Строили-знаем или Деревенские анекдоты

В подмосковную деревушку Зябликово из Парижа можно попасть так. Сначала берем такси до аэропорта «Орли», затем летим на Боинге 737 компании «Эйр Франс». Потом снова такси – от «Внуково» до Белорусского вокзала, электричкой до города Упатьевска, бегом на автобус рейса 14-20… И через полтора часа, если, конечно, автобус по дороге не сломается, вы в Зябликово. Ну что ж, добро пожаловать в мир, с одной стороны, полностью оторванный от цивилизации, но с другой... Впрочем, сами скоро все увидите…

Глава 1. Потомок императора

Леха Разгуляев шел с гитарой за спиной по разбитой временем и тракторами дороге к райповскому магазину и мучительно размышлял на тему – что взять. С одной стороны, день можно было начать с портвейна «Кавказ» за тридцать семь рублей. С другой – лучше не мучиться и сразу купить поллитру беленькой за пятьдесят пять. Леха не подозревал, что все его размышления окажутся абсолютно напрасными. Зоя Ивановна – продавщица – еще первым автобусом уехала на крестины в соседнюю деревню, о чем и сообщила Разгуляеву и всему остальному окружающему миру в записке, приклеенной скотчем к дверям сельмага. Пнув несколько раз ни в чем не повинную дверь, Разгуляев крепко выругался. Желание выпить резко усилилось.

Лёха присел на лавочку возле магазина, закурил и задумался о способах решения возникшей проблемы. И тут он вспомнил о своем недавно поселившемся в Зябликово соседе – редакторе известной областной газеты «За новую жизнь» Василии Петровиче Курочкине.

Василий Петрович был дома, о чем раздраженно известила его супруга, пославшая Леху прямо с порога, даже не поинтересовавшись причинами столь раннего визита.

«Вот дура невежливая», – подумал Разгуляев и, обойдя дом с другой стороны, перемахнул через забор прямо в огород. Там он сразу же увидел соседа, подрезавшего секатором кусты малины.

– Здорово, Петрович. Труд на пользу… Сосед недовольно посмотрел на Леху, но врожденная интеллигентность не позволила ему послать, подобно жене, Разгуляева.

– Доброе утро, Алексей, рад вас видеть. Как дела?

– Хреново, – Леха высморкался на землю и вытер пальцы о штаны, от чего сосед брезгливо поморщился. – Василь Петрович, одолжи поллитру до получки. Трубы горят, а Зойка, продавщица наша, дезертировала с трудового фронта.

– Нет, Алексей, не дам. Наукой доказано: с утра пить – только водку переводить.

– Да я же не просто так прошу, – обиделся Леха, – помнишь, ты хотел узнать место, где сом на лягушку идет. Бери удочки, бутылку и выходи через полчаса на реку. Я Рыжикова Ивана, соседа нашего, позову. У него лодка хорошая. «Казанка» с мотором. Только супруге не болтай, что со мной идешь, а то поклевки не будет. Баковые на бак, ютовые на ют, шкафутовые на шкафут правого борта. Отдать концы!

Рыбалка прошла «на ура». Сома, правда, не поймали. («Спит, зараза, под корягой», – объяснил Леха). Но десяток щук и язей вытащили. Вечером собрались на уху в доме у Ивана, холостого мужика лет тридцати, живущего вместе с матерью, уехавшей в тот день к родственникам в райцентр. Василий Петрович принес бутылку французского коньяка «Наполеон», на что Леха иронично заметил, что пить коньяк под юшку – типичное издевательство городской интеллигенции над трудовым наро дом. Но когда журналист попытался убрать коньяк со словами, что всю водку кто-то уничтожил на реке, Леха сдался и согласился отравиться иностранной самогонкой.

Василий Петрович надулся как гусь:

– Вот живете вы здесь, мужики, словно в берлоге. Кроме своей деревни ничего в жизни и не видели. Тут в ответ обиделся Разгуляев:

– Как это не видели! Очень даже видели! Вон Иван лично полстраны объездил, когда дома строил. И за границей даже побывал. В Норвегии.

