Либерально-рыночная экономическая модель — блеф для порабощения идиотов.

На модерации Отложенный
Либерально-рыночная экономическая модель —
блеф для порабощения идиотов[1]

Главных экономических тезисов буржуазного либерализма три:

  • Частная собственность священна.
  • Всё продаётся и всё покупается прямо или опосредованно, и деньги — эквивалент стоимости всего: вопрос только в цене, а также — в законности либо в незаконности сделки купли-продажи.
  • «Невидимая рука рынка» отрегулирует всё в экономике наилучшим возможным образом, если ей не мешать.

Всё остальное в их воззрениях — пояснения и детализация этих положений.

Считается, что принципы построения либерально-рыночной экономики в наши дни лучше всего выражаются в так называемом «Вашингтонском консенсусе».

Термин «Вашингтонский консенсус» был введён в 1989 г. американским экономистом Джоном Уильямсоном[2]. Общепринятых формулировок «Вашингтонского консенсуса» нет, поскольку в произведениях самого́ Дж.Уильямсона, его последователей и комментаторов формулировки видоизменялись с течением времени[3]. Тем не менее, вне зависимости от вариаций конкретных формулировок, именно дух «Вашингтонского консенсуса» задолго до того, как Дж.Уильямсон его выразил лексически, на протяжении всей второй половины ХХ века определял принципы вовлечения в процесс глобализации экономических систем государств — «проблемных» для США и Запада в целом (главным образом развивающихся и постсоциалистических). К их числу, а также и к числу его жертв можно отнести и постсоветскую РФ, прочие постсоветские государства, а не только страны Латинской Америки, по отношению к которым «Вашингтонский консенсус» был впервые сформулирован Дж.Уильямсоном в последние годы существования СССР.

                                                                 ———————

Не греша против духа «Вашингтонского консенсуса», его принципы можно выразить так[4]:

1. Бюджетная дисциплина. Государства должны бюджетный дефицит если не ликвидировать, то свести к такому минимуму, который был бы приемлем для частного капитала.

2. Особая направленность расходов госбюджета. Субсидии потребителям и дотации производителям должны быть сведены до минимума. Правительство должно расходовать деньги лишь на первоочередную медицинскую помощь, на начальное образование и на развитие инфраструктуры[5].

3. Налоговая политика. База налогообложения должна быть как можно более широ­кой[6], но ставки налогов — умеренными.

4. Процентные ставки. Процентные ставки по кредиту должны складываться на внутренних финансовых рынках, и государство не должно вмешиваться в этот процесс. Предлагаемый вкладчикам процент должен стимулировать их вклады в банки и сдерживать бегство капиталов.

5. Обменный курс. Страны должны ввести такой обменный курс своей валюты, который способствовал бы их экспорту, делая экспортные цены их продукции более конкурентоспособными.

6. Торговый либерализм. Квоты на импорт должны быть отменены и заменены таможенными тарифами. Таможенные тарифы на импорт должны быть минимальными и не должны вводиться на те товары, импорт которых необходим для производства товаров в стране для последующего экспорта из неё[7].

7. Прямые иностранные капиталовложения. Должна быть принята политика поощрения и привлечения капитала и технологических знаний из-за рубежа. Условия конкуренции для иностранных и местных фирм должны быть одинаковыми.

8. Приватизация. Должна всячески поощряться приватизация государственных предприятий[8].

9. Дерегуляция. Излишнее государственное регулирование порождает лишь коррупцию и дискриминацию в отношении участников рынка, не имеющих возможности пробиться к высшим слоям бюрократии. Следует стремиться к тому, чтобы в перспективе покончить с государственным регулированием экономики и с государственным сектором.

10. Права частной собственности. Эти права должны быть гарантированы при постоянном усилении их защиты. Этому должна быть подчинена и законодательная база, и правоприменительная практика.

                                                                  ———————

Принципы «Вашингтонского консенсуса» (за исключением регулирования экспортно-импортных операция и валютного обмена) лежали в основе экономических систем буржуазно-либеральных государств до «великой депрессии», организованной Федеральной резервной системой США вопреки декларациям о целях её организации. После неё развитые в научно-техническом отношении страны стали развивать системы государственного регулирования экономики на протяжении всего времени, пока в 1970‑е не была создана мода на «монетаризм» и не началась новая волна борьбы с государственным регулирование («рейганомика», политика приватизации М.Тэтчер в «Великобратании», реформы Пиночета в Чили и т.п.). После второй мировой войны принципы «Вашингтонского консенсуса» лежали в основе политики МВФ и экономических отношений США с «проблемными» государствами и со странами «третьего мира» уже задолго до того, как Дж.Уильямсон впервые их сформулировал. Но после этого «Вашингтонский консенсус» стал подаваться обществу, политикам и экономистам как научно обоснованный свод гарантий успеха экономического развития государства, которые якобы столь же безальтернативны, как и законы природы. Сам Дж.Уильямсон был убеждён, что экономические проблемы могут иметь столь же несомненные решения, как проблемы естественнонаучные. На этом основании он по сути ставил вопрос о признании положений «Вашингтонского консенсуса» в качестве аксиом и об их выведении за рамки «политической повестки дня», аргументируя это тем, что «никто не чувствует себя ущемлённым из-за того, что в политических дебатах не представлена партия, настаивающая на том, что земля плоская»[9].

