СОЦИАЛЬНЫЕ ЗАЛОЖНИКИ СИСТЕМЫ (продолжение заметок "Тайны ювенальной политэкономии")

СМЕРТЬ РЫНОЧНЫХ ИСТУКАНОВ. ЧУДОВИЩНАЯ ДИЛЛЕМА. СУДОРОГИ ОБЫВАТЕЛЬСКОГО СОЗНАНИЯ

По существу взаимных обвинений, убежденные поборники ювенальной юстиции и её не менее убежденные противники в России и Украине, полны таких взаимоисключающих мнений, таких принципиальных расхождений и оценок, вплоть до демонизации друг друга, что если довести смысл их высказываний до логического конца, одна сторона должна быть, как минимум, посажена в тюрьму (если неказнена) за измену, дословно - «за пропаганду растлевающих, разрушающих принципов воспитания молодежи, за подрыв культурообразуещего традиционно-национально духовного ядра семьи, нации и народа, приводящее в итоге к депопуляции населения и его вырождению!», а другая сторона, обвиняющая в таких невероятных, немыслимых грехах (!), родную, т.с. законно избранную власть, должна, как минимум, быть отправлена в… психушку. Надо полагать, для принудительного возврата одержимых «бесами сомнения» к существующему культурно-массовому стандарту социального мышления и поведения.

Вот такой «общественный» диалог, идет между небольшой частью общественности и структурами, комиссиями, ювенальными организациями и другими провластными учреждениями, независимо от их политической окраски, не говоря уже о министерствах юстиции, судах, пытающихся ввести ювенальное право - правосудие для несовершеннолетних. То есть стремящихся внедрить в судебную практику постсоветских государств. нечто совершенно незнакомое, нетрадиционное не только с точки зрения культуры но, как мы уже видели это ранее, и самого права.

Действительно, наш обычный, рядовой обыватель, по большей части сноб, слышащий о разных ювенальных страшилках от её противников, просто не может и не хочет верить, что нечто подобное вообще возможно. Потому и относится достаточно скептически к алармизму антиювенальных борцов. В своей крайней убежденности, они ему напоминают порой одержимых, не совсем «адекватных» людей. К слову, наш современный обыватель вообще отвык видеть какую либо убежденность, он привык видеть и терпеть лишь рыночную сервильность во всем: в частных убеждениях людей, тем более.

Ситуация в обществе усугубляется еще и тем, что любая общественная деятельность в нашу эпоху коммерческого «правдоборчества», уже сама по себе несет печать покупного шутовства, придворного скоморошничания, социального шельмования. Юродивые граждане ХХI века придумывают всё новые и новые спекулятивные социальные ниши, где они с легкостью торгуют правами общества, изображая из себя актуальных деятелей. Люди готовы изобразить и сделать из своей жизни всё что угодно, даже посмешище или вечный позор, только лишь бы повысить свою продаваемость на политическом рынке. Поэтому, кому верить, и по каким принципам кого отличать – обывателю, с его «отсутствующем сознанием» непонятно: он с ужасом смотрит в окно и наблюдает в бессилии, как медленно гибнут его рыночные боги-истуканы – основа его городской цивилизации обывателей и ничего не может понять.

Как-то, датский философ Кьеркегор в ХIХ веке в своем личном дневнике описал любопытный и очень символический случай, произошедший (возможно) с ним в публичном театре: «…3а кулисами загорелось. Клоун выскочил предупре­дить публику. Решили, что он шутит, и давай аплодировать. Он повторяет - еще более неистовый восторг… Сдается мне, пробьет час, и мир рухнет при общем восторге умников, воображающих, что и это всё буффонада…»  

Так и тут, хотя сравнение конечно условно. Предупреждение, опасения высказываемые антиювенальными борцами, в основном традиционно настроенными православными верующими, не находит отклика у пресыщенной всякими разоблачительствами, обывательской публики. И тому причина не оскандалившееся православие, возможно, пытающееся вернуть себе, таким образом, актуальность, а совершенное игнорирование психологических, читай антропологических изменений современного человека, произошедшие с ним в последние пятьдесят лет.

Всегда убежденная в своей правоте, православная общественность России и Украины о причинах ювенальной реформы, не задумываясь, упоминает сатанизм, деньги, масонов, мальтузинство, коррупцию, золотой миллиард и т.п. Вообще, весь популярный набор стандартных конспирологических универсалий, которые сегодня у всех на слуху и подходят практически ко всему, что трудно или лень понять людям по существу.

Чтобы не вдаваться в лишние споры, конечно, стоит сразу сказать, что все это (и сатанизм, и деньги, и масоны, и мальтузианство, и коррупция, золотой миллиард и т.д.), в некотором смысле, то есть в смысле психических образов восприятия необъяснимых явлений, конечно же, имеют место. Но только лишь как образы-абстракции. Как заменители неизвестности. Как естественная реакция человеческой психики на непонятные и большие явления, с которым она соприкоснулась, но не может понять как логическую причинно-следственную связь. Но в целом, их логика получается ущербной: почему человек болеет? – потому что у него голова болит. А почему голова болит? Потому что болит живот. Почему живот - потому что рука опухла. И так далее, в том же духе, без конца и начала.