– Как же тебя туда занесло? – удивился Курочкин.

– В школе я у них учился… плотницкому мастерству. В городе Лиллехаммер, – вступил в разговор Рыжиков.

– Ну вот, дожили. Наших русских мужиков потомки викингов плотничать учат.

– Так я же специальной рубке учился – норвежской. Она не из круглого бревна делается. А из лафета.

– А что такое лафет? – привычно поинтересовался журналист.

– Лафет – это такое бревно, обрезанное на пилораме с двух сторон, – пояснил, опережая Рыжикова, Леха, пытаясь зацепить с тарелки соленый огурчик, – а тебе, Петрович, зачем это?

– Дом думаю себе новый построить. Только, вот, еще не решил какой.

– Ну, тогда лучше Ивана ты плотника не найдешь. Он за свою биографию уже столько домов срубил. И в «чашу», и в «лапу». И по разным иноземным технологиям, которых в нашей деревне и не видывали раньше.

– Это какие такие иноземные технологии? – заинтересовался Курочкин.

– Норвежская рубка из лафета и канадская из кругляка, – обстоятельно пояснил Рыжиков. – Они сложнее нашей традиционной, но у них много плюсов.

– Например?

– Усадка гораздо меньше – ведь любой деревянный дом усадки требует. Тепла меньше теряют, особенно в углах. Очень плотная рубка. И замки у них самозаклинивающиеся. То есть сруб под своим весом не рассыхается, как при традиционной нашей рубке, а уплотняется. Дополнительная подконопатка не требуется, и утеплитель не виден. Отделка стен не нужна. Наша компания, в которой я уже несколько лет работаю, десятка два домов в Норвегии и России по этим иноземным технологиям возвела. Если надо, я потом подробно расскажу. Строили – знаем…

– Конечно, надо, – опять затараторил Разгуляев. – И я, глядишь, советом помогу. Тоже много чего в жизни насмотрелся. Особенно когда сторожем в дачном кооперативе работал…Ладно, дом мы тебе, Василь Петрович, обязательно построим, а пока давай лучше твоего коньяку французского попробуем. Он точно французский, не паленый?

– Ну уж не в нашем деревенском магазине купленный, – довольно рассмеялся Курочкин, уже изрядно осоловевший, – в дьюти-фри брал, когда из Парижа возвращался.

– А у нас под твой французский коньяк тоже одна вещь имеется – французская и старинная. Со времен войны с Буонопартом. Иван, покажи соседу.

– Да ну тебя…

– Нет, нет, показывайте, раз уж объявили, – стал настаивать и Курочкин.

Иван подошел к комоду и вынул из верхнего ящика завязанный в узелок носовой платок.

– Вот, смотрите, – развязав узелок, Иван достал из платка кольцо. – Старинное. От бабки досталось. А ей своя бабка передала. Леха взял кольцо, повертел.

– Чистое золото. И надпись какая-то не по-нашему. Глянь-ка, Петрович.

– По-французски, вроде, – журналист надел очки и, запинаясь, перевел: «Лизе с любовью. Н.Б. 1812». Курочкин задумался. Взгляд его блуждал с кольца на бутылку и обратно.

– Мать честная! Н.Б. Знаете, кто это? Это же сам Наполеон Бонапарт. И год на него указывает.

– За это надо выпить, – решил Леха.

– Да погоди ты! Это же событие мирового масштаба. В заброшенной деревне Зябликово найдено кольцо императора, – глаза захмелевшего Курочкина расширились – он чувствовал, что откопал сенсацию. – Это же…это же роман Наполеона и крепостной девушки. – Взгляд Василия Петровича упал на Ивана Рыжикова. – И теперь перед нами живой потомок императора!

– Слушайте, я не пойму. Кто потомок-то? – занервничал Рыжиков.

