круге начинается очередная верста переновлённой жизни.

Сколько же изначально на третьей версте вселенной было первых воплощённых людей? Ответ на этот вопрос находится в следующей былине.

 

Волх Всеславьевич (Былины. 2-е изд. М.. Изд-во Просвещение".1993 г.)

Как по саду, саду, по зелёному,

Как ходила-гуляла молода княжна,

Молода княжна Марфа Всеславьевна.

Она с камня, княжна, соскочила,

Соскочила да на змея лютого;

Обвивается да ведь лютый змей

Вокруг чебота сафьяна зелёного,

Да вокруг чулочка шелкового,

А и хоботом змей бьёт да по белу телу!

Втапоры княгиня занеможила,

Занеможила княгиня – дитя родила;

Как на небе засветил светел месяц,

А во Киеве родился могуч богатырь,

Что могуч богатырь Волх Всеславьевич!

Задрожала да сыра земля,

Затряслося славное царство Индейское,

А и сине море всколыбалося

Для ради рождения богатырского –

Молода Волха Всеславьевича;

А и рыба пошла в морскую глубину,

А и птицы полетели высоко в небеса,

А и туры да олени за горы пошли,

А и зайцы, лисицы по чащицам,

А и волки, медведи по ельникам,

А и соболи, куницы по островам!

 

Как и будет Волху полтора часа –

Говорит Волх, как гром гремит:

"Уж и гой еси, сударыня матушка,

Молода Марфа Всеславьевна!

А не пеленай меня во пелену червчатую,

Не опоясывай в пояса шелковые –

Пеленай меня, родна матушка,

Что во крепки латы булатные,

А на буйну голову клади злат шелом,

Во праву руку – палицу,

А и тяжку палицу, свинцовую,

Да чтоб весом та палица в триста пуд!"

 

Как и будет Волху семь годов –

Отдавала его матушка учить грамоте,

А и грамота Волху пошла на пользу.

Как и будет Волху десять годов –

Стал учиться Волх премудростям:

А и первой мудрости Волх учится –

Оборачиваться ясным соколом,

А другой-то мудрости учится –

Оборачиваться волком серым,

А и третьей-то мудрости Волх учится –

Оборачиваться гнедым туром,

Что гнедым туром – золоты рога!

 

Как и будет Волху двенадцать лет –

Стал себе Волх дружину собирать;

Собирал он дружину ровно три года.

Он набрал дружину себе в семь тысяч;

Самому Волху пятнадцать лет,

И его дружинникам пятнадцать лет!

 

А прошла тут слава великая

Да ко стольному ко городу Киеву:

Что Индейский царь наряжается,

А и хвалится-похваляется,

А и хочет Киев-град во полон весь взять,

А и божьи церкви на дым пустить,

Разорить монастыри-то почестные!

Втапоры Волх он догадлив был:

Он со своею дружиною хороброю

Что ко славному царству Индейскому

Тут же с ними и во поход пошёл!

 

Дружина спит, так Волх не спит:

Обернулся он да волком серым,

Бегал он, скакал по лесам по тёмным,

А и бьёт он зверя сохатого,

А и волку, медведю спуску нет,

А и соболи, барсы – любимый кус,

Он и зайцами, лисицами не брезгует;

Волх поил-кормил дружину хоробрую,

Обувал-одевал добрых молодцев, –

Что носили они шубы соболиные,

Переменные-то шубы барсовые!

 

Дружина спит, так Волх не спит:

Обернулся он ясным соколом,

Полетел он далече на сине море:

А и бьёт он гусей, белых лебедей,

А и серым малым уткам спуску нет;

Он поил-кормил дружинушку хоробрую –

А и все у него были яства переменные,

Переменные яства, сахарные!

 

И стал он Волх ворожбу чинить:

"А и гой еси вы, удалы добры молодцы!

Как не много, не мало вас – семь тысяч,

А и есть ли, братцы, таков из вас,

Обернулся бы кто гнедым туром,

А и сбегал бы ко царству Индейскому,

Да проведал бы про царство Индейское,

Про царя Салтыка Ставрульевича,

Про его буйну голову Батыеву?"

А как лист со травой простилаются,

Так и вся его дружина приклоняется, –

Отвечают ему удалы добры молодцы:

"Что ведь нет у нас такого молодца,

Как опричь тебя, Волха Всеславьевича!"