В действительности ссылки на Дж.Уильямсона на его несогласие с тем, что «земля плоская», — политиканская демагогия, а «Вашингтонский консенсус» ничего общего с выражением научного знания не имеет.

Авангардом либерально-экономических воззрений в наши дни является появившийся в 1950‑е гг. монетаризм, развитый Чикагской экономической школой, олицетворяемой М.Фридманом (1912 — 2006), и к началу 1970‑х гг. достаточно широко распространившийся в политической и в бизнес- «элите» развитых и не очень развитых[10] государств Запада. О научно-методологической состоятельности воззрений монетаристов М.Л.Хазин высказал совершенно правильное мнение, охарактеризовав монетаристов как международную тоталитарную секту:

«Вопросы о том, что такое экономическая теория, как она соотносится с реальностью, границы и возможности её применения, способы верификации и т.д., и т.п. являлись важной частью философии с самых давних времён. Концепций на эту тему разработано множество, и все они направлены на то, чтобы дать возможность более или менее стороннему наблюдателю понять, насколько та или иная теория объективно отражает мир. К сожалению, как только речь заходит об общественных науках, все умные теории заканчиваются и начинается голая пропаганда. (…)

И сегодня мы видим, что либерально-монетаристская «мафия» навязывает, используя все свои возможности по контролю над СМИ, экспертным сообществом, международными финансовыми организациями и т.д., и т.п., свою теорию народам и правительствам. А те бы и рады что-то сделать, но находятся в ловушке, поскольку любое отклонение от «линии партии» приводит к жуткой критике в СМИ (что для современных политиков смерти подобно) в части «ориентации на маргиналов», «отсутствия команды и опыта» и прочее.

Причём это — проблемы не только России, но и мира в целом, и США в частности (…)

… поскольку монетаристы связаны своими идеологическими штампами, то и реальные механизмы они оценивают достаточно «криво» и модели применяют на сегодняшний день совершенно неадекватные (выделено нами жирным при цитировании)».[11]

Но эта характеристика касается и всех прочих течений либерально-экономической мысли ХХ века. Примером такого рода антинаучной сектантской по существу пропаганды является и возведение «Вашингтонского консенсуса» в ранг «закона природы» в мировых масштабах. Однако «Вашингтонский консенсус» — вовсе не аксиоматика экономики и не безальтернативный «закон природы», а инструмент осуществления глобализации в русле библейской доктрины порабощения человечества от имени Бога при доминировании в этом процессе США[12].

При анализе с позиций “достаточно общей теории управления” (ДОТУ) признание «Вашингтонского консенсуса» в качестве безальтернативного, якобы автоматически работающего «закона природы» представляет собой отказ от экономического суверенитета государства и передачу власти над его природными ресурсами, производственным потенциалом и населением транснациональной корпорации ростовщиков, узурпировавшей банковское дело в глобальных масштабах. По отношению к ней после этого всё общество оказывается на положении рабов — невольников и заложников.

Поэтому говорить о гарантиях полноценного экономического обеспечения прав и свобод личности на основе либерально-рыночной экономической модели не приходится. Не приходится даже говорить о минимальном уровне обеспечения экономической безопасности государства и его населения в целом[13], т.е. о гарантиях экономического обеспечения жизни подавляющего большинства семей и людей персонально вне зависимости от их профессионализма, добросовестности в труде и жизни, а тем более — об обеспечении экономической безопасности в преемственности поколений.

«Вашингтонский консенсус» — это своего рода «десять ветхозаветных заповедей» на тему о том, как разорить свою страну и лишиться Родины, став нищим бродягой или придатком к рабочему месту.

Именно это показала и показывает общественно-политическая и экономическая практика постсоветской РФ. И причины этого не в пресловутой «совковости» населения, не в неспособности «совков» к предпринимательской деятельности и творчеству («креативности»)[14], на чём настаивают приверженцы либерализма и «гламура», а в закономерностях функционирования нерегулируемого рынка, объективно свойственных ему как системе.

Если анализировать социально-экономическую реальность, то выясняется, что либерально-рыночная экономическая модель реализована в её полноте только в наиболее отсталых в научно-техническом отношении государствах. И именно она является генератором воспроизводства их отсталости в преемственности поколений в силу того, что:

  • деятельность всего множества субъектов рынка подчинена максимизации частных доходов и сокращению издержек каждого из них: любыми путями — в том числе и за счёт нанесения ущерба обществу (современникам и потомкам: минимизация частными предпринимателями зарплат и выплат по социальному страхованию — только одна из составляющих этого ущерба) и Природе;
  • множество реализуемых рынком частных интересов не эквивалентно интересам общественного в целом уровня значимости и во многом антагонистично ему;
  • рынок не способен к целеполаганию в отношении развития общественно-экономических формаций государств и союзов государств;
  • рынок не содержит в себе механизма самонастройки макроэкономических систем на достижение поставленных политиками целей или жизненных идеалов народа;
  • существуют общественно необходимые виды деятельности, которые не способны к самоокупаемости вообще (например, фундаментальная наука) либо не могут осуществляться на принципах самоокупаемости в необходимых для устойчивого и безопасного развития общества объёмах при конъюнктуре соответствующих рынков (образование, медицина и др.), устойчивого воспроизводимой либерально-рыночной экономикой;
  • научно-технический прогресс в условиях действия либерально-рыночной экономической модели имеет следствием то обстоятельство, что высвобождающийся в результате его персонал становится «экономически избыточным» населением, подлежащим уничтожению[15].