– Я думаю, что потомок – это ты, Ваня, – философски заметил Разгуляев и выпил одним глотком полстакана коньяка.

Через несколько дней на первой странице газеты «За новую жизнь» в редакционной статье было напечатано буквально следующее: «...Теперь становится ясно, почему Наполеон начал отступать из Москвы по старой смоленской дороге. В ста километрах от столицы, в деревушке Зябликово, его ждала русская красавица Лиза. Любовь к этой скромной девушке погубила императора Франции и спасла Россию». Василия Петровича сложно винить за эту статью – какой журналист не мечтает хотя бы раз в жизни опубликовать сенсацию мирового масштаба. Такую, чтобы читатель подпрыгнул от удивления. Чтоб весь мир содрогнулся. Чтобы тираж газеты вырос в несколько раз. И чтобы все коллеги по перу умерли от черной зависти…

 

Продавщица Зоя Ивановна как обычно сидела на крылечке своего магазина и пытливо озирала окрестности в поисках новостей. Время близилось к обеду, и с момента открытия уже произошло много интересного. В 9:15 соседним проулком прошмыгнул сынок председателя колхоза Вовчик, явно не ночевавший дома. Ох и трепку сейчас получит от матери! В полдесятого заявился участковый Кузяков и, пытаясь выяснить, не видела ли чего подозрительного Зоя Ивановна с часу до трех ночи, а именно угнанного с соседней улицы трехколесного детского велосипеда, стащил из бочки два слабосоленых огурца.

К остановке возле сельмага подъехал рейсовый автобус, и из него вышла высокая красивая девушка лет двадцати в шикарной шляпе, кружевном с большим декольте платье и в босоножках. Обойдя лежащую в луже, довольно похрюкивающую свинью, она подошла к магазину. Зоя Ивановна, щелкая семечки, подозрительно оглядела незнакомку. Что еще, мол, за мадам привез рейсовый, таких в деревне отродясь не бывало.

Девушка, подойдя к продавщице, громко спросила:

– Парле ву франсе?

– Найн, – ответила Зоя Ивановна и подумала: «вроде, иностранка».

– Я приезжать из Франция. Я искать Иван, – на ломаном русском языке сказала девушка и достала из сумочки журнал «Пари матч».

На обложке журнала красовалось очень знакомое Зое Ивановне лицо. Причем настолько знакомое, что продавщица никак не могла вспомнить, кто это. Сделав определенное умственное усилие, Зоя Ивановна осознала, что обладатель этого лица не далее как полчаса назад покупал в ее магазине пачку «Примы» и буханку ржаного.

– Это же Иван Рыжиков!

– Уи! Иван! Я хочу его, как это… по-русски… искать. Зоя Ивановна насупилась.

– Ваня – мужик завидный, работящий и непьющий. Его многие наши бабы хотят. Тебе-то он к чему?

– Иван, надо, искать, – француженка принялась тыкать пальцем в обложку.

– Ну, надо так надо, – вздохнула продавщица. – Иди, родимая, по этой улице. Последний дом у тополя его и будет.

Рыжиков колол дрова возле сарая. Колол не так, как городские дачники, – со всего размаха. Колун, не подымаясь выше плеча, резко падал на чурбан и, казалось, без всяких усилий со стороны человека, разваливал его на две части. Работа спорилась, и Иван был вполне доволен собой. Внезапно у калитки послышались заливистый лай кобеля Шарика и девичий визг.

– Я тебе, пустобрех. – Иван, хлыстнув собаку хворостиной, увидел девушку в непривычном для деревни наряде, запрыгнувшую на скамейку возле забора и, судя по ее лицу, готовую немедленно зареветь. – Ты откуда, дуреха?

Девушка сразу успокоилась и улыбнулась.

– Вы есть Иван Рыжиков? У меня есть к вам важный дело. Я лететь из Париж.