Так и тут. Почему ювенальная юстиция? Потому что масоны. Почему масоны? Потому что сатанизм. Почему сатанизм? И т.д. Круг замыкается и выхода из темного алогичного царства теней и домыслов, никакого нет. Мышление борющихся с ювенальным злом, идет по замкнутому кругу, после чего остается одна метафизика не объясняющая и не проясняющая ровным счетом ничего. Для большей достоверности в этот набор из эмоций, мифологем и проповеди, с признаками мессианства, добавляют статистику – прекрасный прием выглядеть убедительнее, для всех, в том числе сегодняшних демагогов от любых общественных движений. То есть это и есть тот аргументарий, который чаще всего используется. Причем на большую радость ювенальным менеджерам на местах, так как абсолютно не вредит их проектам, по причине их крайней фантастичности. Даже наоборот, подсказывает, как лучше и по-тихому обойти тщедушные акции сопротивления традиционного общества глобальному ювенальному реформаторству.

Мы также видим в ювенальной юстиции зло, только пытаемся понять его происхождение рационально, всеми доступными нам средствами. И главным препятствием этому служат старые, отжившие свой век техногенные убеждения толпы.

Современный тип «научного мистицизма», футурологии массового помешательства, в эпоху кибернетики и тонких синтетических технологий, пугает больше, чем нехватка ресурсов, остановка бирж, криминальные правительства и т.д. Ведь научный мистицизм толпы - это обратная сторона буржуазного рыночного атеизма, в свое время понадобившегося цивилизации для расширения спектра сделок, со всем безумием и цинизмом сегодняшней эпохи. Но современный рынок ограничен ресурсами, причем больше системными, чем материальными, потому и современный цинизм, построенный на его основе, также не бесконечен. Сам по себе техногенный мистицизм, в некоторой мере спекуляция на абсолютизировании чувства-эмоции, это спекуляция на психике, спекуляция на духовности. Это попытка задешево купить (чтобы потом с наценкой продать) то, что требует самостоятельной работы разума человека, но на которую в силу разных причин, он не способен. То есть это гипноз, а не убеждение. Нейромаркетинговые технологии всучивания товара, в том числе политического, мировоззренческого, работают и тут с тем же успехом и эффектом.

Но не так все просто как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что понимая практическую, естественную необходимость и вынужденность, таких спекуляций "вообще" (культуру, религию, право, искусство), мы должны признать, что монополию на такую спекуляцию духовностью должно иметь исключительно общество, политически оформленное как социальное государство. То есть монополией на психологическую обработку, как спекулирование духовностями, должно иметь исключительно государство, как кстати и экономическую монополию на прибавочную стоимость (спекуляцию) больших, сырьевых размеров – спекуляцию в пользу всего общества. В противном случае частно-корпоративная, неконтролируемая спекуляция и приводит, рано или поздно к дисгармонии всё общество, и политэкономическому дисбалансу его государство.

Увы, ювенальная юстиция призванная спекулировать правом детей, причем исключая права их родителей по самым тоталитарным формам, сама становится объектом именно таких спекуляций.

Отсюда возникает вопрос: как же можно препятствовать болезни, негативному явлению, бороться с чем-то, если мы не знаем природу и источник самого явления? Тем более, когда это происходит на фоне благостной риторики государственных чиновников о заботе о детях, защите якобы их прав. Как же так получилось, что откровенная ложь, идет, так сказать под эгидой того самого института, которому мы, пусть частично, пусть чертыхаясь, но просто жизненно вынуждены доверять? Может потому то, нам и остается гадать как дикарям – мистифицируя и фантазируя, придумывая одну невероятную теорию за другой, только лишь потому, что боимся себе сознаться: государство перестало существовать для нас и преследует уже совершенно иные незнакомые нам цели. Публикуется множество бессмысленных статей и книг, высказываются разные мнения, под аплодисменты массмедиа: политические футурологии - фэнтези хорошо продаются, но вряд ли могут служить настоящим объяснением данного явления.

Ещё смешнее или хуже, когда, гадают, мистифицируют новоявленные мессии, незнамо откуда берущиеся, критикующие всё и вся, призывающие к неким бессмысленным действиям, и наверно, потому и имеющие большую поддержку во всех электронных и корпоративных СМИ.

Необходимо понять следующее. То, что так рационально и последовательно внедряется в правовую практику должно иметь такое же рациональное объяснение. Во всяком случае, его нужно искать глубже, нисколько не зацикливаясь на популярных, скорее культурологических, чем исторических   теориях (массонах, золотом миллиарде и т.д. и т.п.) – психологических, эмоциональных заменителях объективной истины.

