Доклад Изборского клуба — «По ту сторону «красных» и «белых» (часть 4)

Завершающая часть доклада, посвященного важнейшей проблеме преодоления «гражданской войны» в умах и сердцах наших граждан.

Предыдущие части доклада: первая часть, вторая часть, третья часть.

6. О революции стяжателей

На ХХ съезде партии Хрущев начал открытую кампанию «десталинизации». В мировоззренческом и социальном плане она имела катастрофические последствия. Хрущев объявил об отказе от самых главных идеалов и ценностей уже сложившегося советского строя, а взамен выдвинул программу построения «потребительского коммунизма». Всем было известно, что такой «коммунизм» уже построен, ‑ «общество потребления», витриной которого в мире были США [20].

И вот героическому советскому народу, народу-мученику и народу-победителю Хрущев ставит цель: догнать Америку по потреблению «хлебов земных». Это было открытое оскорбление людям «эпохи Сталина» и сигнал мобилизации потребителям. Наконец-то власть идет на альянс с ними!

С точки зрения поколения героев, война всех соединила. Но к середине 60-х годов эти люди столкнулись со сплоченным и влиятельным «малым народом», который отрицал все советское жизнеустройство, и особенно тех, кто его строил, тянул лямку, горел на работе и шел на фронт добровольцем. Номенклатура нового поколения не только не соответствовала стандартам «эпохи Сталина», она их тайно ненавидела и боялась, особенно боялась новых репрессий.

Лакмусовой бумажкой переориентации политики руководства страны на «потребительский коммунизм» стало изменение советской эстетики, перемены в стиле: архитектура, ориентированная на «маленького человека», непритязательный вкус в массовом искусстве, доминирование на плакатах образов советских обывателей. Показательно, что мещанско-потребительские мотивы сочетались у Хрущева с некоторым возвращением к революционно-троцкисткой ортодоксии. И во многом он проявил себя именно как «контрреформатор». Упования на скорейшее пришествие коммунизма, возрождение уравниловки, отказ от русского патриотизма, безоглядная поддержка разных «прогрессивных движений» по всему миру, в том числе атеизма и неопозитивизма в духе Бертрана Рассела, упор на революционный интернационализм, возобновление антирелигиозной кампании, борьба с приусадебными участками – всё это проявления «левой реакции». Пресловутый волюнтаризм Хрущева не что иное как признак левачества.

В то же время, дух либерализации, «оттепели» и заземления советского проекта не встретил серьезного сопротивления. В массе своей люди из народа верно чувствовали деградацию системы итихо поругивали Хрущева как негодного наследника Сталина. Но была и другая сторона медали.

Во-первых, хрущевская идеология была лукаво упакована во внешне безупречную романтическую оболочку – утверждений о скором достижении превосходства над Западом, демонстративной бескомпромиссности, величия советской армии и оружия, новых побед науки, покорения космоса и целины и т.д. В адрес упакованной таким образом риторики упрек в заземлении в принципе не мог быть оглашен. Весь ужас хрущевской подмены был именно в ее ползучем характере и в растущем разрыве двойных стандартов.

К тому же Хрущев апеллировал к гуманизму, отходу от жестокости 30-х годов.

Во-вторых, в широких массах населения накопилась определенная усталость от сталинского проекта с его сверхусилиями и сверхжертвами. Идеология «лишь бы не было войны», идеология потребления и «гуляш-коммунизма» отчасти отвечала чаяниям вчерашних сталинских ударников, ветеранов фронта и тыла. Психологическое перерождение в сторону потребительства коснулось не только элиты, но и широких масс. И в этом их трудно упрекнуть: переселение из коммуналки или барака в стандартную, как ячейка улья, но теплую «хрущевку» с телевизором казалось прорывом в «нормальную», полноценную жизнь. Так же и возможность уехать в город из деревни, разоряемой хрущевской реформой, казалась для молодежи 60-х годов спасением. И если воспользоваться выражением академика Вернадского, цитированного нами выше, народ вновь начал перерождаться – только в обратном направлении [21].

Как все это соотносится с идеалами «красной» и «белой» традиций? Несомненно, речь идет об энтропийных процессах, о развитии внутри государства тех сил, которые вновь на волне очередной Смуты и в ходе новой «право-левой» игры изобразят «красное» или «белое» отрицание. В данном случае удобно было, отрицая советский уклад, надеть на себя одежды «белые», тем более что это ни к чему не обязывало.

Антисоветская «элита», оттеснившая «борцов, созидателей и тружеников», конечно же, не была ни белой ни красной в том смысле, какой мы вкладываем в эти понятия. Она сделала ставку на консолидацию и активизацию именно того культурно-исторического типа, который был подавлен и ушел в тень в «эпохе Сталина» — бесцветного стяжателя [22]. Хоть в России, хоть на Западе, — это антипод творчества, прогресса и высокой культуры. Этому типу одинаково противны наука и религия, красные и белые, аристократизм и народность. Противно любое активное действие, движимое идеалами и сопряженное с риском. В политическом плане ему соответствовал тип хамелеона и приспособленца, способного перекраситься под любую конъюнктуру.

Идеология потребителя капля за каплей опорочила упорный труд и особенно творчество, которое «плохо оплачивалось», осмеяла тягу к знаниям и развитию, навязала людям, на волне «антисталинизма», иждивенческое (рентное) отношение к обществу и государству. В этом и заключается его антисоциальная сила ‑ любое её действие становится средством обесценивания всего того, что служит источником знания, красоты, справедливости.

В итоге советская «элита» к концу семидесятых приходит к выводу о необходимости для себя конвертации власти в собственность. Уже в этот момент партийный истэблишмент группируется в конкурирующие за ресурсы региональные кланы; часть крупных хозяйственников мечтает вывести свои предприятия на мировую арену, превратив в транснациональные корпорации; в сфере распределения партийная ответственность замещается вертикалью нелегальных («откатных») услуг и квазирынком должностей, приближенных к дефицитным ресурсам и товарам. Все это стало возможным не в последнюю очередь благодаря потоку не заработанных трудом, а даровых долларов, открывшемуся после строительства новых нефтепроводов на Запад. Эти деньги, получаемые советскими элитами, стали их развращать.

Из тех социальных групп, которые имели возможность выезжать за границу и получать там доходы, в десятки раз превышавшие зарплаты внутри страны, постепенно формировались гвардейцы будущей перестройки. Началось сращивание криминала, «серого» сегмента советской экономики (так называемых «цеховиков»), вновь нарождающейся прослойки стяжателей-спекулянтов с партхозноменклатурой. Главным двигателем перестройки становилась коррумпированная номенклатура, которую тяготил подпольный характер ее доходной деятельности – перерожденцы внутри советской системы мечтали легализовать себя и они в значительной мере уже были морально готовы к капитуляции перед привлекавшим их Западом. Продолжение читайте на сайте nstarikov.ru