– Дело, так дело. Только пойдем в избу, а то скоро вся деревня на представление соберется.

Скучно тут у нас. Из Парижа, говоришь? Ну-ну…

Лехи Разгуляева в этот знаменательный для всего Зябликово день в деревне не было. Еще на первой электричке он уехал в Москву на птичий рынок с целью продать щенков своей суки Гретты. Гретта по всем деревенским канонам считалась немецкой овчаркой. По крайней мере, уши у нее стояли, как и положено породистым «немцам». Папа щенков был неизвестен. Скорее всего, это был соседский Шарик, но Леха сам себя убедил, что щенков его суке заделал Герхард фон Шреттер – породистый кобель с паспортом из дачного поселка. Перед поездкой в Москву Леха даже сумел выпросить у хозяев предполагаемого отца фотографию кобеля со всеми медалями.

Торговля шла вяло. За три часа Разгуляеву удалось пристроить только одного кобелька. Народ активно шел на фотографию фон Шреттера, но, рассмотрев щенков поближе, отказывался верить. «Вот олухи городские», – недовольно ворчал Разгуляев.

Затем он немного подумал и решил сменить породу продаваемых щенков. Спрятав фотографию кобеля из дачного поселка, Леха стал громко кричать на весь рынок: «Обратите особое внимание. Хит сезона – щенки французского бульдога!» Стоящая в соседнем ряду женщина грустно посмотрела на Леху: «Молодой человек, вы когда-нибудь видели, как выглядит французский бульдог? Нет? Пойдемте, покажу».

Увидев в соседнем вольере маленьких мордатых и абсолютно голых собачек, Леха было приуныл, но в этот момент его хлопнул по плечу невесть откуда взявшийся Курочкин.

– Алексей Владимирович, я уже два часа вас ищу, по рынку бегаю. У нас в деревне такие дела творятся, а вы тут всякой ерундой занимаетесь.

– Какая же это ерунда, – обиделся Леха. – Во-первых, я уже сто рублей заработал, а во-вторых, куда же их девать-то. Топить жалко, божьи твари все-таки.

– Ладно, отойдите в сторонку. Ваш внешний вид явно отталкивает покупателей, – Василий Петрович взял корзинку в руки и забасил:

– Предлагаю щенков в хорошие руки. Рубль – штука. Порода – московская борзая. Все зайцы будут ваши.

Через полчаса помет был распродан. Курочкин, посадив Разгуляева в свой «Нисcан-патрол», выехал на кольцевую. Леха достал кисет и скрутил «козью ножку».

– Че там у нас случилось?

Курочкин, лихо вырулив в левый ряд, пристроился в хвост идущей с сиреной машине ГАИ.

– К Ивану, соседу нашему, француженка из Парижа приехала. Он позвонил мне на сотовый с ее телефона, просил тебя найти и в Зябликово срочно приехать.

– Зачем Ване француженка? – удивился Леха и закурил. Дым от самокрутки мгновенно заполнил салон и, вырвавшись наружу из открытого окна, распугал все идущие рядом машины.

– Помнишь историю про кольцо? Мою статью в газете перепечатал один французский журнал. Там форменный переполох случился. Еще бы – потомок Наполеона в России!

– Это понятно, только не пойму, зачем француженка приехала?

– Замуж она за Ивана хочет выйти, – сказал Курочкин и прибавил газу.

В Зябликово приехали ближе к вечеру. Магазин уже не работал, но Разгуляев решил, что идти в гости пустыми как-то не удобно. Он попросил Курочкина тормознуть возле дома продавщицы. Вышел из машины и постучал в окно.

– Зойка, выручай. Открой сельмаг, горючее срочно требуется.

Зоя Ивановна хотела послать Разгуляева подальше, но он ее опередил:

– Не себе прошу, Ивана пропивать едем. Невеста к нему прилетела из Парижа.