Обратимся к истории США как одной из стран, где либерально-рыночная экономическая модель практически без каких-либо ограничений действовала на протяжении длительного времени вплоть до начала реформ президентом Ф.Д.Рузвельтом по выведению страны из «великой депрессии».

«Сто с небольшим лет назад, Америка представляла собой страну совсем не «американской мечты». В 1880 году средняя стоимость жизни составляла 720 долларов в год, а годовая средняя зарплата рабочих в промышленности была около 300 долларов в год. При этом средний рабочий день составлял 11 — 12 часов, а нередко и все 15. Каждый шестой ребёнок работал в промышленности, получая половину зарплаты взрослого за одинаковую работу. Что такое охрана труда, никто не знал. Все эти данные взяты из заключения Бюро трудовой статистики, представленного Конгрессу США. В конце этого заключения делается вывод: “Люди должны умирать для того, чтобы процветала индустрия”»[16].

Иначе говоря, люди должны умирать на основе якобы «добровольно» заключённых ими соглашений о найме для того, чтобы процветали частные предприниматели.

В силу этих свойств либерально-рыночной экономической модели она несовместима с цикликой решения насущных задач в жизни общества, представленной на рис. 1. Т.е. вся совокупность этих задач не может быть решена на основе либерально-рыночной экономической модели, но ею будет создано множество проблем — внутрисоциальных и биосферно-экологических, масштабов — как регионального, так и глобального.

Именно как следствие этого, алгоритмика ценообразования либерального рынка, подчинённая удовлетворению множества частных интересов во множестве мгновенно совершаемых сделок купли-продажи, управляет формированием платёжеспособного спроса, спектром инвестиций (их общим объёмом и распределением по отраслям и регионам) так, что либеральный рынок не способен ни к чему иному, кроме как из поколения в поколение воспроизводить массовую нищету и бескультурье, доходящие до экономического «самогеноцида» населения, на фоне которых сверхбогатое меньшинство прожигает жизнь, эксплуатируя большинство и сетуя при этом на его тупость, озлобленность и нежелание работать на систему[17].

При этом всем рассуждениям о либеральном рынке и его объективности в качестве экономического регулятора, якобы не подконтрольного никому из его участников, сопутствует умолчание, отрицающее в житейской практике именно этот тезис — об объективности рынка в качестве регулятора, не подконтрольного никому из его участников.

Такого рода неподконтрольность рынка людям была более или менее реальной в эпоху осуществления меновой торговли по одноходовой схеме «Товар1 => Товар2», в которой товары (материальная или информационная продукция и услуги) обменивались непосредственно друг на друга их собственниками, которые большей частью были и их же производителями. При этом большинство торговых операций осуществлялось на торжищах, которые функционировали эпизодически в общеизвестное время в общеизвестных местах, поскольку в остальное время продавцы-покупатели были заняты производством и иными делами.

Положение изменилось после того, как одноходовая схема «Товар1 => Товар2», обладавшая крайне низким быстродействием, была вытеснена двухходовой схемой «Товар1 => Товар-посредник (легко обмениваемый на подавляющее большинство товаров, наличествующих на рынке) => Товар2», обладающей существенно более высоким быстродействием. Товары-посредники, по мере их признания обществом в таковом качестве, стали деньгами.

После того, как появились деньги, большей частью свободные от каких-либо иных социально-экономических функций, кроме как быть товаром-посредником в двухходовой схеме продуктообмена «Товар1 => Деньги => Товар2», то открылась возможность к тому, чтобы, манипулируя деньгами, регулировать рынок товаров. Эта возможность стала самодостаточной в аспекте независимости денег как таковых от рынка прочих товаров, производимых реальным сектором экономики, после того, как сложился институт ростовщичества, в котором сами деньги стали товаром, а их ценой денег стал ссудный процент.

В условиях фиксированного объёма денежной массы, обслуживающей товарооборот, выдача кредитной ссуды под процент в сферу производства имеет следующие следствия:

  1. Отнесение ссуды и процентов по кредиту на себестоимость продукции и далее на её стоимость. В результате заявляемая продавцами стоимость товарной массы возрастает вне зависимости от того, имел место реальный рост производства (и соответственно общественного богатства), оцениваемый в базовых ценах, предшествовавших акту кредитования под процент, либо же нет.
  2. Необратимый переток денежной массы (и соответственно, — покупательной способности) при выплате процентов по ссуде из собственности общества в собственность сообщества ростовщиков.
  3. Деформация платежёспособного спроса в обществе на всех рынках под воздействием перераспределения покупательной способности между обществом и сообществом ростовщиков.
  4. Падение покупательной способности денежной единицы.
  5. Возникновение дефицита платёжеспособного спроса,
  • с одной стороны — под воздействием общего роста цен и номинальной стоимости выставленной на продажу товарной массы,
  • а с другой стороны — под воздействием перетока денежной массы в собственность сообщества ростовщиков при выплате процентов по ссудам.