А тут Волх он Всеславьевич

Обернулся он гнедым туром,

Что гнедым туром – золотые рога,

Побежал он ко царству Индейскому:

Он за первый скок на целу версту скочил,

За другой-то скок – уж и не видели;

Обернулся он ясным соколом,

Полетел он ко царству Индейскому!

Уж и будет он во царстве Индейском –

Да и сел он на палаты белокаменные,

Что на те ли на палаты царские,

Ко тому ли царю Индейскому

И на то ли окошечко косящето...

 

А как буйные ветры по насту тянут –

Со царицею царь разговор ведёт;

Говорила царица Азвяковна,

Молода Елена Александровна:

"А и гой еси ты, славный индейский царь!

Как изволишь ты наряжатися,

Наряжатися – воевать на Русь,

А про то не знаешь, не ведаешь:

Как на небе засветил светел месяц,

А во Киеве родился могуч богатырь,

Что могуч богатырь Волх Всеславьевич,

Что тебе, царю, супротивничек!"

 

Втапоры Волх он догадлив был:

Сидючи на окошке косящетом,

Он да те-то речи повыслушал,

Обернулся горностаюшком,

А и бегал по подвалам, по погребам,

Что по тем ли по высоким по теремам,

У тугих луков тетивки накусывал,

У калёных стрел железцы повынимал,

Что у тех ли ружей огненных

Кремни-шомполы повыдергивал,

А и всё-то он в землю закапывал!

Обернулся Волх ясным соколом,

Высоко он взвился по поднебесью,

Полетел ко своей дружине хороброй.

Дружина спит, так Волх не спит, –

Разбудил он удалых добрых молодцев:

"Гой еси вы, дружина хоробрая,

Вам не время спать, вам пора вставать, –

Как пойдём мы ко царству Индейскому!"

И пришли они к стене белокаменной;

А крепка стена белокаменна,

Ворота у города железные,

Крюки-засовы все медные,

И стоят караулы и день и ночь,

Подворотня-то – дорог рыбий зуб,

Мудрёны да вырезы вырезаны –

А и только в вырез мурашу пройти!

Как все молодцы закручинилися,

Закручинилися, запечалилися,

Говорят они таковы слова:

"Потерять будет головки напрасно нам,

А и как нам самим чрез стену пройти?"

Молодой Волх он догадлив был:

Обернул себя он мурашиком

Да и всех добрых молодцев мурашиками;

Через стену прошли белокаменну, –

Стали молодцами уж опять они,

Что во славном царстве во Индейском,

Со своею стали сбруею со ратною!

 

Как всем молодцам Волх приказ отдаёт:

"Гой еси вы, дружина хоробрая!

Вы ходите по царству по Индейскому,

Вы рубите старого и малого,

Не оставьте в царстве на семена,

А оставьте вы только по выбору,

Что не много, не мало – семь тысяч,

Семь тысяч душечек красных девиц!"

А и ходит дружина по царству по Индейскому,

А и рубят старого и малого,

А и толь оставляют по выбору,

По выбору душечек красных девиц.

А и сам он, Волх, во палаты пошёл,

Что во палаты во царские,

Ко тому царю ко Индейскому;

А что двери у палат железные,

Крюки-пробои по булату злачены.

Говорит тут Волх Всеславьевич:

"Хоть и ноги изломать, а двери выставить!"

А и пнёт он ногой в двери железные –

Изломал он все пробои булатные!

Он берёт царя за белы руки,

А и славного царя индейского,

Царя индейского Салтыка Ставрульевича,

Говорит ему Волх таково слово:

"А и вас-то, царей, не бьют, не казнят!"

Ухватил его, ударил о кирпичный пол.

А и тут-то Волх сам царем стал,

Взял он замуж царицу Азвяковну,

Молоду Елену Александровну;

А и та его дружинушка хоробрая

Как на тех девицах пережинилася –

А и стали-то они люди посадские;

Молодой-то Волх злато-серебро выкатил,

Как на каждого дружинника по сто тысяч,

А коней и коров табунами делил.

 

Великий Змей – это образ Отца небесного, а его хобот – исток нашей вселенной. Кто живёт в согласии с Великим Змеем, тот постигает чудеса дворов вселенной. Змея – символ мудрости, некоторые рода человечества её называют наг или навий.

Хранительница яйцеклетки вселенной – Марфа Всеславьевна находится в вечнозелёном саду Прави.