С подобным типом субъективистского «политтворчеством", сегодня можно столкнуться на каждом шагу нашего нервно паникующего многоэтажного (многоклассового) обывательского общества, дружно погружающегося как известный Титаник в темноту мирового кризиса. Ослепленные как дикари цифровым всесилием Интернета, с комплексом всезнайства, мы будем комментировать ярко и красочно, но нам ничего нельзя уже сделать: мировой театр, о котором символически писал Кьеркегор, уже горит. И об этом, достоверно и полноценно могут знать, только те, кто его же и поджег.

Слабость борцов против ювенальной юстиции, которая прослеживается в каждой их статье, в каждом выступлении, в каждой реплике, это, прежде всего инфантилизм, это демонизация темы, это субъективная зацикленность на аморализме, непонимание и нежелание искать настоящий, т.с. «взрослый» смысл внедряемых ювенальных технологий. Их искренняя борьба и сопротивление ювенальной угрозе, эмоциональна и узкоспецифична, нравственна, но инфантильна. И потому, ничем не отличается от обычной для нашего времени спекуляции на проблеме.

Чем же мы должны руководствоваться, для описания явления ЮЮ и попыток найти источник её появления?

Мы будем исходить из того что любое формализованное право всегда обеспечивается неким экономическим материальным ресурсом и к нему же, к ресурсу направлено. То есть, любая правовая реформа, любого характера и в любых общественных системах, имеет и экономическую причину, и такую же цель. Это замкнутый цикл, который повторяет и отражает собой любое диалектическо-логическое перетекание формы в содержание, духа в материю, этики в эстетику, образа и предмета и т.д. как и наоборот.

Иными словами, любое материально-техническое или экономическое явление несет за собой поток психических образов, убеждений, культурных форм сознания и мышления. Одно без другого просто не бывает. С таким пониманием стоит подойти и к повсеместно внедряемой в наших славянских государствах ювенальной юстиции, западного образца – новой большой цивилизаторской идее, идущей из-за границы, вослед других больших и красивых идей «двойного назначения»: свободного рынка, демократии и индивидуализма.

Идей, которые, будучи, либо несвоевременными, либо неорганичными, либо неисторичными, либо противоестественными для общества и его суверенного государства, находящегося либо на определенном этапе своего развития либо в силу своего геоисторического положения, могут действовать просто разрушающе.

Что имеется в виду?

Допустим, частный рынок ресурсов, а с ним и частного капитала и частной собственности. Для России он оборачивается обычным, как для такой огромной страны сепаратизмом и угрозой расчленения, как живого геополитического организма. И если наступление и развитие такого рынка неотвратимо, то стало быть и раскол самой России, на удобные для мировой коньюктуры зоны её же техногенного эксплуатирования – всего лишь вопрос времени.

Рассмотрим геополитическую ситуацию, в которой ювенальная юстиция получила такое бурное развитие на постсоветских территориях.

***

Чтобы расшифровать политэкономическую логику ювенального оптимизма, распространяемого нынче повсеместно и подаваемого через национальные институты власти и СМИ как единственно возможный (и доступный) способ регулирования всего комплекса «неожиданно» свалившихся проблем детства и детской преступности, придётся обратиться к общей проблематике современного экономического кризиса, к его политэкономической структуре. Хоть это и есть главный лейтмотив всех новостных сообщений в СМИ, между строк, но ясности до сих пор мало.

Тут стоит напомнить, некоторым оптимистам, что эти массовые проблемы детской преступности возникли как раз в том самом обществе (постсоветском), которое уже давно и официально живет по священному правилу «невидимой руки рынка» и закону прибыли вместе со всем, цивилизованным миром, куда оно так стремится. Того самого закона, который когда-то подавался в горбачевско-ельцинскую перестройку, даже в полумарксистских учебниках того времени, правда с разными вариациями, как панацея, как чудодейственное лекарство, как залог построения благополучной, стабильной и сытой жизни.

«Больше рынка», «больше самостоятельности» ! – скандировали советские граждане уставшие стоять в очередях у пустых прилавков.

Теперь данная установка - атавизм, агонизирующий в постсоветском обывателе, вместе с его невозвратными кредитами, неподъемными тарифами на жильё, пополам с верой в рыночных политиков и президентов, с их многообещающими предвыборными программами. Это только теперь массовый постсоветский обыватель начинает на собственной шкуре понимать, что оказывается, не всё так просто и радужно, как казалось в самом начале пафосных рыночных надежд. С каждым кризисным годом уровень его оптимизма неуклонно падает, недоуменных вопросов всё больше, а официальных ответов, как и ясных объяснений происходящего и перспектив будущего, всё меньше.

Долгая практика подмены понятий, не только в области права, но и в области экономики, в области государственной внутренней и внешней политики вылившейся в сплошное телевизионное ток-шоу, креативную болтовню, что ещё было возможно в относительно благополучные годы проедания советских активов, распродажи национальных интересов, и т.д. начинает не просто утомлять, если уже не раздражать публику, а даже пугать до смешного. Приевшиеся политические шоу, как заевшая пластинка, начинают масштабно дискредитировать всю «единственно правильную» рыночную систему.

