Политический роман – особый жанр, сочетающий в себе элементы журналистского расследования, реальности и вымысла. В России этот баланс двойственности приобретает особое значение.
Анна Потсар, лингвист, филолог:
Политический роман - это жанр, который мы привыкли считать классическим жанром, развлекательной литературой. Такой вот литературой, которая соединяет в себе, с одной стороны, черты журналистского произведения, журналистского расследования, я бы даже сказала, и какие-то элементы документальности, и элементы вымысла.
Причём нам очень трудно, на самом деле, распознать, где там вымысел, где там правда. Потому что когда кто-то, как будто бы имеющий доступ к политическим кругам, недоступным для остального населения, начинает о них рассказывать якобы какую-то правду, то население, естественно, проверить не может. (Как?) Поэтому вынуждено верить либо не верить, либо воспринимать какую-то часть информации как подлинную, либо верить только интерпретациям, как конечным выводам.
Вот какая-то такая двойственность. Она изначально заложена в саму природу этого жанра. Это вечный такой баланс между вымыслом и документальностью.
И вот в России этот баланс, особенно в современной в России, приобретает совершенно удивительное звучание, такое вот специфическое, национально-специфическое, я бы сказала. По большому счёту, того, что можно было назвать классическим политическим романом, в современной России нет. Есть что-то: какие-то тексты, которые написаны в форме романа, и как бы немножко про политику и про современность.
А что такое форма романа? Это тоже хороший вопрос потому, что роман жанра очень сложный. Роман может выглядеть по-разному. Просто по определению роман не имеет никаких необходимых атрибутов жанра. Т.е. в отличие от информационной заметки, у которой должен быть заголовок, лит, пирамида фактов, к роману таких требований мы предъявить не можем. Это какой-то большой жанр, большой текст, который содержит в себе какой-то мир, авторский взгляд на созданный им мир.
Поэтому когда мы пишем на обложке какого-то произведения слово «роман», в общем, читатель вполне склонен нам верить. Ну, да – роман. Вот и обложка твёрдая. Картинка какая-то на этой обложке. Но на самом деле совершенно не факт, что там внутри может быть и роман.
Если вспомнить, я не знаю, какие-нибудь произведения Сергея Минаева известного, то это, например, сборник его колонок, очень условно связанный каким-то сюжетом. Романом это назвать нельзя. Это просто «нечто», помещённое в книжную обложку, «нечто», что не поддаётся такой вот жанровой характеристике.
И поэтому когда мы начинаем думать о политическом романе в современной России, на ум приходят какие-то разные произведения: Сорокин - «День опричника», «Кысь» - Татьяна Толстая, Виктор Пелевин - целый ряд произведений разных лет, ещё что-то. Может быть Дмитрий Быков, может быть кто-то ещё.
И вот удивительная вещь происходит с этими текстами. В России давно исторически очень сильна традиция антиутопии, антиутопического рассказа - о том, как не надо. Антиутопия – это, конечно, такой политический жанр.
Это жанр политического сообщения, политического воззвания, если угодно, предостережения - в общем чего-то, что стремится изменить наше мировосприятие, наше представление о мире, иногда, может быть, даже воспротивиться какой-то доминирующей идеологии. Не всегда там такая прямая связь, но часто, часто.
И вот удивительно, что в России, в современной России, политических романов о современности, вот таких документальных, которые бы несли в себе какие-то черты журналистики расследовательской, то, о чём я говорила в самом начале, - их нет. Мы в основном пишем антиутопии.
Вот есть ещё такой термин «метоутопия»: что-то такое, какой-то текст, который обыгрывает жанровую формулу утопического текста или антиутопического текста. И вот к этому типу прозы относятся как раз и Татьяна Толстая, и «День опричника» Владимира Сорокина, и тому подобная линейка. И, в общем-то, Виктор Пелевин тоже относится, скорее, вот к этому, метоутопичному такому, ироническому игровому повествованию.
С другой стороны, что называется, за неимением гербовой, будем писать на простой. Какая-то часть политического сообщества пытается прочитать эти антиутопические романы, как бы не связанные на прямую с действительностью документальной. Пытаются прочитать их, как описывающую, прямо-таки, реальных персонажей политического мира.
Особенно Пелевина читают таким образом. Может быть это справедливо, может быть это несправедливо. Опять-таки, трудно судить, будучи только читателем, будучи человеком по эту сторону голубого экрана и не будучи вхожим в эти круги, о которых, может быть, идёт речь. Но это очень показательно.
Не хватает документальности - мы начинаем её изыскивать там, где, в общем-то, на самом деле о документальности речи и нет. Не стояла такая художественная задача перед автором. Он создавал свой мир своим ментальным усилием. А мы его почему-то взяли и прочитали буквально. Забавно.
Но может быть, это объясняется тем, что, то документальное, что у нас есть в современной России, все такие документоризованные повествования о политике и о политическом мире - в основном это какие-то биографии политиков: или там Ельцин, или там Путин, или там кто-нибудь - Немцов, Хакамада - неважно. Но, во всяком случае, есть какая-то группа биографической политической прозы. А в промежутке - ничего нет.
Т.е. есть антиутопия, метоутопия (как её не назови), т.е. что-то иллюзорно-вымышленное, и есть тоже иллюзорно-вымышленное, но в другом смысле - биография политического деятеля. А в промежутке - пусто. Вот сейчас - пусто. И поэтому мы так напряжённо пытаемся найти какую-то правду, хоть где-нибудь. Ну, например, хотя бы в утопии. Есть какое-то зияние, есть какая-то пустота, которая заполняется просто из соседних областей. Т.е. не тем, что точно должно попасть в эту нишу, а какими-то явлениями смежными, родственными, похожими или вот как-то отдалённо связанными с этим классическим жанром.
Вообще говоря, русская литература склонна к каким-то абстракциям, к такому обобщению художественному. Возможно, это тоже такое свойство нашего менталитета, что мы предпочитаем некую обобщённость, которую потом как бы накладываем как некий трафарет на реальность, и дальше - уже сами размышляем и додумываем, и вписываем в этот трафарет каких-то более или менее реальных персонажей, о которых мы хотим что-то для себя понять. Может быть и так.
Это действительно очень сложный вопрос, который требует размышления не в рамках одного комментария, конечно же, а скорее в рамках, в общем, научного исследования
Комментарии