Это имеет следствиями:

  • подтормаживание сбыта произведённой продукции вплоть до полной невозможности сбыта какой-то части произведённого (вне зависимости от качества товаров),
  • подтормаживание производства (и как следствие снижение доходов, рост безработицы),
  • снижение инвестиционной привлекательности экономики[18],
  • возникновение и рост заведомо неоплатной задолженности (её можно погасить либо прощением, либо дополнительной эмиссией средств платежа, которая вызывает дальнейшее падение покупательной способности денежной единицы).
  1. В таких условиях институт кредита со ссудным процентом создаёт монопольно высокую платёжеспособность сообщества ростовщиков, которые на её основе обретают возможность покупать любую политику, прощать задолженность по своему усмотрению либо взыскивать долги принудительно, оказывать воздействие на её распределение в обществе (по регионам, отраслям, социальным группам), управлять инвестиционным климатом и прямо (через распределение инвестиционных кредитов) и косвенно (через формирование инвестиционных ресурсов в обществе и инвестиционную привлекательность тех или иных сфер деятельности) — управлять развитием или деградацией макроэкономической системы.
  2. Фактически именно сообщество ростовщиков становится собственником кредитно-финансовой системы общества и при её посредстве управляет распределением частных прав собственности в их финансовом выражении, по умолчанию отрицая декларируемый либеральной пропагандой принцип «священности» частной собственности и юридические гарантиях в отношении неё.

Т.е. реально вопреки всей либерально-рыночной демагогии либеральный рынок является управляемым даже при отсутствии государственного планирования, государственного управления народным хозяйством и регулирования. В силу этого рынок не может быть объективным, не зависящим от воли людей регулятором справедливости.

И дабы избежать конфликтов управления экономикой общества со стороны государства этого общества и со стороны трансгосударственного сообщества ростовщиков, либерально-рыночная идеология настаивает на разграничении полномочий между государством и сообществом ростовщиков таким образом, чтобы государство обслуживало политику надгосударственного сообщества ростовщиков, в свою очередь, подчинённого библейскому проекту скупки мира со всеми его обитателями и их имуществом на основе иудейской монополии на международное ростовщичество. Меир Ротшильд (1744 — 1812), основатель династии «банкиров», выразил эту особенность реального рыночного либерализма так: «Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела, кто будет устанавливать там законы». Вследствие этого:

Фактически государственность от иных участников рынка в либерально-рыночной экономике отличается одним единственным — правом на «узаконенный рэкет», т.е. правом на сбор налогов, таможенных и прочих сборов и т.п.; если кто-то другой из участников рынка займётся чем-то подобным, то это будет незаконным нарушением государственной монополии.

И право эмиссии денег в либерально-рыночной модели не за государственным казначейством. Даже если в законодательстве прописано, что эмиссию осуществляет центробанк соответствующего государства, подчиняющийся его законам и работающий на его интересы, а его руководство назначается именно этим государством, то всё же де-факто вопреки этим декларациям центробанка на основе отрицания оглашений умолчаниями оказывается полномочным представителем ростовщического сообщества на территории этого государства и действует неподконтрольно ему.

Всё это прослеживается и в структуре «десяти заповедей» «Вашингтонского консенсуса», что и позволяет сделать вывод, что он — инструмент ликвидации экономического суверенитета подчинившихся ему государств, разрушения их экономических систем и интеграции их обломков в глобальную экономическую систему, подконтрольную глобальному сообществу ростовщиков, узурпировавших банковское дело. С силу зависимости жизни людей от экономического обеспечения, принятие «Вашингтонского консенсуса» политиками государства обращает его население в невольников-заложников, а политиков — в рабов-надсмотрщиков за рабами.

Осознанию этого искренними приверженцами экономического либерализма препятствует сформированное у них предубеждение о том, что ростовщики это — только ростовщики-единоличники[19], а вот «банки — это банки!!! — совсем другое дело: и их воздействие на экономику исключительно положительное, поскольку экономика развивается на основе инвестиционных кредитов, предоставляемых банковским сектором предпринимателям в реальном секторе».[20] Но в действительности на экономику воздействуют не столь различные «имиджи» ростовщиков и банков, а ссудный процент, воздействие которого не зависит от того, взята ссуда у ростовщика или в банке. А если говорить об истории возникновения банков и банковской системы, то всё это выросло из ростовщичества «единоличников», и прежде всего из ростовщичества иудеев, предписанного им Ветхим наветом (на Бога, который этой мерзости не заповедовал).

Воззрения о том, что «банки — это банки!!!, а не ростовщичество» поддерживаются такими введёнными в употребление оборотами речи, как «линейка кредитных продуктов», который подразумевает, что нет никакой особой организационно-технологической разницы между, с одной стороны — добычей угля и производством стали, и с другой стороны — предоставлением кредита.

И вообще вся пропаганда направлена на стирание в восприятии обывателей какой бы то ни было разницы между ростовщиками, которых уважительно именуют «банкирами» и предпринимателями-производственниками реального сектора: все они — якобы однокачественны как предприниматели (организаторы экономической деятельности других людей), и разница между ними якобы только в сфере приложения капиталов и предпринимательской инициативы каждым из них.