Понятно, что это не может не волновать тех, кого современная паразитарная система (пищевые финансовые цепочки частных корпоративных капиталов) вынесла на самую вершину финансового и политического могущества и которые заинтересованы только лишь в одном, чтобы оставить всё без изменений, то есть всё как есть, в целости и сохранности. Продлить очарование предпринимательской эпохи, в которой случайно довелось выжить не всем. Однако, чтобы не говорили либеральные экономисты-монетаристы, как не ретушируй они модерновыми либеральными идеологеммами контуры сползания к краху, а кризис 2008 года, теоретически стоит в одном ряду с другими циклическими экономическими кризисами, возникавшими периодически в мировой частнокапиталистической экономике, начиная с середины ХIХ века, затем в 20-е годы, в 50-е, 70-е и дальше, вплоть до нынешнего, разворачивающегося уже более грандиозно и масштабно.

Классическое капиталистическое перепроизводство, дополнилось ещё одним, более непредсказуемым кризисным фактором – перепроизводством денег и финансовых продуктов, которые уже ничем не могут быть обеспечены, ни во что не могут быть конвертированы, вложены для оборота, и стало быть, как минимум, сохранены. Это и будет главным камнем раздора мировой глобальной элиты, главным источником нестабильности и в конце концов краха мирового долларового порядка.

В своё время, средние и малые империалистические войны ХХ века, как классические войны за рынки сбыта и дешевые ресурсы, как не убеждала западная пропаганда, не исчезли с ликвидацией СССР (источника зла и коммунистической нестабильности на планете), а благополучно перекочевали в век ХХI. А с ними и гражданские (или если быть точными – классовые) противостояния под видом религиозно-идеологических войн и другие большие и малые «мероприятия», во всех их открытых и латентных формах не утратили свой первоначальный смысл.

Если учесть, что все эти войны - суть способы, которыми современный капиталистический мир в лице развитых капиталистических государств пытается за счёт других обеспечить стабильность собственных социально-экономических и общественно-политических систем, вполне очевидно, что и впереди их будет достаточно, как было и до этого.

По одному меткому выражению Кеннеди, прекрасно понимающему непреодолимую причину будущих исторических угроз, значило, что «…даже чтобы стоять на месте, Америка должна очень быстро бежать…»

Но любые войны в подобных ситуациях – достаточно большие затратные проекты, которые должны как минимум окупаться. Поэтому для глобальной войны, о которой говорят, как о большом мероприятии, спасающем глобальный доллар, необходимо соблюдение одновременно двух условий: глобальной консолидации капитала и существование глобального слабого звена. Первое проблематично по геополитическим причинам, а за второе уже давно идут скрытые войны между элитами, мешающие первому.

Никто, ни одна страна не хочет стать очередным «слабым» звеном. Так и кочует тень мировой войны как призрак, из одной точки планеты в другую.

***

Совсем недавно (август 2012 года) в Германии вышла примечательная книга под названием «Германия – самоликвидация», где бывший министр финансов Тило Саррацин, описывает катастрофическое положение его страны, связанное с демографией. Кроме замедления роста ВВП по сравнению с золотыми 50-60 годами ХХ века, когда рост промышленного производства доходил до 25 %, а уровень безработицы не превышал 2-3%, современная кризисная Германия показывает почти довоенный уровень и безработицы и падения промышленности, и снижения рождаемости. Но не это взбудоражило немцев. По прогнозам бывшего министра ещё лет 20 и нынешняя территория ЕС будет представлять резко обедневшие страны, с преимущественно… мусульманским населением. Эпатируя информацией, автор книги, ставшей в считанные дни бестселлером, сознательно надавил на самый больной мозоль Европы – миграционный.

Если признать, что миграционная политика Европы, все эти годы была связана с попыткой решить свои демографические проблемы, рост мусульманских диаспор не кажется случайностью или коварством исламистов. Откуда же берет источник демографическая проблема Европы, той самой, с бараньим упрямством воспеваемой и нашей проевропейской властью, при поддержке диванных экспертов и обывателей-снобов?

Начнем с того, что в недрах западного общества, исторически раньше начавшего, в отличии от восточных стран, расставаться с общинной традиционностью своих укладов (начало ХVIII века), соответственно намного ранее вызрела и необходимость регулирования количества населения, участвующего в индустриально-производственных процессах начала ХIХ века. То есть возникла потребность на государственном уровне регулировать миграцию, эмиграцию, количество городского населения и т.д. во избежание перекосов и дестабилизации капиталистических производств и рынков.

