ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ (А.Гордеев)

    …Ах, как всё это было случайно… Как случайно… Эта неожиданно подернувшаяся путёвка в санаторий в тот период, когда туда едут лишь ненормальные – зимой, перед самым Новым годом, в дни школьных каникул…

    Олег Николаевич отстраняется от вагонного окна, за которым мелькают заснеженные крыши пролетающих станций и будто уходит в себя. Он чуть недоволен своим минорным настроем, обволакивающим душу. Ему нужно быть другим: более крепким, более мужественным. Таким, каким удавалось быть в течение всего этого снежного курортного сезона. Эх, как же глупы люди, которые ездят по курортам и санаториям лишь в тепло и зелень.. Знали бы они, какая там зимой тишина, когда чистая плоскость снега похожа на вселенское откровение… А ещё, когда там может оказаться такая женщина…

    Нет, стоп, стоп! Это уж он снова скатывается в какой-то слишком мягкий минор, похожий на мяту для сердца.

    И с женщиной вышло всё случайно. И для неё путёвка оказалась случайной. И она поначалу не хотела ехать туда, где лишь ёлки в снегу. Ну, вот поехала же… Нет, когда в одно русло сходятся несколько случайностей, то из этих случайностей получается такая закономерность, что ого-го! Такая случайность в сто раз крепче самой крепкой закономерности.

    Хотя, если разобраться, то зачем ему нужно было всё то, что сейчас уже за спиной? Зачем ему – мужчине, прочно стоящему и на ногах, и на незыблемых семейных устоях? Кажется, этот вопрос он задавал себе едва ли не в каждую минуту этого внезапного зимнего романа. Наверное, это не очень хорошо быть озадаченным тем, что пока ещё идёт, и что надо полноценно проживать, а не анализировать. Но куда уж тут денешься – он всё-таки ответственный мужчина, а не женщина (ну вот, как она), которая просто взяла и ухнула в чувство, как в прозрачное, чистое озеро.

    Нет, ну вот снова... Зря он впадает в такие эпитеты… «Прозрачное, чистое озеро», понимаешь ли… Теперь-то уже по дороге домой, и вовсе не следует раскисать.  

    Так вот, первой ухнула она… А он постоял на бережку, поозирался чуть опасливо, но уж как-то совсем по-мужски, посмотрел под ноги, на эти самые прочные свои устои и сиганул с них, как мальчишка со скалы. Бр-р… Как страшно… Но, как свежо и как прозрачно…

    Да нет же, нет! Не должен он вспоминать об этом в таком, так сказать, ключе. Он и во время романа, всё время пытался быть отстранённым. Его внезапная женщина, женщина-катастрофа пыталась заглянуть в его душу, а он постоянно поворачивал эту душу тыльной стороной. И вовсе не потому, что уж так сильно боялся за себя, за свою стабильность. Больше опасался за неё, за её чувство, за её волнение. Помнил же, что всё это временно, что расставание неизбежно. Одно дело – он, и другое дело – она, ухнувшая в чувство так безоглядно. Он, как мужчина, должен быть ответственным даже за расставание, за то, что будет после, а точнее, вот за это, что уже сейчас…

    А что же сейчас? Его состояние в этот момент, когда за окном снег и серая даль, наверное, похоже на своеобразное послевкусие романа… А что такое послевкусие? Очевидно, это то, что остаётся после вкуса, это след вкуса, воспоминание его.

И, разумеется, послевкусие куда слабее самого вкуса. Иначе и быть не может.

    Пожалуй, на всём протяжении их зимних каникул, этого краткого, но почти буддийского перевоплощения в другую жизнь, он хорошо выдержал свою роль. Остаётся лишь чуть-чуть, всего один момент… И этот момент наступит вот-вот…

    Им, взрослым людям, погостившим в каникулах, понятно, что как бы ни было это грустно, но на этом у них – всё. Они решили не планировать будущего, не ждать какого-либо чудесного продолжения романа, потому что зимние каникулы, бывают лишь зимой и не могут уходить в лето… Для таких чистых, свежих и прозрачных, как увеличительная линза, отношений всякое продолжение показалось бы даже несколько пошлым.

    Сейчас и он, и она возвращаются домой: в разные стороны и в разных поездах. Они заранее высчитали в какой час, в какие минуты окажутся по краям своей пока что единой для них роуминговой зоны. И именно на эти минуты намечен их последний звонок. Они договорились, что услышат друг друга не для того, чтобы проститься, а для того, чтобы… поздороваться. Да, да – они, ставшие за эти каникулы такими молодыми и романтичными, решили, что разойдутся, не простившись, а разойдутся, поздоровавшись. Они созвонятся для того, чтобы поздороваться навсегда, как бы нелепо это ни звучало. Позвонить должна она. Так решил их жребий с помощью спичек. Да, была у них и такая смешная церемония…

    Олег Николаевич смотрит на часы. Что ж, пожалуй, вот он тот самый момент… Сейчас запоёт телефон, и он скажет своей женщине что-то спокойное, примиряющее её с той реальностью, которая есть. Надо лишь заранее придумать слова, которые не доставили бы ей лишних волнений. Уж теперь-то он и вовсе владеет собой…

    …И всё же, как это было сказочно: полупустые прохладные коридоры санатория, белый никем не тронутый снег сразу за воротами санатория, где они гуляли, и такие же белые, хрустящие простыни в их номерах…

    Звонок!

    Олег Николаевич хватается за телефон. Она!

    – Здравствуй, моя зимняя сказка! – вдруг произносит он совершенно неожиданное, совершенно невозможное для себя… То, чего и не думал говорить.

    Совершённая глупость становится понятной тут же, потому что «с другого конца провода», как сказали бы во времена их молодости, молчание... И он видит её! Видит, как она просто задохнувшись от его слов, сидит, будто простреленная навылет. Никогда за всё их время она не слышала от него ничего подобного и никогда не ощущала такой нежности его…

    Олег Николаевич замер, и сам ошарашенный до дрожи в пальцах, до дрожи на самом лице. Ну, что тут сделаешь теперь? Не станешь же извиняться за такиенечаянные слова... А что сейчас ответит она? А она молчит. А потом и вовсе «кладёт трубку». Очевидно, просто пугается, что он и в самом деле, по своей дремучей мужской глупости, станет извиняться…

    …Олег Николаевич смотрит на проплывающие белые виды. Бог ты, мой! Странно, что послевкусие, оказывается, бывает куда сильнее вкуса… 

    Так вот для чего всё это было…