– Вот трепло, – недовольно сморщился Василий Петрович, но было уже поздно. Раздираемая острым любопытством, продавщица выскочила из дома и, направляясь к магазину, начала выпытывать у Лехи подробности. Тот важно надул щеки.

– Не сейчас, Зоя. Придет время, и ты первая все узнаешь.

– Эксклюзив – ваш, Зоя Ивановна, – пришлось пообещать и Курочкину.

– Алексей Владимирович, давай быстрей.

– Спешка нужна только в нашей колхозной бане, – Разгуляев начал внимательно рассматривать прилавок, хотя наизусть знал весь нехитрый ассортимент магазина. – Намылишь, бывало, голову, а Кузьмич, кочегар наш, воду выключит и на боковую. Он у нас молодец. Выпьет и, прежде чем отрубиться, обязательно все повыключает. Очень ответственный товарищ, его за это председатель уважает шибко. Вот в такой момент и бежишь через деревню домой весь в мыле. Добавь-ка, Петрович, лучше полтинничек.

– На, только все равно поторапливайся. Иван ждет.

– Ладно, не помрет. Мне, Зоя, три бутылки водки и, – тут Леха вспомнил про утренний наказ жены, – два рулона туалетной бумаги. Зоя Ивановна сползла под прилавок.

В доме у Ивана царила суматоха. Мать бегала с ухватами от печки к столу, принося все новые и новые угощения. Иван, красный как рак, сидел в углу под иконами и слушал щебетание француженки. Та, похоже, уже освоилась в крестьянском доме. Кушала блины со сметаной и гладила кота Василия, мурлыкающего на лавке. Увидев мужиков, Иван просветлел.

– Братцы, спасайте. Я уже ничего не понимаю. Петрович, ты же по-французски кумекаешь. Поговори с ней.

– Ничего девка, – одобрительно цокнул языком Леха и выставил водку на стол. – Не боись, Ваня, сейчас все разрулим. Василий Петрович, начинай допрос с пристрастием.

Курочкин, с трудом вспоминая университетские знания, стал расспрашивать француженку. Потом улыбнулся и начал переводить.

– Значит так, мужики, девушка эта непростая. Зовут ее Мария-Луиза де Сегюр.

– Хороша Маша, да не наша, – вставил Леха.

– Да погоди ты, – рассердился Иван, – продолжайте, Василий Петрович.

– Так вот, Маша эта – из старинного рода, пра-пра-правнучка австрийского императора Франца I. В современном мире это ничего не значит. Однако если наш Иван оказывается прямым потомком императора Наполеона, то возникает весьма любопытная коллизия. Я не очень понял ее объяснения, но, кажется, если соединить два рода вместе, то наследники этого брака могут претендовать на престолы Франции, Австрии и, – Курочкин взглянул на Марию-Луизу, – и России! Француженка что-то быстро защебетала. Василий Петрович внимательно выслушал и снова начал переводить.

– Конечно, при условии изменения конституций этих стран. Маша очень глубоко вникла в эту проблему. Она сейчас учится в университете в Сорбонне на пятом курсе. Ее родители, весьма богатые и знатные во Франции люди, пообещали Ивану при заключении династического брака очень приличный годовой доход. К тому же, по законам Франции мсье Рыжикову, – Курочкин выразительно посмотрел на Ивана, – будет присвоен титул графа Сент-Жерменского.

Леха присвистнул.

– Маша перед поездкой очень тщательно изучила русскую литературу, прочитала всего Толстого и Достоевского. Она прекрасно понимает, что русские люди женятся только по любви, поэтому не торопит с ответом и надеется, что Иван сможет ее со временем полюбить. К тому же, наш Иван Степанович ей очень нравится – настоящий мачо, – Курочкин широко улыбнулся. – Таких во Франции уже нет.

– Петрович, переведи ей, – Леха черпанул из ведра ковшик воды и жадно сделал несколько глотков, – переведи. Не хрен ждать, мы согласны.