Вынужденно сталкиваясь с ней и решая эту задачу, у раннекапиталистических элит, как и у учреждаемых ими государств (буржуазная демократия – демократия элит) раньше всех возникла и необходимость прямого или косвенного вмешательства в репродуктивную сферу собственного населения, как главного источника трудовой силы, как либо её избытка, так и недостатка, качества и количества. Экономическим объяснением этой необходимости регулирования количества гражданского населения через рождаемость, служит также необходимость оптимизации трудовых затрат зарождающихся капиталистических производств того времени, сбалансирования социальных бюджетов государств, адаптация их под собственные демографические условия и нужды. Элементарное знакомство с экономическими теориями (как официальными концепциями, обслуживающими законность состояния экономики) того времени, (Смит, Риккардо, Мальтус и пр. классики политэкономии), прямо указывают на то, что эти и подобные им социально-экономические задачи регулирования решались за счёт миграции, эмиграции, а также регулирования воспроизводства собственного населения. Чего стоит знаменитое «огораживание» английских крестьян, похожее больше на геноцид, чем на экономическую реформу. Появились целый ряд дисциплин, впоследствии вошедших в евгенику, -науку по контролю за количеством и качеством населения.

В начале ХХ века пещерные методы экономиста-католика Мальтуса, уже никого не устраивали. Заявлять открыто, что войны и болезни необходимы, чтобы избавиться от лишних людей было опасно: лишних людей было слишком много и становилось всё больше, чтобы не опасаться их соответствующих выводов в ответ. Буржуазные экономисты - последователи Мальтуса, сохранив в неприкосновенности исходную аксиому авторитета, разработали новое, гораздо более утонченное и "научное" учение о половом воспитании, контрацепции, абортах и стерилизации, которая в результате сокращает численность населения гораздо успешнее, и экономически менее затратная, нежели чума или война.

До Майданека было еще далеко, а евгеника под видом прогрессивной теории уже завоевала всеобщее признание в Западном мире, получив статус целой науки, государственную и общественную поддержку. Её преподавали в университетах: Гарварде, Принстоне, Колумбии... Исследования в этой области широко финансировали фонды Рокфеллера, Форда, Карнеги... Идеи евгеники подспудно питали искусство, перетекая в массовую литературу, кино, и обратно, становясь частью модернистского общественного сознания. Те, кто выступал против, объявлялись врагами прогресса, обскурантами и ретроградами. Голоса, подобные голосу Гилберта Честертона - "Если дарвинизм был учением о выживании приспособившихся, то евгеника - доктрина выживания вырождающихся" - тонули в общем хоре молящихся идолу прогресса и наукообразия. Уже в 1922 году в США учреждается «Ассоциация планирования семьи» под руководством Маргарет Зангер, сексуально одержимой марксистки, предоставившей свои услуги транснациональным корпорациям по разработке и продвижению программ «мирной» утилизации лишнего населения, хотя официальная программа говорила об «улучшении человеческой породы» - такая же спекулятивная идея, как и идея защиты прав детей, пропагандируемая ювенальными сторонниками.

Чрезмерный избыток населения приводил к безработице и необходимости увеличения социальных бюджетов, что в конечном итоге, при определенных обстоятельствах могло способствовать и к социальному взрыву. В переизданном сталинской учебнике политэкономии (Островитянинов К.В. 1955 год,) на сегодня, самом честном учебнике по такой «жуткой науке», как говорил Карлейлель, политэкономии, эта демографическая ситуация «по-марксу» называется «относительное перенаселение». То есть, это когда населения не то чтобы много, а то, когда для него совершенно нет работы. Даже в перспективе. И наоборот, недостаток населения делал его труд очень дорогим и стало быть приводил к удорожанию себестоимости продуктов производства как и их неконкурентоспособности на капиталистическом рынке.Это и послужило причиной перетока производственных капиталов в страны с более дешевым трудовым ресурсом.    

Кроме того, колониальные войны во все времена позволяли легально «экспортировать» за рубеж ту часть общества, которая в силу социальных противоречий становилась наиболее агрессивной. То есть лишняя часть общества утилизировалась, превращаясь в полезное для государства пушечное мясо. Война давала возможность обменять это «политическое пушечное мясо» на реальные ресурсы и геополитические выгоды для частных ТНК. Знаменитое изречение Клаузевица «война это продолжение политики иными средствами» наиболее ёмко выражает именно эту мысль. Политика транснациональных корпораций получала в войне свое дальнейшее горячее продолжение и выражение. Тут уместно вспомнить все ту же историю Древнего Рима. Как видим, со времен поэта Ювенала изгнанного из страны за морализаторские сатиры объединяющую безработную молодежь, мало что изменилось: те же люди, выходящие на улицу, те же долги и то же устаревание общественно-политической системы.

Творчество, служившее катализатором молодежных бунтов и которых очень опасались римские власти, сродни любому творчеству, находящему отклик в обществе. Но вот молодежный преступный бунт, как бунт вчерашних детей, политически опасен. Он подрывает легитимность всей системы государства. Не зря так популярны уже в новое время молодежные шествия, студенческие голодовки и прочее. Так было и так будет всегда, пока правда, за правовую и культурно-психологическую основу, как аналог государства, будет приниматься семья. Молодежь критикующая свои права в этой семье, лучше всех способна разделить общество состоящее из родителей, на множество враждующий лагерей. Дальше мы увидим, что институт семьи, также находится в кризисе, как и то национальное государство, которое она в себе содержит, а пока вернемся в геополитэкономию.

