Актуальные мысли Макса Штирнера

Макс Штирнер (настоящее имя Иоганн Каспар Шмидт) - немецкий философ, теоретик индивидуалистического анархизма.

 С ним был знаком Карл Маркс, и критиковал его. Когда Штирнер обрушивает огонь критики на такие рычаги классового угнетения, как религия, право, законы, официальная мораль, пропаганда выгодных господствующему классу идеалов - Маркс иронически замечает, что люди тонут в воде не потому, что они "одержимы мыслью о тяжести", а под воздействием реальной силы тяжести. То есть иллюзии, навязанные людям, выражают действительные материальные отношения, поэтому одним избавлением от иллюзий проблемы не решаются: нужно изменить материальный мир, для чего должны созреть материально-технические предпосылки. 

 Это правильно. Но и развенчание иллюзий может помочь развитию отдельной личности, особенно в современных условиях, когда на поддержание этих иллюзий тратятся миллионы рублей, и работает целый аппарат религиозной, патриотической, моралистической, верноподданной пропаганды. Поэтому вспомнить некоторые выдержки из книги Штирнера "Единственный и его собственность", думаю, сегодня полезно.

 Итак:

 "Как можно назвать поступок Занда против Коцебу безнравственным? Он был бескорыстен – в том смысле, в каком понимают это слово, – в той же мере, как и кражи святого Криспина в пользу бедных. «Он не должен был убивать, ибо написано: «Не убий!» Следовательно, служить добру, народному благу, как намеревался Занд, или благу бедняков, как Криспин, – нравственно; но убийство и воровство безнравственны. Цель – нравственная, а средство – безнравственны. Почему? «Потому что убийство, убийство исподтишка – нечто абсолютно злое». Когда гверильясы заманивали врагов в ущелья и, спрятавшись, стреляли по ним из-за кустов, разве это не было убийством? Следуя принципу нравственности, приказывающему служить добру, вы должны только спросить: может ли убийство быть когда-либо осуществлением добра и следует ли оправдывать то убийство, которое осуществляет добро. Вы не можете осудить деяние Занда: оно было нравственным, ибо служило добру и было бескорыстно, оно являлось актом возмездия, которое свершила единичная личность с опасностью для собственной жизни, оно было – казнью."

 "Почему оппозиция не достигает в иных случаях никаких результатов? Это бывает тогда, когда она не желает покинуть путь нравственности или законности."

 "Нерон - «злой»... Добрые усматривают в нем величайшего архизлодея и посылают его в ад. Почему не было ему никаких преград в его произволе? Почему ему столько позволяли? Разве смирные римляне, позволявшие такому тирану сломить их волю, были хоть на йоту лучше? В старом Риме его моментально казнили бы и никогда бы не сделались его рабами. Но тогдашние «добрые» среди римлян противопоставляли ему только нравственные требования, а не свою волю; они вздыхали, что их император не поклоняется нравственности, как сами они оставались «нравственными подданными», пока наконец один из них не нашел в себе достаточно мужества, чтобы уничтожить «нравственное, покорное подданство». И те же «добрые римляне», выносившие, как «послушные подданные», весь позор безволия, возликовали после преступного, безнравственного деяния революционера. Где же была у «добрых» смелость к революции, которую они теперь восхваляли, после того как другой ее проявил?"

 "Только если большинство борется за свободу, то оно возьмет, что желает. Святость свободы и всевозможные доказательства этой святости никогда не дадут свободы: плач и мольба свойственны нищим."

 " Рабочие имеют  в своих руках огромнейшую силу , и если бы они ее почувствовали и воспользовались ею, то ничто бы не могло устоять против них - стоило бы им только приостановить работу и усмотреть в том, что ими сработано, свою собственность и предмет своего потребления. Таков смысл вспыхивающих иногда рабочих волнений. Государство покоится на рабстве труда. Если труд освободится, государство будет сокрушено."

 "Вы жаждете свободы? Глупцы! Если бы вы захватили в свои руки власть, свобода пришла бы сама собой!"

 "Взгляните: кто имеет власть, тот стоит над законом. По вкусу ли вам это, господа законопочитатели, законники? Но ведь у вас нет вкуса!"

