Ландшафты жизни. Память. Лев Гумилев

Владимир Дергачев
Лев Николаевич Гумилев (1911-1992),  российский историк, востоковед  и географ, сына знаменитых  русских поэтов Анны Ахматовой  и Николая Гумилева.  Лев Гумилев прожил полную драматизма  жизнь. В 1921 г. советская власть расстреляла  его отца-поэта и боевого офицера, награжденного  двумя Георгиями. 
Лев Гумилев  дважды был репрессирован за отца и мать. Окончил Ленинградский и  лучший гуманитарный  советский «университет» — ГУЛАГ, где  содержался интеллектуальный цвет нации. Между двумя сроками Лев Гумилев  воевал на фронтах Великой Отечественной войны и брал Берлин. Впервые репрессированный в конце 20-х годов, он смог окончательно вернуться в Ленинград в конце 50-х годов.  Начали выходить его книги и среди них основной труд «Этногенез и биосфера Земли» (депонирован в 1979, издан в 1989). 
Доктор  исторических и доктор географических наук, отторгнутый официальной  общественной наукой, создал  пассионарную теорию этногенеза (глобальной этнической истории), способствовал возрождению евразийства.  Однако труды ученого  часто не печатались, последний раз —  пятнадцать лет с 1974 по 1989 гг. Пик публикаций его книг пришелся на начало девяностых годов, когда  Россия оказалась в очередной раз перед выбором пути социально-экономического развития. Если бы Лев Гумилев  был жив,  он бы искренне удивился, что  ни одно  издание по геополитике не обходится без его имени. 
В фундаментальном труде «Древняя Русь и Великая степь» (1989) Гумилев пишет, что «полоса свободы» не освобождает личность от  природных  воздействий. Специфика «свободы» только в  том, что «человек может делать выбор между решением правильным или ошибочным, причем в последнем  случае его ожидает  гибель. Значит свобода  выбора — отнюдь не право на безответственность. Наоборот, это тяжелый моральный груз». Груз  ответственности, лежащий на человеке столь тяжел, «что его может облегчить только сознательный отказ от совести, или, что то же», отказ  от долга перед природой.  

В евразийском завещании Льва Гумилева  содержатся  слова: «надо искать  не столько врагов — их и так много, а надо искать  друзей, это самая  главная ценность в жизни...» и  «если Россия будет  спасена, то  только  как евразийская держава  и только через евразийство». Крупный знаток  средневековой Срединной Азии был далек от политики, часто говорил и писал: «Что касается  контакта России с Западной Европой, то каждый желающий может убедиться, что и тут законы природы останутся неизменными. Задача Науки лишь в том, чтобы своевременно предупредить сограждан  о вероятных вариантах  развития событий, а дело Политики найти оптимальный  выход  из возможных, но необязательных, то есть непредначертанных, коллизий. Вот почему фундаментальная  наука  и практика  обоюдно  нужны  друг другу». Эти слова полностью относятся к роли  геополитики в судьбе государства. Беда заключается в том, что фундаментальная наука  требует не только  высокого общеобразовательного уровня, но и способность генерировать  новые научные идеи. А как трудно избежать соблазна и  предложить упрощенную модель знания, основанной не на движении собственной мысли, а на имитации чужой.  Отсюда истоки  крупномасштабной,  получившей широкое распространение,   примитивизации идей ученого. Сколь не противоречивы были отдельные положения истинных евразийцев, заканчивая Л. Н. Гумилевым, их учение наполнено движением мысли, способствующему рождению нового знания.
Труды Льва Николаевича оказали на меня огромное виляние. В ноябре (?) 1966 году Гумилев был приглашен на методологический семинар географического факультета МГУ, где выступил с докладом «Ландшафт и этнос». Здесь я его впервые услышал и стал поклонником его теории пассионарности. В августе 1968 года, уже работая в Минске, я написал  письмо:
«Уважаемый Лев Николаевич!
