Контрреволюционная буква

На модерации Отложенный

    6 мая 1872 года родилась Надежда Александровна Тэффи

Хотя, в годы «развитого социализма» года все буквы Надежды Александровны Лохвицкой оказались контрреволюционными. А так назывался всего один её рассказ, посвященной изъятой из русского алфавита букве «ять»! «Теперь всё ярче желание казаться, а не быть. Буква, это мелочь. Но эта история страшна как симптом дурной дороги. Неужели этот путь уготован нам?». Увы, Надежда Александровна. Да и Ваше творчество долгие годы пытались стереть из нашей памяти. Ещё в 50-х годах уже прошлого, XX века, популярный тогда фельетонист Рыклин рассказывал близким знакомым о беседе с высокопоставленным литературным критиком. И как тот, желая щегольнуть эрудицией, спросил у журналиста: «А как Тэффи? Он еще жив?». Рассмеяться вслух Рыклин не решился. Вот такие понятия и представления были о Вас у новых литераторов!

      

 

Но те, кто читал Тэффи по дореволюционным книгам и «самиздату», уже не считали её просто «юмористкой», а признавали большим, настоящим писателем. Истинный талант тоже видится на расстоянии прошедших лет. Хотя и среди современников критиков её творчества было немного. Одному из них Аркадий Аверченко ответил: «Оставьте Тэффи в покое! Нельзя на арабском скакуне воду возить!».

    

Но и сама автор была излишне строгой к своим работам. Так Фёдору Сологубу она пишет: «Я послала Вам новую книгу, но только в знак уважения, а не для прочтения – она очень скверна».

    

К счастью самооценка Тэффи не совпадает с читательским признанием! Не менее великий Михаил Зощенко говорил, что пишет фразой “доступной бедным». Тэффи писала – слогом, доступным умным, хотя никогда этого не декларировала. Подразумевалось по умолчанью! Она знала, что: «Единение в хлеве свином будет легко и просто». А вызвать единение на интеллектуальном уровне – гораздо труднее. За «железным занавесом» ей это не прощалось.

 Илья Ильф называет её творчество «густо унавоженным бытом».

    

На что Тэффи отвечает ему через эмигрантскую газету, выходящую во Франции: «Умер быт – оплот нашей жизни. Остался один хаос, и дух наш витает над бездною». Тэффи писала об окружающем мире с любовью, грустью, сожалением, иронией. Иногда – с сарказмом и обидой, но никогда с ненавистью!

 

Надежда Александровна Лохвицкая получила блестящее образование! Первая книга стихов, вышедшая в 1910 году успеха не приносит. Да и какой успех мог ожидаться в тени знаменитой Мирры Лохвицкой, кумира декаданской молодёжи начала века.

Любимая сестра Мирра (Мария) не увидевшая демонов 1917-го, но заставшая первую революцию, в 1905-м писала:

«...Мне ненавистен красный цвет

За то, что проклят он.

В нём — преступленья долгих лет,

В нём — казнь былых времён…»     Мистическое настроение или предвидение?

Зато следующий сборник – «Юмористические рассказы» навсегда определил стиль литературного творчества Надежды. К материальным ценностям относилась по возможности легко, говорила, что: «писателям сам Бог велел их терять». Была скромна. Ещё в Петербурге, в первые годы литературной славы, выйдя на поклон после оваций публики, так разволновалась, что получила сердечный приступ. Кстати, почему Тэффи? Не будем излагать версии современных литературоведов, вспомним лишь, что рассказала о псевдониме сама писательница. «Нужно имя, которое принесло бы счастье. Лучше дурака – дураки всегда счастливы». И кандидатура быстро нашлась. Знакомый Стефан – по-домашнему Стэффи – и как следствие – появляется автор под псевдонимом «Тэффи». Под этим именем Надежда Лохвицкая, дочь известного петербургского профессора уголовного права из старинного дворянского рода, и осталась в истории. О её личной жизни почти ничего не известно. Брак с поляком Владиславом Бучинским продлился 8 лет. В 1900-м Надежда забирает детей и уходит от мужа. Решение более чем смелое для того времени. Но она уже зарабатывает самостоятельно. Трудится в редакции «Сатирикона», даёт авторские вечера. В её честь выпускаются конфеты «Тэффи»!

Но со страной случилось то, что случилось…  Работа в госпитале

 

 А потом, Киев - Одесса – Константинополь – Париж…

«Не смерти я боялась, — пишет в «Ностальгии» Тэффи. - Я боялась разъяренных харь с направленным прямо мне в лицо фонарем, тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла».

     

Не смотря на тяжесть морального и материального положения, Тэффи устраивает в Париже литературный салон для прибывающих русских писателей-эмигрантов, на вечерах которого читает свою прозу и стихи. По всеобщему признанию, в её поэтических опытах была «настоящая острота, то, что французы называют «печальное вино».