Таким образом, все войны происходили, и будут происходить в результате социально-экономических и демографических причин, которые либо взрывали политические иерархии сложившихся обществ изнутри, и приводили либо к гражданским войнам (социальным революциям), либо к войнам захватническим. Всё имеет одни и те же причинно-следственные корни. Они же (войны), в самых крайних формах, подталкивали цивилизации к тектоническим формационным сменам общественно-политических систем, что более-менее близко к истине, и исторически достоверно изложено, правда, в определенных местах, только лишь в марксистко-ленинской теории. Всё остальное, оказывается на поверку чистейшей пропагандой и политтехнологией по обработке массового сознания и производству массовых потребительских убеждений.

И вот тут внимание. Отсюда мы попробуем сделать ключевое предположение.

Если мировая капиталистическая экономика стала, как известно, глобально взаимозависимой и в рамках единого экономического организма обеспечивает ценность своей единой мировой имперской валюты - доллара, как и политическое влияние глобальных финансовых институтов на местные власти, то почему у неё не должны были возникнуть те же самые демографические проблемы, как проблемы рынков труда (дешевой рабочей силы, социальных перекосов), но теперь уже в масштабах куда более крупных, чем масштаб отдельно взятого национально-капиталистического государства? Конечно, должны были возникнуть. Вопрос только времени. И время это удивительно быстро наступило.

Понятно, что в условиях, когда глобальный рынок живёт глобальными измерениями, роль самого национального государства становится чистейшей формальностью, декорацией, средством, большим кадровым агентством, огромным бюро по трудоустройству, не более, а не целью, и это вполне закономерно. Ну а уж, какова судьба и роль отдельного человека (нашего лелеемого диванного патриота), в этом чудовищном по масштабам глобальном механизме, перемалывающем в рыночной мясорубке целые народы, вообще говорить не приходится.

Если есть глобальный капитал, обретший правосубъектность в лице ТНК, различных банковских трестов и картелей в системе глобального капиталистического производства, значит, есть и правосубъектность глобального труда, в лице национальных государственных единиц, которые работают в так называемой сфере кадрового обслуживания транснационального капитала и транснационального производства. В качестве подтверждения данного тезиса можно привести многочисленные примеры того, как те же международные финансовые структуры, например, такие как МВФ, уже без всякого стеснения требуют от национальных правительств сокращения социальных бюджетов, льгот и прочего, для достижения якобы бездефицитности бюджетов, тогда как это является исключительно прерогативой национальных властей и являющейся основой их регуляторной внутренней политики.

Не трудно ответить за счёт чего (и кого!), а также, для каких целей эти бездефицитные бюджеты формируются. Глобальному бизнесу нужно во что бы то ни стало, снизить глобальную социальную нагрузку – это есть его объективная, а не субъективная цель.

***

В любом случае природа регуляционной политики глобальных капиталистических институтов в сфере семьи и детей, (а ювенальная юстиция таковой является по определению, так как она входит в основную обойму глобальной демографической политики), напрямую связана с процессом регулирования глобального рынка труда, через процессы депопуляции населения. Только в такие «благотворительные» программы большой бизнес готов, может и будет вкладывать средства.

Проследить эту регуляторную схему-функцию можно на примере функционирования одного условного капиталистического государства, чтобы потом попробовать наложить получившуюся картину и на более крупный масштаб.

К примеру, исходя из социальной структуры экономики, сложившейся в постсоветских странах, в частности в Украине, в непроизводственных сферах, сферах обслуживания, торговли, вспомогательных и второстепенных сферах работает более 80 % населения, не говоря уже о бюджетном секторе. Отсюда можно сделать вывод, что существенная часть этой огромной массы людей, находящейся в тотальной зависимости, то есть в заложниках у приватной экономики, является откровенным балластом, «нагрузкой» для их государств. Эта часть населения абсолютно ничего не производит, кроме неких дифференцированных услуг, с плавающей нормой труда и оплаты.

В то же время, рост безработицы, трудовая миграция, сокращение штатов и персонала, и прочее и прочее - вообще обычное явление для рыночной жизни, а для сегодняшнего её кризисного состояния и подавно. Таким образом, регулирование (или контроль) количества населения, является важным рычагом снижения социального давления снизу на стагнирующий большой бизнес и содержащееся на его средства национальное либерально-рыночное государство, зависящие в свою очередь от наличия прибыли, а точнее от налоговых отчислений с прибыли в бюджет. И это не говоря уже о других каналах и формах взаимодействия большого бизнеса и государства, формальных и неформальных, в том числе о коррупционных, набивших газетную оскомину, классическом и откровенном сращении бизнеса и власти в одни клановые группы.