При этом, если Аристотель пользовался двумя терминами («экономика» — искусство управления хозяйством; «хрематистика» — искусство стяжать личное богатство, в том числе и за счёт разрушения хозяйства общества), разграничивая эти явления в жизни общества, то ныне термин «хрематистика» предан забвению, но финансово-экономическое образование в «развитых» и в «недоразвитых»[21] странах носит по существу хрематистический характер.

Кроме того, буржуазно-либеральные воззрения складывались в эпоху, когда так называемое «натуральное хозяйство», характеризуемое качеством самодостаточности производства и потребления в нём самом, если и не было доминирующим типом предприятий в хозяйственной системе обществ эпохи перехода от феодализма к капитализму, то определяло во многом психологию предпринимателей. Такие хозяйства обладали самоценностью и их производительность определяла ценность каждого из них.

От той эпохи либерализм унаследовал:

  • восприятие исключительно частных предприятий (объектов частной собственности) в качестве самодостаточной ценности;
  • практически полное невосприятие хозяйственной системы государства в целом в качестве именно целостной макроэкономической системы и объекта собственности, обладающей ценностью, вне которых ни одно частное предприятие ценностью не обладает;
  • восприятие денег исключительно как сумм в кошельке и на текущем счету — его собственном или других частных физических и юридических лиц,
  • неспособность воспринимать кредитно-финансовую систему и законодательство, регулирующее финансовые вопросы, как инструмент макроэкономического управления, который не может быть бесхозным, но собственником которого не является никто из частных предпринимателей.

Вопреки такого рода мнениям ни одно частное предприятие в наши дни не обладает качеством самоценности, поскольку всё, чем мы пользуемся, — продукт профессионального труда коллективов многих предприятий разных отраслей, расположенных в разных регионах разных государств и в разных регионах планеты (исключения — крайне редки и малозначимы в нашей жизни).

Самоценностью в таких условиях обладает как минимум макроэкономическая система государства, достаточно большого и развитого в научно-техническом отношении для того, чтобы взаимодействовать с экономиками других государств и глобальной экономикой без отказа от своего суверенитета, прежде всего — экономического суверенитета.

Если экономическая мощь государства для этого недостаточна, то его макроэкономическая система и любое частное предприятие в её составе может обладать ценностью только как компонента успешно и устойчивого функционирующих объемлющих её макроэкономических систем (объединений государств — типа таможенных союзов, ЕЭС и т.п.) вплоть до уровня глобальной экономики человечества.

В финансовых аспектах ценностью обладает не та или иная сумма денег в той или иной валюте, а кредитно-финансовая система как инструмент макроэкономического управления той или иной макроэкономической системой. И это сразу же приводит к вопросу о субъекте, осуществляющем это управление.

Но такая реальность не укладывается в либеральное миропонимание, вследствие чего макроэкономические системы государств и регионов планеты, кредитно-финансовые системы представляются им даже не как бесхозные самоуправляющиеся автоматы, а как разновидности естественных стихий, у которых в принципе не может быть хозяев. Из такого миропонимания проистекают такие термины, как «финансовый климат»: ну какой у климата может быть хозяин или управитель? — глупость несусветная, по крайней мере, в эпоху до появления «геофизического оружия».

Утверждение о том, что государства — лидеры научно-технического прогресса и экономического развития — достигли своего положения на основе либерально-рыночной экономической модели в её полноте, — не соответствует действительности не только потому, что их экономики управляются трансгосударственным банковским сектором, но и потому, что в каждом из них есть свои системы государственного планирования социально-экономического развития, а также — и системы регулирования рынков посредством законодательства о финансовой и хозяйственной деятельности, определяющего характер распределения налогов, дотаций, субсидий, стандарты, которым должны отвечать продукция, технологии и организации её производства, транспортировки, хранения и предоставления конечным пользователям.

Но эти системы государственного планирования и регулирования рынков, действующие в развитых в научно-техническом отношении государствах, не воспринимаются в качестве инструментов макроэкономического государственного управления обывателями, порабощенными либерально-рыночными воззрениями и своим бездумным верхоглядством. А кроме того:

  • Во-первых, все они без исключения так или иначе подчинены системе глобального надгосударственного кредитно-финансового управления, осуществляемого транснациональным сообществом ростовщиков, узурпировавшего банковское дело в глобальных масштабах и действующего в русле библейской концепции порабощения человечества от имени Бога[22].
  • Во-вторых, в каждой из стран такого рода система государственного планирования социально-экономического развития сложилась спонтанно — на основе 1) метода «проб и ошибок» и 2) господствующего в обществе и в правящей «элите» «национального менталитета», вследствие чего системы всех государств обладают своеобразием и в случае их копирования в других обществах не гарантируют достигаемых ими на родине результатов.
  • В-третьих, они не описаны в управленчески состоятельных социолого-экономических теориях, поскольку отсутствие такого рода теорий в культуре общества — одна из гарантий лишения этого общества экономического суверенитета путём построения системы безальтернативного высшего образования в области социологии, экономики и финансов на основе заведомо неадекватных теорий[23].
  • В-четвёртых, изучение всей системы в целом, пусть даже в извращённом виде, не входит в образовательные стандарты ни одной специальности: юристы знают только тексты законов и кое-что из правоприменительной практики; экономисты знают бухгалтерский учёт, бизнес-планирование в масштабах частного предприятия (микроуровень), обрывки юриспруденции, относящиеся к экономике и финансам; инженеры — технику, технологии, стандарты и т.п.; менеджеры-менагеры — реально не знают ничего (их представления об управлении формируются на основе дефективных теорий и демагогии[24], а остальное, по их мнению, должны знать подчинённые им специалисты).