Когда «Котиковая шубка — это эпоха женской беженской жизни. Удивительный зверь этот котик. Он мог вынести столько, сколько не всякая лошадь сможет.»

Но жизненные трудности закаляют, и её наблюдения за вновь прибывшими во Францию были сочувственными, но уже довольно едкими. «Во время зверских наветов, доносов и обысков – все потеряли.

Состояние, пальто, облик человеческий – а дневники сохранили и привезли». Вот эти дневники и составили «золотую коллекцию» русской эмигрантской литературы! Да и сама писательница своим «единственным пороком» называла чтение!

 

А своим идеалом в новой жизни назвала старую консьержку, которая делала вид, что у нее есть драгоценности и сбережения, пока кто-то не поверил, пришел и зарезал ее. «Гордая смерть, красивая. Добыча — 30 франков.» Сарказм на грани отчаяния…

 

Хотя родной брат Надежды Александровны командовал 2-ой армией Колчака, у неё были все возможности стать «королевой советского юмора». Да и судя по книге «Воспоминания», Тэффи и сама не собиралась уезжать из России.

Решение было принято спонтанно, неожиданно для неё самой: «Увиденная струйка крови у ворот комиссариата, медленно ползущая струйка перерезает дорогу жизни навсегда. Перешагнуть через неё нельзя. Идти дальше нельзя. Можно повернуться и бежать». Плавать в реках крови военного коммунизма и вылавливать писательские льготы в мутной воде подконтрольных Сталину «творческих союзов» ей не хотелось.

Она написала: «Такой воды кони не пьют. Такую воду пьют кроткие овцы да вьючные животные» и уехала. 32 года эмиграции. Нелегких года. Ибо нетрудными они были только для тех, кто заранее, как принято говорить – «вывел свои активы» за границу.

Но ни Тэффи, ни её родные никогда не помышляли покинуть Россию. В итоге – большой труд за копеечные гонорары и вынужденно расставание с дочерьми, которых судьба эмигранта разбросала по разным странам. Кстати, в СССР новая власть её усиленно зазывала, как зазывала всех ярких представителей первой волны эмиграции. Кто-то не выдерживал – возвращался. В СССР уехали: Алексей Толстой

  

Куприн

   

семья Марины Цветаевой

      

И у всех судьбы сложились очень по-разному.

Но для Тэффи это была уже не её любимая Россия. И всем «доброхотам» она рассказывала одно: «Было это в Пятигорске. Вижу через всю дорогу огромный плакат: «Добро пожаловать в первую советскую здравницу!» Плакат держится на двух столбах, на которых качаются двое повешенных. Вот и теперь я боюсь, что при въезде в СССР увижу плакат: «Добро пожаловать, товарищ Тэффи», а на столбах его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Ахматова».

      

Это ли слова порхающего по жизни юмориста? Нет. Это речь человека, болеющего за судьбы русской литературы. Тем более что сказано это было в 1946-м, когда находящийся на вершине могущества режим развязал позорную компанию против этих писателей.

Но сама всегда признавалась в том, что: «Лучший период моего творчества был в России». Воистину – «горек хлеб изгнания»! Эмиграция трудна даже для тех, кто уезжает с заранее определенной целью – для борьбы из-за рубежа с тем, что невыносимо и оскорбительно для порядочного человека в его родной стране. А уж для вынужденных беженцев – ещё страшнее. Но у Тэффи всё же было лекарство от болезни, изысканно именуемой «ностальгией», а попросту – тоской по Родине. 

        

Литературная работа была для неё не дамским салонным развлечением, а главным делом всей жизни. В эмиграции у Тэффи вышло десять книг, в которых писательница хоть и осталась верна своему литературному стилю, но её юмор стал настолько горьким и нежным, что в отличие от прежних лет, вызывал у читателей слёзы, а не смех. 

 "Нет выше той любви, как если кто морфий свой отдаст брату своему"... Вспомним, чем был морфий на фронтах Гражданской!

«Боялись смерти большевистской — и умерли смертью здесь. 

Думаем только о том, что теперь там.

Интересуемся только тем, что приходит оттуда» - это из рассказа, написанного ещё в 1920-м! Разве нужны комментарии?

Скончалась Надежда Александровна Лохвицкая (Бучинская) осенью 1952-го. Отпевание проходило в православном Свято-Александро-Невском соборе Парижа, а похороны состоялись на последнем пристанище истинной русской элиты – кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

                                                                         «Он ночью приплывет на черных парусах. 

                                                                        Серебряный корабль с пурпурною каймою! 

                                                                        Но люди не поймут, что он уплыл со мною, 

                                                                          И скажут: «Вот, она сегодня умерла»…