Сегодня складывается парадоксальная ситуация: чем меньше населения, тем меньше совокупный материальный объём социальных обязательств перед ним для глобальной экономики, в сравнении с той прибылью, которую получают ТНК от их совокупного потребления. Всё потому, что роль этого подавляющего количества населения в создании необходимого объема материальных благ ДАЖЕ ДЛЯ СВОЕГО ПОТРЕБЛЕНИЯ, в сложившейся системе, сведена практически к нулю! То есть огромная часть населения задействована в исключительно непроизводительном секторе экономики, поэтому является, целиком зависимой, вынужденно паразитарной.

Социальное положение в общественной системе производства жизни, между прочим, откладывает отпечаток и на мышление, логику и культуру этих людей, на их ментальность. На их поступки и убеждения, на их политические и иные пристрастия. Обыватели – паразитарии, так же как и большой бизнес, совершенно не заинтересованы в том, чтобы что-то менять.  

Возражать этому, говоря о том, что регулятивное сокращение населения приводит к падению совокупного спроса на потребительские товары, а значит и к автоматическому сокращению доходов большого бизнеса, это значит попасть на удочку у либерально-рыночных штампов. Так же будет невероятно глупым заявлять традиционно по-мальтузиански, что снижение количества людей увеличивает их же состояние и доходы.

Всё дело в реальной власти и иерархиях, привилегиях и возможностях самых высших корпоративных игроков рынка, которые выражены в конкретном праве собственности и не всегда могут или должны быть выражены сугубо в денежном эквиваленте. История даёт немало примеров, когда денежное богатство не всегда было залогом силы и власти, тогда как реальную силу и власть всегда можно конвертировать в любые символы и предметы богатства. Власть и иерархия – лучший антиинфляционный механизм. В этом смысле и деньги сегодня нужно рассматривать тоже, сугубо как инструмент обеспечения иерархии и силы, безопасности и привилегий сложившихся сословий и глобальных классов, а не как самоцель. Поэтому отказаться от денег (от любого их количества и качества) всегда можно и нужно, если от этого будет зависеть судьба и жизнеспособность существующей иерархии и системы перераспределения. Это не конспирология, это реальная политическая схема, в которой интересы групп также конкретны, как и персонализированы.

Другое дело, что управленческая политическая функция денег, в сегодняшнем мире и цивилизации доллара, катастрофически гипертрофирована, причем за счет уменьшения других важных функций денег: баланса, обращения, и пр. На что уже никто из современных экономистов не обращает внимания - слишком велик масштаб финансово-экономического перекоса, чтобы говорить о таких «мелочах».  

***

Вообще, политическая стабильность системы приватной экономики, более всего нуждается в том в том, чтобы неотвратимое рыночное банкротство сначала отдельных участников рынка, а затем и целых слоев общества (допустим кредитных заемщиков 2000-х) как индивидуальных, так и групповых, ни в коем случае не ставило под сомнение всю систему капиталистического производства и распределения. С этой поистине военно-политической задачей, глобальный мир корпоративных капиталов, пока справлялся успешно, вплоть до организации экономического и соответственно политического банкротства СССР, когда этот СССР, как заболевший ягнёнок, попытавшийся мирно сосуществовать с мировым рыночным крокодилом, не стал его законной добычей.

То есть эта задача была выполнима, до той поры, пока закономерно не возникают системные проблемы самого глобального частного капитализма, как системного целого, как единого способа глобального материального производства и распределения в международном масштабе, и на который распространяются законы и части и целого.    

Указанный выше процесс регулирования социальных нагрузок, мог бы быть бесконечным, если бы не одно но – неотвратимо наступает момент, когда количество членов общества потребляющих и распределяющих материальные (на сегодня - монетарные) блага становится слишком большим, чтобы другое количество членов общества, производящих эти реальные блага, даже при нынешних научно-технических и технологических возможностях очень немногочисленное, могло обеспечить стабильность всей социальной конструкции.

Можно систематически, до поры до времени увеличивать потребление, через различные кредитные ухищрения и уловки, и таким образом на другом конце цепи продлевать на некоторое время жизнь капиталистического производителя и поддерживать ценность его собственности, соблюдая при этом видимость свободы рынка, превращая его в фикцию, - рано или поздно баланс экономики и государства, а именно социальный баланс производства и потребления материальных благ приходит в движение. И не всегда управляемое. То есть движение, которое никто ни предотвратить, ни отменить не в состоянии, так как оно всего лишь масштабное проявление естественного закона, закона сообщающихся сосудов, сохранения энергии, какой угодно аналогии. Капиталистический рынок по своей изначальной природе, может либо расширяться, за счёт спекулятивных возможностей, вплоть до силовой экспансии (спекуляция на силе), что рыночники фундаменталисты называют законом «роста» экономики, либо… лопаться. Третьего не дано. Если рыночная цепь стала глобальной (а все слабые звенья уже съедены ради поддержания остальных) значит, наступило эпохальное время «большого сброса» накопившихся классических математических (естественных) противоречий этого капиталистического рынка.

Собственно в этих накопленных противоречиях и заключаются недофинансированные социальные и гуманитарные проекты, бюджетные ямы, инфляционные падения и т.д.