 "Я могу иметь лишь столько  свободы,сколько добуду ее для себя благодаря моему своеобразию. Что  пользы овцам в том, что никто не ограничивает их свободу слова? Все равно они могут только блеять."

 "Тот, кто хочет сломить твою волю, имеет дело с тобой: он твой враг. Действуй против него как против врага."

 "Если они признают государство своим отцом, то они должны в его присутствии мириться, как всякий ребенок, и с цензурой, обрывающей речь."

 "Вы, в своем благодушии, думаете, что народ удивительно как высок - а на самом деле народ насквозь пропитан полицейским образом мысли"

 "Действителен не божественный и не человеческий разум, а только твой и мой разум, ибо только Ты и Я действительно реальны"

 "Все государства, конституции, церкви и т.д. погибали вследствие ухода отдельных людей, ибо единичный - непримиримый враг всякой всеобщности, всяких уз, цепей. Хотя и до сих пор полагают, будто "священные узы" необходимы Человеку, на самом деле он - смертельный враг всяких "уз"... Любая святыня - это оковы, цепи."

 "Общение это взаимодействие, а сообщество - лишь взаимное присутствие данных лиц в зале...  И зал, и тюрьма образуют сообщество. Личное общение враждебно тюремному сообществу и стремится к уничтожению именно этого сообщества, то есть совместного заточения"

" Самостоятельное бытие государства утверждает мою несамостоятельность. Его "самобытность", его организм требуют, чтобы моя натура не развивалась свободно, а перекраивалась по его мерке.... Оно дает мне воспитание и образование, соответствующее лишь его целям, а не моим... Оно воспитывает меня как пригодное орудие."

 Об антитабачном законопроекте и митингах: "Некоторые государства настолько сильны,  что могут спокойно допускать даже самые вольные митинги, между тем как другие требуют, чтобы их полиция охотилась даже за курительными трубками".

Об управляемой демократии:"Государство допускает, чтобы граждане играли в свободу, но серьезно помышлять о свободе не разрешается: нельзя забывать о государстве". :)))

"Государство всегда занято тем, чтобы ограничивать, обуздывать, связывать, подчинять себе отдельного человека, делать его «подданным» чего-нибудь всеобщего. Оно может существовать лишь до тех пор, пока отдельный человек не станет всем во всем, оно – лишь ясно выраженная ограниченность моего я, мое ограничение, моя зависимость, мое порабощение, Никакое государство не стремится развить свободную деятельность отдельных людей – оно способствует лишь такой деятельности, которая связана с государственной целью. "

"Во всяком государстве надо мной будет стоять правительство, будь то государство абсолютное, республиканское или «свободное».

Мне одинаково плохо приходится, как в том, так и в другом. Республика – не что иное, как абсолютная монархия, ибо безразлично, называется ли монарх государем или народом: оба они – «величества»."

Лучшая мотивация это не пропаганда, а  выгода: "Если вы докажете людям, что интереса к государственным делам требует их эгоизм, то вам не придется долго взывать к ним. Но если вы будете обращаться к их патриотизму и т.п., то вам придется долго проповедовать глухим сердцам о подвигах любви. "

" Каждый пользуется собственностью лишь до тех пор, пока он несет в себе Я государства, или пока он «верноподданный член общества», в противном же случае собственность его конфискуется или  разоряется с помощью судебных процессов. Собственность поэтому остается всегда государственной собственностью и никогда не бывает собственностью отдельного «я»."

Об отчуждении: "Чем был Христос, чем были святые, церковь, тем сделалось государство: оно – «посредник». Оно отрывает людей друг от друга, чтобы стать между ними как «дух». "