На несоответствие реальных экономических систем государств либерально-рыночной экономической модели и «экономическим теориям», на которых строится высшее образование в области экономики и финансов, политологии и государственного управления, ещё в 1973 г. указал Дж.К.Гэлбрейт в упоминавшейся ранее книге «Экономические теории и цели общества». — Никто по существу не возражал. Но когда он повторно высказал те же мысли и оценки в своей книге «Экономика невинного обмана: правда нашего времени»[25] (М.: Европа. 2009. — 88 с.), вышедшей за два года до его смерти, т.е. по сути прощальной, то отечественный «интеллектуал»-рецензент охарактеризовали её как «старческое брюзжание», заодно отметив, что «на сегодняшний день почти все теории Гэлбрейта опровергнуты экономической наукой»[26].

Также и в СССР не была описана сложившаяся система государственного управления экономикой, поскольку в марксизме-ленинизме по этой тематике не было сказано ничего, кроме общих слов об общественной собственности на средства производства и плановом ведении обществом хозяйственной деятельности в интересах свободного развития всех на основе познания социально-экономических закономерностей[27].

В силу названных обстоятельств государственность, приверженная гласно или по умолчанию либерально-рыночной идеологии, в принципе не может быть демократической и суверенной, со всеми вытекающими из этого факта последствиями для неё самой и подвластного ей населения.

 

 

_________________________________________

 

 

 

[1] См. также аналитическую записку ВП СССР «Чили: репетиция захвата России» из серии «О текущем моменте», № 12 (60),2006 г. — раздел 2.4 «Чикагская школа экономической науки: на самом деле и её пиар».

[2] Коротко об истории его происхождения см.: Ананьин О., Хаиткулов Р., Шестаков Д. Вашингтонский консенсус: пейзаж после битв. — Мировая экономика и международные отношения (МЭМО). 2010, № 12. — С. 15 — 27. (Интернет-версия: http://www.hse.ru/data/2011/02/14/1208909692/2010 МЭМО.pdf).

[3] Вашингтонский консенсус: пейзаж после битв. — С. 18.

[4] Исходные формулировки «Вашингтонского консенсуса» нами взяты из интернет-публикации«Вашингтонский консенсус как “мыслеобразующий механизм нового этапа глобализации”». (Без указания авторства. Сайт «Литература для студентов»: http://www.libsib.ru/sovremennie-problemi-globalizatsi/sovremennie-problemi-globalizatsi/vashingtonskiy-konsensus-kak-misleobrazuiuschiy-mechanizm-novogo-etapa-globalizatsii). Они уточнены нами с учётом историко-политической реальности и формулировок, данных в таблице в упомянутой выше статье «Вашингтонский консенсус: пейзаж после битв» (с. 24, 25).

[5] Если перевести это с «административно-юридического» на нормальный русский, то это означает, что социальное обеспечение, коли от него не получается пока отказаться, должно быть сведено к минимуму; также не надо обременять предпринимателей прямыми расходами на развитие инфраструктур.

[6] Реализация этого принципа — ещё одно выражение управленческого идиотизма. Если в стране 100 миллионов взрослых физических лиц, то все они должны стоять на учёте как налогоплательщики. Если в стране налогоплательщиками являются только юридические лица, а их порядка десятков тысяч, то эти 100 миллионов физических лиц на налоговом учёте не стоят. Численность «налоговой полиции», персонал которой сам ничего не производит, но потребляет на уровне выше среднего, пропорциональна численности стоящих на учёте налогоплательщиков. Соответственно при налогообложении только юридических лиц, высвободившиеся из «налоговой полиции» работники могут быть трудоустроены в отраслях, которые производят что-то полезное. В результате коэффициент полезного действия макроэкономической системы государства повысится.

Налоговая «полиция-инспекция-служба» необходима, но подчинить её этому принципу либерализма могут только идиоты и лицемеры. Этот принцип поголовного налогообложения в жизни либерально идеологизированных обществ играет не организационно-экономическую роль, а чисто пропагандистскую: во-первых, при его реализации он — иллюстрация положения «все равны перед законом» (и предприниматели, и наёмный персонал), поскольку все платят налоги; во-вторых, государственность предстаёт как «финансово-общенародно-наёмная», опять же потому, что все платят налоги на её содержание. А то, что эффективность использования трудового потенциала общества падает из-за того, что штаты налоговиков непомерно раздуты, — это вне обсуждения: в конце концов, задача экономической деятельности в либеральном обществе не в том, чтобы обеспечить жизнь всего населения и политику государства всем необходимым для развития общества, а в том, чтобы все как-нибудь и где-нибудь ишачили на «элиту» и не встревали в реальное управление. В Думах РФ всех созывов этот вопрос не встаёт, и её депутаты ещё обижаются, что В.Познер в одной из программ сделал вид, что оговорился, и произнёс «Дура» вместо «Дума»…

[7] Т.е. речь идёт о стимулировании импорта компонентов более сложных продуктов, технологического оборудования, технологий и т.п. товаров, необходимых для последующего удовлетворения интересов внешних потребителей за счёт производственного потенциала страны-импортёра.