– Да пошел ты, Леха, знаешь куда. Ша, мужики, всем спасибо, но собрание закрыто. Сам разберусь. – Иван поднялся из-за стола. – Мама, постели Маше в горнице, а я на сеновал пойду.

Курочкин и Леха попрощались и вышли на крыльцо.

– Только одного я не могу понять, – сказал Василий Петрович, – Наполеон был толстый и маленького роста, а Иван – под два метра, кулаки с твою голову и рыжий к тому же.

– Какой рязанский не татарин, какой смоленский не француз, – вспомнил поговорку Леха.

– Эх, зря водки не взяли. Я бы сейчас с удовольствием выпил, – вздохнул Курочкин.

– Обижаешь, начальник, – Леха вытащил из-под полы бутылку. – Пойдем, долбанем за будущего графа Сент-Жерменского.

Устроились на лавочке возле калитки. Разгуляев откуда-то из карманов достал открытую банку рижских шпрот, два куска хлеба и стакан.

– Слушай, Алексей, а ты о Франции что знаешь? – устраивая кильку на хлеб, поинтересовался Курочкин.

– Ну, летчики их в войну тут на аэродроме стояли. Из эскадрильи, как ее там...

– Нормандия-Неман.

– Вот, точно. Мне бабка рассказывала. И гимн их знаю. Марсельезу.

– Не может быть! – удивился Василий Петрович. – На французском?

– Нет, по-нашему. Сейчас покажу. – Леха встал и, держа в одной руке стакан с водкой, а в другой бутерброд, запел немного дрожащим от волнения сиплым голосом.

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем.
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

Слова улетали в черное, усыпанное звездами небо, пронзали пространство и время и уносились в вечность. Подошедший к мужикам Шарик боязливо прижался к ноге Разгуляева и стал тихо подвывать.Так, дуэтом они исполнили гимн от начала до конца, ибо Леха знал его наизусть с раннего детства. Его дед по субботам после бани, выпив рюмку, ставил пластинку с этим гимном на проигрыватель и слушал его, вытянувшись по стойке «смирно», от начала до конца. Потом почему-то плакал, гонялся по избе за бабкой и, в конце концов, мирно засыпал на сундуке за печкой.

– Ну и дела, – ухмыльнулся журналист после окончания концерта, – только, Алексей, это не «Марсельеза», а «Интернационал». Гимн коммунистической партии.

– Да? Ну, все равно песня душевная, – Леха выпил. – А ты как к коммунистам относишься?

– Я – никак, – дипломатично ушел от ответа Курочкин. – А ты?

– Плохо, – подумав, ответил Разгуляев, – но жили мы при них нормально.

На том и разошлись.

На следующий день все Зябликово, оповещенное Зоей Ивановной, собралось на проводы француженки. Маша, немного растерянная, стояла на остановке в ожидании автобуса. Возле нее возвышалась большая клетчатая сумка а-ля «челнок из Турции». Сумка была полностью забита банками с маринованными рыжиками и лисичками, брусникой, вареньем, шанежками и тремя килограммами экологически чистой картошки. Все это собрала рано утром мать Ивана Матрена Евдокимовна и со словами «милая, в своем Париже тебе этого не сыскать» вручила немного ошеломленной Марии-Луизе.

Иван стоял рядом и чему-то тихо улыбался. Урча и скрипя старой резиной, подошел рейсовый автобус. Иван закинул сумку в салон и помог Маше подняться на подножку. Матрена Евдокимовна заплакала и достала из рукава платочек. Вслед за ней стали вытирать покрасневшие глаза и другие женщины.

– Стойте, куда без меня, – наперерез автобусу мчался проспавший все Разгуляев. Он вскочил на подножку и вручил Маше висевшую на кукане огромную щуку. – На, родителей угостишь. И сделал то, на что Иван никак не мог решиться, – чмокнул девушку в щечку. Та зарделась.

– Оревуар, мальчики. Всем пока.

Маша помахала рукой, и автобус тронулся.