Я, Дергачев Владимир Александрович, 22 лет от роду, будучи студентом Московского университета, заинтересовался проблемами «Ландшафт и этнос». Результатом этого стала дипломная работа ««Ландшафт. Этнос. Культура хозяйства. Район» (на примере Западной Якутии), где была предпринята попытка создать собственную концепцию. Научный руководитель темы по-отечески пожурил меня за отклонения от специализации (учился я на кафедре экономической географии) и благословил на прилежный труд в столицу Белоруссии, где в настоящее время  я работаю в проектном институте и занимаюсь  районной планировкой. 
В свободное от работы время сдаю кандидатские минимумы и готовлюсь к Вам в аспирантуру (и это без договоренности с Вами). 
Мои знания  были оценены в Московском Университете дипломом с отличием, хотя я о них более скромного мнения, тем более в вопросах этнографии и истории.  
Не думаю, чтобы Вы отнеслись с распростертыми руками к незнакомому Вам доселе субъекту, поэтому нам удобнее предварительно встретиться. Пожалуйста, сообщите  период времени (ближайший месяц) и место, где я смогу Вас найти в Ленинграде. 
С уважением, Владимир Дергачев. 
Минск, август 1968 года».
Лев Николаевич прислал скорый ответ:
«Любезный Владимир Александрович!
Ваше письмо я показал нашему декану, и он просил передать Вам, что не видит никаких препятствий  для того, чтобы Вы проходили  аспирантуру под моим руководством. Вам нужно только поступить в аспирантуру – это единственная трудность. 
Если Вы хотите со мною встретиться, то лучше это сделать  после 15 октября. Мой домашний телефон К-3-65-97, а в четверг я бываю всегда на Географическом факультете.  Буду рад помочь Вам.
Лев Гумилев. 
07.09. 1968».
25 октября состоялась наша встреча на Географическом факультете, расположенном в Смольном (бывшем Институте благородных девиц). Лев Николаевич после беседы со мной дал согласие быть научным руководителем диссертации и дал задание составить синхронистическую таблицу исторических событий в разных регионах Евразии. После этого он повел представлять меня декану.  Он любезно пропускал меня первым в двери, подчеркивая в отношении гостя это обязательный жест, несмотря на мой возраст. Декан принял очень любезно. Однако, когда мы вышли из деканата, секретарь незаметно попросила меня вновь зайти к декану. И здесь  мне был сказано примерно следующее: «Уважаемый Владимир Александрович! Я не мог в присутствии Льва Николаевича отказать ему в просьбе о Вашем поступлении в аспирантуру. Но Вы выпускник МГУ и знаете об антагонизме между  заведующими кафедрами экономической географии наших университетов. Поэтому шанса на поступление у Вас нет». 
Действительно, между нашими кафедрами шла непримиримая идеологическая борьба за единство географии, которая отвлекала от науки, но требовала огромной энергии. Состояние борьбы напоминало противостояние враждующих домов из «Ромео и Джульетты». 
К этому необходимо добавить, что в связи к беспощадной критики со стороны историков теории пассионарности доктора исторических наук  Гумилева,  Лев Николаевич написал и защитил в 1974 году диссертацию на соискание ученой степени доктора географических наук «Этногенез и биосфера Земли». Заведующий кафедрой экономической географии МГУ профессор Саушкин  был назначен черным оппонентом,  и работа была отклонена. Надо отдать должное Юлиану Глебовичу, что это не отразилось впоследствии на его аспиранте, положившего в фундамент кандидатской диссертации труды Гумилева  по установлению связей физической географии и истории. В одной из встреч уже после защиты диссертации, профессор Саушкин сам сказал, что был черным оппонентом. И в своем заключении написал, что не сомневается, что Гумилев достоин ученой степени доктора наук. Каковым он уже является (доктором исторических наук),  и, в этой связи,  нет необходимости присваивать ему еще одну степень. 