О  цензуре и самоцензуре: " Государство разрешает мне выражать все мои мысли и пользоваться ими, но все это до тех пор, пока мои мысли – его мысли. Если же я обнаруживаю мысли, которых оно не одобряет, то есть не может сделать своими, то оно мне абсолютно запрещает пользоваться ими, пускать их в обмен и обращение. Мои мысли свободны только тогда, когда государство дарует мне их своей милостью; то есть когда они – мысли государства. Свободу моего философского мышления оно допускает только тогда, когда Я – «государственный» философ. Против государства я не смею философствовать, хотя оно ничего не имеет против того, чтобы я содействовал исправлению его «недостатков». Я должен смотреть на себя как на Я, благосклонно пожалованное мне и разрешенное государством, я, снабженное удостоверением личности и полицейским паспортом; и точно так же мне не разрешается проявить себя, кроме тех случаев, когда моя личность выражает государственное, ленное «я», полученное от него. Мои пути должны быть его путями, иначе оно покарает меня; мои мысли должны быть его мыслями, иначе оно заткнет мне рот. Ничего так не боится государство, как моей самооценки, и ничего оно так не старается предотвратить, как всякую предоставляющуюся мне возможность самооценивания. Я – смертельный враг государства, у которого только одна альтернатива: оно или я. Вот почему государство строго следит за тем чтобы не выдвигалось мое я, и старается, чтобы мое совсем стушевалось... Что же делать мне, если мои пути – не его пути, мои мысли – уже не его мысли? Я опираюсь тогда на самого себя и не спрашиваю его разрешения! Мои мысли, которых не надо санкционировать никакими разрешениями, соизволениями и милостями, – моя настоящая собственность, собственность, которой я могу распоряжаться и пользоваться. "

Собственность и возможность ее взять и охранять: "Что такое моя собственность? Только то, что в моей власти!  На какого рода собственность имею я право? На всякую, на которую я даю себе право. "

"Бедняки только тогда сделаются свободными и собственниками, когда они восстанут."

"...Попро­бую конкурировать вот с тем профессором права. Этот человек – дурак, и я, в тысячу раз более его знающий, соберу в свою аудиторию всех, у него станет пусто. «А ты прошел курс университета, мой друг, получил ли ты доктор­ский диплом?» «Нет, но что из этого? Я имею более чем достаточно знаний». – «Очень жаль, но конкуренция здесь не «свободна». Против тебя, как личности, мы ничего не можем сказать, но, к сожалению, у тебя нет необходимой вещи – докторского диплома. А этого требую я – государство. Так, пожалуйста, раздобудь его, а тогда мы посмотрим». Так вот какова «свобода» конкуренции. Нужно, чтобы государство, мой повелитель, признало меня способным к конкуренции."

""С конкуренцией связано намерение делать что-нибудь не как можно лучше, а как можно доходнее. Поэтому обучаются наукам ради карьеры («ради хлеба»), изучают искусство подхалимства и лизоблюдства, рутины и «деловитости» и делают все «для вида». Кажется, что все дело в «добросовестном исполнении», а на самом деле главное – как можно больше нажиться. С виду все ради самого дела, а в действительности же ради барыша, который оно принесет.""

"Для того, чтобы печать действительно была свободна, нужно прежде всего освободить ее от насилия от имени закона. А для этого необходимо, чтобы я сам отказался повиноваться закону... Одним словом, печать не может быть освобождена от того, от чего я не освобожден."

" От обвиняемого потребовали признания. Должен ли он признаться или нет? Если будет отрицать – он солжет, если сознается, то поступит правдиво и за это его повесят... Но если бы у него хватило смелости не быть рабом истины и откровенности, то он бы поставил вопрос так: для чего моим судьям знать, о чем я говорил среди друзей? Если бы я хотел, чтобы они это знали, то я сказал бы им это совершенно так же, как и своим друзьям. Я не хочу, чтобы они знали. Они насильно вторгаются в мое доверие, но я не уполномочил их на это и вовсе не хочу сделать их своими доверенными; они хотят узнать то, что я хочу скрыть. Подойдите же ко мне вы, желающие сломить мою волю своей волей, и испробуйте ваше искусство. Вы можете истерзать меня пыткой, можете угрожать мне адом и вечным проклятием, ослабить меня до того, что я дам вам ложную клятву, – но истины вы из меня не выжмете, ибо я хочу вас обмануть, так как не давал вам права на мою искренность. Пусть смотрит на меня с угрозой Бог, «который есть истина», пусть мне ложь бесконечно противна, все же я имею мужество солгать."

" Честное слово, присяга имеет значение лишь по отношению к тому, кому я даю право их получить; но кто меня вынуждает, тот получает только вынужденное, то есть вражеское слово, слово врага, верить которому нет никакого основания, ибо враг не дает нам на это права."