До начала творения идея жизни пребывала в вечном покое. Когда же задули ветра из божьих уст Великого Змея, тогда и всколыбалося сине море. Хоботом змей бьёт да по белу телу! Тогда и занеможила Марфа Всеславьевна – лопнуло яйцо вселенной, и наступила ночь. А как на небе засветил светел месяц, тогда и родился могучий богатырь Волх Всеславьевич. Его прототипом является Великий волхв – Сварожич Велес. Поэтому повествование былины повторяет сюжет Веды Велеса.

Действие первой половины повествования происходит в вечности и ночи вселенной. Ещё не наступил день вселенной, а потому и спят добрые молодцы – род людской. В ночи вселенной образ человека одевается-обувается в переменные-то шубы (в разные эфирные тела) и только потом, спустя многие тысячелетия, материализуется в плотном теле дома Яви.

Каждое из трёх царств вселенной (Правь, Навь и Явь) и каждый житель проходит путь в семь вёрст. В странствии по сине морю Волх находился четырнадцать лет: по семь лет (вёрст) вечности и ночи вселенной, а потому только к своим пятнадцати годам (к рождению Яви) собрал дружину – человеческий род.

Волх познал чудеса Нави, он умел оборачиваться в любые образы. Тогда-то он и залетел в Индею (страна Индея – это Навь). Обернулся Волх в ночи вселенной ясным соколом, а оттуда он порхнул на косящето окошечко дома вечности. А из этого окошка дома Прави видны будущие события Нави и Яви, в том числе и царство Салтыка.

Киев на ту пору не был воплощён, в Прави он существовал как идея, а в Нави он был представлен лишь образом. Узнал Волх, что на Киев хочет напасть индейский царь Салтык Ставрульевич. Обернулся Волх горностаем и у тугих вражеских луков тетивки накусывал, у калёных стрел железцы повынимал. В Нави земля ещё была лишь образом, поэтому Волх: "А и всё-то он в землю закапывал!"

В вечности родительской обители дружинники Волха были мурашиками (непророщенным отцовским семенем). Когда они проникли сквозь стену белокаменну, через подворотню-то в материнскую яйцеклетку (в Навь), тогда и сказал Волх своей дружине: "Не оставьте в царстве на семена". Здесь, как и в других сказках, поведано о конкурентной борьбе в среде отцовского семени за попадание в яйцеклетку.

Елена Александровна – душа Волха Всеславьевича, в дальнейших повествованиях она предстаёт как суженая Велеса: Вила-Сида, Ася Звездинка, Домнушка, Хозяйка Камня, царица с золотыми кудрями – Азовушка Золотая, Ненилушка Святогоровна – что стала Бурею (бабой-Ягою).

На границе царств вечности и ночи вселенной происходит первая встреча по выбору семи тысяч душечек с мурашиками. Волх предупредил каждого дружинника о предстоящем свидании с душой-девицей и повелел: "А оставьте вы только по выбору, что не много, не мало – семь тысяч, семь тысяч душечек красных девиц".

Былина называет численность удальцов добрых молодцев или передового отряда человеческого рода, идущего в воплощение. Так из повествования о Волхе стало известно количество батьков или первых людей во плоти на нашей планете – семь тысяч посадских. Фольклор называет физические данные посадских людей: они были очень большого роста (в 60 сажень). На ту пору все земные жители были гигантских размеров. И скот был такой величины, что поедал леса, как траву (сказка "Прежние великаны"). Бурятская сказка "Ласточка и комар" поведала, что комар на третьей версте вселенной был "ростом больше (нынешней) вороны, на шести высоких тонких ногах. Крылья прозрачные, нос длинный, как вязальная спица", а на пятой (текущей) версте вселенной "комар сжался, стал малюткой".

В честь рождения людского рода Велес выкатил по небосводу своё злато-серебро ясного месяца. Сварожич Велес – пастух звёздных стад, потому коней и коров табунами делил. Он передал в русских Ведах сынам на Сырой Земле мудрость батюшки Сварога – Ученье о мире, научил скотоводству, земледелию и ремёслам. Тогда-то и появилось на земле всё-то, что ранее Волх, как и Лоухи карельских Рун, в образ земли закапывал.

Былина о Волхе была записана Киршей Даниловым и является одной из редакций 45 списков "Сказания об Индийском царстве". Сказание было известно и в Византии, куда оно попало из истории Геродота о северной стране Гиперборее. События былины, казалось бы, происходят в обозримом временном интервале, однако они описывают разные вёрсты вселенной (с первой по третью) и их разделяют миллиарды лет.

Кто овладевает древней мудростью фольклора, тот проникает в последовательность этапов бытия вселенной.