[8] Частные предприятия приверженцами либерализма считаются более эффективными, чем государственные. Для либералов это — аксиома, не требующая ни доказательств, ни какой-либо критериальной базы для подтверждения состоятельности этой «аксиомы».

[9] Ананьин О., Хаиткулов Р., Шестаков Д. Вашингтонский консенсус: пейзаж после битв. — Мировая экономика и международные отношения (МЭМО). 2010, № 12. — С. 23.

[10] Прежде всего, в интеллектуальном отношении.

[11] Хазин М.Л. Современная монетаристская школа является тоталитарной сектой. 12.05.2011 г. — Интернет-ресурс: http://fintimes.km.ru/valyutnyi-rynok/monetarnaya-politika/15945.

[12] О возложении «мировой закулисой» этой миссии на США см. работу ВП СССР «“Сад” растёт сам?..» (2009 г.).

[13] Именно по этой причине кризис 2008 и последующих годов вопреки официальным заявлениям фактически сорвал «План Путина», с которым «Единая Россия» шла на парламентские выборы2007 г.

[14] Напомним, что «совковость» — большевизм под руководством И.В.Сталина — в течение дух послереволюционных десятилетий создал военно-экономический потенциал, позволивший победить в Великой Отечественной войне, потом в течение одной пятилетки отказаться от распределения продукции по карточкам (раньше чем либеральной Великобритании) и ввести экономику страны в режим систематического ежегодного снижения цен на фоне темпов экономического роста не менее 5 % в год, создать ядерное и термоядерное оружие, выйти в космос первыми и обеспечить самый высокий образовательный уровень населения в мире.

[15] Это происходит вследствие того, что под воздействием научно-технического и организационного прогресса происходит непредсказуемое изменение спектра предложения продукции и структуры востребованного общественным производством профессионализма, вследствие чего исторически складывающаяся структура обретённого в прошлом обществом профессионализма внезапно оказывалась не соответствующей структуре профессионализма, востребуемого системой производства на основе общественного объединения профессионального труда.

Одно из первых проявлений этого. Изобретатель первой многоверетённой прядильной машины был бедным прядильщиком, а после её массового внедрения был вынужден бежать из Англии от гнева множества прядильщиков, которых его изобретение лишило работы и куска хлеба, хотя он стремился к тому, чтобы своим изобретением облегчить своим коллегам жизнь и сделать людей богаче. Сам он тоже не разбогател, поскольку не смог организовать монопольную эксплуатацию своего изобретения.

Механизм катастрофы занятости, происшедшей в отрасли вопреки благим намерениям изобретателя, прост:

  • с одной стороны — ограниченная платёжеспособностью ёмкость рынка, на который работает отрасль (следующий уровень ограничений — объём потребностей общества как таковой);
  • с другой стороны — многократный рост производительности труда в отрасли;
  • при невозможности увеличить сбыт — профессионализм большинства прежних прядильщиков не востребован;
  • надотраслевые средства управления покупательной способностью населения, сбытом продукции, переподготовкой и трудоустройством высвободившихся трудовых ресурсов — идеями буржуазного либерализма не предусмотрены и потому соответствующих общественных институтов нет.

На вопрос: Должны ли они быть в обществе?

  • Умные люди отвечают: Должны (см. рис. 1 и пояснения к нему в Приложении).
  • Буржуазные либералы отвечают: Нет — каждый должен проявлять свою инициативу сам.

В «Великобратании» в прошлом дело дошло до политики геноцида в отношении собственного населения. За бродяжничество полагалось повешение, хотя бродяги были людьми, которых изменение спектра производства и структуры востребованного профессионализма просто оставили без средств к существованию, в чём никто из них персонально не был виновен. Появилась даже поговорка «овцы съели людей», которая подразумевала, что рост овечьего поголовья (шерсть — сырьё для прядильно-ткацкой промышленности) повлекло за собой передачу землевладельцами пахотных угодий под пастбища, в результате чего множество людей утратили средства к существованию и, так или иначе, погибли.

Расстрелять демонстрацию рабочих в большинстве развитых стран до1917 г. — «плёвое дело», в частности первое мая как день всемирной солидарности трудящихся возник в память о разгоне рабочей демонстрации в Чикаго, в результате которого погибло 6 человек (после1917 г., которому в России предшествовал «ленский расстрел»1912 г., расстреливать демонстрации буржуинам стало страшно).

Тем не менее на протяжении всей истории капитализма на основе буржуазно-либеральной идеологии научно-технический прогресс сопровождался производством «экономически избыточного» населения, которое было избыточным и как труженики (при сложившейся структуре востребованности профессионализма и принадлежности большинства из них к первому уровню несвободы), и как потребители (в силу отсутствия платёжеспособности). И эпохи и страны отличаются друг от друга только тем, как уничтожается «экономически избыточное население»: насильственно — при помощи юридической системы и виселицы, как это было в «Великобратании» в первую промышленную революцию, либо добровольно самоликвидируется при помощи наркотиков и «рок-культуры», как это имеет место сейчас, в том числе и в постсоветских государствах, включая Россию.