Через много лет стало известно, что отказ в приеме в аспирантуру ЛГУ был продиктован не враждой наших кафедр, а  рекомендацией компетентных органов, следивших, чтобы учение Гумилева, противоречащие концепции формирования советского человека,  не имело официальных учеников. Вызывали ли в ЦК КПСС профессора Саушкина, чтобы заставить дать отрицательный отзыв на докторскую диссертацию Гумилева, я не знаю. Но то, что он вынужден был дать отрицательны отзыв, у меня не вызывает сомнения. 
С годами стал понятен гриф «Для служебного пользования» на моей кандидатской диссертации, пронизанной учением Гумилева. На этом настоял мой руководитель профессор Саушкин. Мой отъезд в Одессу, где я стал работать в экономическом институте, возможно, увел меня от неминуемых неприятностей, если бы продолжал исповедовать теорию пассионарности, например, в Москве.  
После осознания факта о невозможности поступления в аспирантуру Ленинградского университета,  я выехал в Москву, где контр-адмирал Бурханов предложил зачислить меня в Северную экспедицию МГУ, которую он возглавлял. В течение летнего полевого сезона я мог обновить материл для реферата диссертации. Руководство экспедиции  осенью могло дать мне направление в целевую аспирантуру МГУ. Бурханов мог стать формальным руководителем диссертации, а Гумилев — реальным. Однако и этим планам не суждено было осуществиться. Минский институт не за что не был согласен отпустить меня на два месяца раньше двухгодичного срока. Конфликт разрешился повесткой в военкомат и моим призывом в Армию. Несмотря на все сданные кандидатские экзамены мечты об аспирантуре пришлось отложить на два года.  
Уже во время учебы в аспирантуре, куда я поступил из Тихоокеанского Института географии,  в 1975 году  я вновь встретился с Гумилевым, который был приглашен академиком Федоровым на методологический семинар в Гидрометеоцентр СССР. 
Последняя встреча состоялась в Ленинграде 16 октября 1986 года, когда я был оппонентом на кандидатской диссертации Александра Дружинина (Ростовский университет). В кулуарах факультета, который переехал к этому времени на Васильевский остров,  разговорились об опубликованных письмах матери Льва Николаевича – Анны Николаевны Ахматовой в одном из толстых литературных журналов. Профессор Дмитриевский поинтересовался, «читал  ли Лев Николаевич письма своей маман?».  На что последний ответил: «Я чужих писем не читаю». 
За месяц до смерти Лев Николаевич сказал профессору Лаврову: «А все-таки я счастливый человек, я всегда писал то, что думал, то, что хотел, а они (случайные в науке люди) – то, что им велено» («От Руси к России». Послесловие, с.308). 
В некрологе, опубликованном в «Комсомольской правде» было написано: «Умер Лев Николаевич Гумилев. Дитя двух великих русских поэтов — Николая Гумилева и Анны Ахматовой — стал единственным, но самым гениальным их совместным творением. Сказать, что судьба не баловала его, — значит, ничего не сказать. Казнь большевиками отца, гонения на мать для сына оборачивались  долгими годами лагерей  и ссылок». После первого  срока в ГУЛАГе, Гумилев ушел на фронт, воевал в зенитной артиллерии  и брал Берлин. В 1949 году он получил второй срок за опальную мать.  Относительную волю ему принесла хрущевская оттепель, но в дальнейшем вольнодумец Гумилев не пришелся ко двору, с 1974 по 1989 годы его книги вновь не печатались. Льву Николаевичу очень долго не присваивали звание профессора, и он не имел права иметь официальных учеников (аспирантов). 
По поводу своей теории пассионарности Лев Николаевич сказал в одном из последних интервью: «Она укладывается в формулу — не все люди шкурники… Древнюю Русь погубила дестабилизация, явившаяся следствием снижения пассионарного напряжения этнической системы, или, что, проще, увеличения числа субпассионариев – эгоистов, не способных  к самопожертвованию ради бескорыстного патриотизма» (Поищем счастья в прошлом…Деловой мир, 23 мая 1992 г.).