То, что произведено, кто-то должен обязательно потребить и у этого кого-то должны быть соответствующие доходы для возможности приобретения произведённого, от реальных товаров до банковских услуг. В противном случае, если такой возможности нет в таких макромасштабах, происходит достаточно предсказуемое и типичное: остановка денежного обращения экономики, финансовые и ресурсные тромбы, остановка функционирования систем жизнеобеспечения, и пр. И тут не принципиально, как это может происходить, быстро или медленно, в зависимости от масштабов, направление движения строго определено.

В истории империй прошлого, такие процессы наблюдались и раньше и надо быть очень наивным человеком, что бы считать наше время чем-то особенным, исключительным по стабильности и надёжности. Или по научной обоснованности.

***

Либерально-рыночная наука, полная коммерческой узкопрофильной схоластики и «прибавочного» ценового шаманизма до сих пор пытается убедить весь мир в существование утопического общества, где все участники рынка могут иметь прибыль, что ни теоретически, ни практически невозможно. Это если конечно не владеть таким важным рычагом демпфирования ситуации, как печатный денежный станок. В рыночной экономике, всегда есть и будет звено в цепи, которое выпадает из сферы рыночного распределения благ, оно как бы приносится в жертву. И это звено, в глобальном капиталистическом организме, как правило, является национальным государством с его традиционными функциями по отношению к своему населению, народу, нации.

Вот почему Федеральная Резервная Система США могла быть изначально только частным заведением, а не государственным, что многих обывателей шокирует по сей день. Ибо только тот, кто держит в руках систему эмиссии и способен покрыть ею макроинфляцию, возникающую после экономических циклов, и способен регулировать безболезненное выпадение слабых звеньев из экономической цепи, без политической угрозы для общего принципа функционирования глобального капитала и обслуживающего институт частной собственности на жизненные ресурсы.

Так как мировой капитал является частным, (он дает в долг даже государствам!) значит для устойчивости и жизнеспособности его системы центр эмиссии (условно печатный станок), эмитирующий средства товарообмена, и заменяющий и заполняющий этим средством товарообмена сам товарообмен, должен быть в частных руках, то есть в политически недоступном для большинства общества, иерархическом месте.

При всей громоздкости, однако, у всякой системы есть свой ресурс использования и эксплуатации. Современные попытки глобальных игроков «перезапустить» рынки похожи на попытки шофера-кретина завести мотор, который уже давно выжег себя изнутри. Какой же смысл закачивать в него все новые и новые литры бензина?

Можно залить в него новый тип бензина (типа новую глобальную валюту), тип двигателя и его плачевное состояние от этого не изменится.

По всему видно, что наступивший ХХI век, век грандиозного исторического окончания этого ресурса. И процесс этот будет столь эпохальным, масштабным и затяжным, что затмит собой все остальные исторические события. Медленные дефляционные и инфляционные конвульсии мирового капиталистического рынка съедят не одно поколение людей, и их государств, пытающихся выжить при помощи единого предоставленного им возможного способа выжить – торговли своим правом на жизнь, национальными ресурсами, суверенностями и прочим в своём сегменте мирового рынка.    

Постоянная безостановочная денежная эмиссия, на всех уровнях, производство финансовых заменителей и постоянное, вынужденное снижение социальных нагрузок посредством сокращения социальных бюджетов, как и деградация всех традиционных социальных функций государства – закономерная судьба любого сегодняшнего либерально-рыночного национального государства, от Греции и Украины, до США, России и Китая, где каждый по-своему и на своём уровне кооперирован в глобальную капиталистическую систему и по-своему зависим от жизнеспособности глобальной долларовой системы. Долги этих государств не что иное, как невозможность обеспечить всё возрастающую денежную массу уровнем производства и потребеления, то есть социальным достатком, процессом товарообмена, невозможность предотвратить инфляцию человеческого труда, утратившего свою социальную и политическую роль в национальных государствах. Таким образом, можно сделать вывод: сжатие экономик, падение национальных доходов, сокращение ВВП, большие изменения в рыночных балансах спроса и предложения, продиктованные автоматическим колебанием фондов заработной платы, диктует глобальной либерально-рыночной системе необходимость программ по утилизации и социальной амортизации возникающих убытков и государственных долгов перед населением.

Кульминацией такого капиталистического регулирования экономического процесса производства и распределения материальных благ в обществе, через регуляцию глобального рынка труда, является в конце концов, появление и такой, чудовищной диллемы: либо реформирование государственно-политических систем и смена типа общественного строя (производства – распределения), как и системы экономики в пользу выживания большинства населения (социализация экономики: частичная волюнтаристская – диктаторская (фашизм), или полная – социально-революционная(коммунизм)) и перестройка систем товарооборота и рынков на совершенно иной, социализированный лад, либо… организация мероприятий по сокращению самого населения, через регуляцию, с демонтажём и утилизацией отдельных социально-экономических звеньев.

Традиционная семья, как и традиционное государство одни из таких звеньев.