Глобализация, осуществляемая на принципах «Вашингтонского консенсуса», придала процессу производства «экономически избыточного населения», подлежащего уничтожению такой характер, что в эту категорию может попасть большинство населения целых стран и регионов (ныне Греция, Испания в зоне «евро»). Отсюда же проистекают и слова М.Тэтчер в бытность её премьер-министром о том, что на территории СССР экономически оправдано существование 15 миллионов человек» (Об этом её высказывании см.: Сколько в России лишних людей. — Интервью с Андреем Паршевым. — Интернет-ресурс: http://www.pravoslavie.ru/guest/parshev.htm).

[16] Чикаго — родина Первомая. — Интернет-ресурс: http://www.prazdnuem.ru/holidays/1may/chicago.phtml.

[17] Хотя под воздействием научно-технического и организационного прогресса с течением истории лики богатства и бедности в их натуральном выражении в структуре потребления материальных и информационных продуктов и свободного времени изменяются, вследствие чего де-юре свободный раб-невольник сейчас владеет тем, о чём в древности не могли мечтать и цари. Но в статистических распределениях разрыв между самыми богатыми и самыми бедными в денежном выражении богатства и бедности непрестанно нарастает на протяжении всей истории толпо-«элитарных» культур.

[18] Ну какая может быть инвестиционная привлекательность экономики РФ, если при реальных ставках ссудного процента порядка 15 % годовых себестоимость любого долгосрочного проекта, осуществляемого на основе кредитных ресурсов, возрастает в разы в сопоставлении со случаем беспроцентного кредитования? Тем более если такие ставки в РФ поддерживаются в то время, когда в промышленно развитых странах ставки снижены до величин менее 1 %.

[19] Типа Гобсека (персонаж О.Бальзака) и старухи-процентщицы из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского.

[20] Нечто подобное в начала 2010‑х гг. высказывал доктор экономических наук, преподаватель одного из ведущих финансово-экономических вузов РФ; высказывал вполне искренне, выражая своё недоумение, как можно не понимать разницы между кредитом ростовщика и кредитом банка. Так что запись — почти с натуры.

[21] Типа постсоветской РФ.

[22] Ещё раз: рынок — в глобальных масштабах — регулируется средствами кредитно-финансовой и биржевой политики вопреки принципам рыночного либерализма, декларациям о приверженности либерально-рыночной экономической модели.

[23] Эта тема обстоятельно освещена в работе ВП СССР “Разрешение проблем национальных взаимоотношений в русле Концепции общественной безопасности”
«О ликвидации системы эксплуатации «человека человеком» во многонациональном обществе» — раздел 2.4, вопрос о порабощении с целью эксплуатации формально юридически суверенных государств путём построения системы криптоколониального анонимного управления ими извне.

[24] Как-то раз возникла необходимость перевести на русский язык главу из «великобратанского» трактата по «стратегическому менеджменту». Представления об этом виде деятельности, сформированные на основе ДОТУ, настолько отличались от представлений авторов трактата, что главной трудностью при переводе было — отсутствие содержания в англоязычном тексте. Повествование авторов трактата о постановке и решении задач было в стиле приведённого ранее фрагмента речи помпадура Митеньки перед «преданными». Т.е. кто знает — тот поймёт, а кто не знает — не узнает, и это его проблемы…

[25] J.K. Galbraith. «The Economics of Innocent Fraud: Truth for Our Time». 2004. Причём название можно было перевести на русский язык и иначе: «Экономические теории наивного мошенничества: правда нашего времени», что более, на наш взгляд, соответствует содержанию книги, хотя и нарушает нормы формальной вежливости.

[26] Даниил Шестаков, экономист. Рецензия на эту книгу Дж.К.Гэлбрейта на сайте «Актуальные комментарии»: http://actualcomment.ru/book/267/. Но возникают два вопроса, на которые Д.Шестаков не потрудился дать ответ:

  • Если экономическая наука давно уже поднялась над ошибочными воззрениями Дж.К.Гэлбрейта, то откуда взялся глобальный финансово-экономический кризис 2008 и последующих годов?
  • Где, если не всеобщее экономическое благоденствие в гармонии с Природой, то хотя бы ощутимые людьми разных стран тенденции развития глобальной общественно-экономической формации в этом направлении? — Этого нет потому, что проблемы, о путях решениях которых Дж.К.Гэлбрейт писал ещё в1973 г., и писал управленчески грамотно, хотя пользовался общепринятой в то время социолого-экономической терминологией, не решаются — нет либо понимания, либо политической воли.

[27] «Законы их собственных общественных действий, противостоящие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием дела, следовательно, будут подчинены их господству» — И.В.Сталин цитирует «Анти-Дюринг» Ф.Энгельса в «Экономических проблемах социализма в СССР». Ничего более внятного, вынося в этой работе смертный приговор марксизму, И.В.Сталин процитировать не мог, хотя хорошо знал марксистскую и антимарксистскую литературу — как русскоязычную, так и зарубежную.