В Ингушетии начался суд над Назиром Гулиевым и Илезом Нальгиевым — милицейскими начальниками, которых обвиняют в бесчеловечных пытках задержанных. Это первый процесс, посвященный беде, о которой все давно знали. Погоня за «палочными» показателями и безнаказанность превращают полицию и спецслужбы в банду маньяков-садистов, толкают молодежь «в лес». «РР» публикует шокирующее свидетельство о внутренней механике российской пыточной системы. Оно появилось благодаря потрясающему мужеству Зелимхана Читигова, молодого чеченского парня, выжившего в застенках и давшего показания против палачей. Его интервью комментируют глава Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров и председатель «Комитета против пыток» Игорь Каляпин
Я познакомился с Зелимом Читиговым после того, как он выписался из Боткинской больницы. Тихий парень, по-вайнахски вежливый со старшими. Записывая интервью, я все вглядывался в него и не мог представить, что этот вот паренек вынес такое. Зелим уже ходил, хотя и чуть скованно. В Боткинской его хорошо лечили — туда он приехал в инвалидной коляске, а до этого четыре месяца пластом пролежал в больницах Назрани и Грозного. После четырех дней нечеловеческих пыток.
[h=3]Прелюдия. Карабулакское ГОВД[/h]— В феврале вечером, после восьми, я стоял на остановке. В Карабулаке рядом с ГОВД остановка. Быстро темнело. Маршруток не было — и тут попутная останавливается, черная, 114-я. «Куда едешь?» — «До заправки довезете?» — «Давай садись!»
Сзади один парень вылез, меня пустил. У меня зрение не очень хорошее, я не заметил, как они одеты, не присматривался — просто ребята, подвезут. Сел в машину, посередке. И начали разворачиваться сразу, на месте. Я говорю: «Вы не к заправке едете?» Они грязные слова сказали: «Не рыпайся, приехал ты куда надо». Я посмотрел по сторонам — они оба с автоматами сидят между ног, в черной форме. Подъехали сразу к ГОВД, остановились — навстречу замначальника ГОВД Нальгиев Илез. Это я сейчас его знаю, тогда не знал.
«Ты кто?» — говорит. Я объяснил: так и так… Зашли в отдел. Меня не проверили, документов не спрашивали, только телефон забрали.
Второй этаж, какая-то комната, сели. «Ты мусульманин?» — «Да, — говорю, — мусульманин». — «Ты мой брат?» — «Все мы братья». — «Сделай для меня одно дело». Я думаю: сейчас, сто процентов, попросит на кого-то настучать. «Помоги мне, — говорит, — очистить эту республику». Я думал, он говорит — город почистить, но, думаю, при чем тут милиция? «Как почистить?» — «От русских военных, убивать их. От харама — взрывать спиртные магазины, кафе, где девочки есть… Мы же мусульмане, это харам!»
А я недавно, за неделю, видел по телевизору нового начальника ГОВД. Он говорил: «Перестаньте, не делайте этого! Если вы думаете, что беспредел не остановят, вы ошибаетесь. Я лично…» Я еще подумал: вот хорошо, нормальный человек выступает — говорит, что беспорядок надо остановить.
Я говорю: «Ваш же начальник говорил… Как вы можете мне такое предлагать? Если я ему расскажу?» — «Начальник? Идем со мной».
Мы вышли в коридор, зашли в другую комнату. Там сидит этот самый начальник, Гулиев Назир. «Кто это?» — спрашивает. — «Он наш брат, мусульманин». Посадили меня на стул, такой красивый кабинет. Мы сидим, я говорю: «Вы знаете, что он мне предлагал?» Он сидит, слушает, улыбается, потом говорит: «Слушай, как есть, нельзя же по телевизору говорить». Я удивился: милиционер мне такое говорит! Я не думал, что такие вещи возможны вообще. Я же в селе живу, одиннадцать классов окончил, женился, на стройку иду, обратно прихожу — ничего я не знал.
Потом две пачки по пять тысяч и пистолет передо мной положили: «Вот тебе оружие, деньги. Короче, помочь ты должен. Скажи, какую машину — мы тебе машину сделаем, проблем нет…» Я говорю: «Я машину водить не умею, в жизни в руках оружие не держал». Объясняю им: я на стройке работал, у меня дети, мне до этого вообще дела нет.
«Еще три-четыре парня возьми с собой. Друзья же у тебя есть? Мы им тоже оружие дадим. Какое хотите?..» — «Я не разбираюсь в оружии вообще». — «Мы тебе удостоверение сделаем…»
Часа два они меня уговаривали. «Ну ладно, если не хочешь, — говорят, — что поделаешь…»
В другую комнату завели, отпечатки сделали, всех родственников со стороны отца, матери полностью записали: «Давай, иди!»
Я об этом думал — как зомби несколько дней ходил. А перед тем у нас был теракт у ГОВД, и через некоторое время с нашей Промжилбазы увезли двоих парней. Мне мать сказала, что один признался. Я говорю: «Вот дома сидел бы, беспредел не делал — все нормально было бы. Хорошо, что его нашли».
[h=3]Первый день. Центр «Э»[/h]— А 27 апреля утром, в семь часов, врываются. Я стоял на молитве — вломились человек тридцать, в масках, полны оружия, черная униформа. Мать выскочила — никакого удостоверения, ничего не говорят. Просто схватили меня, вывели, посадили в «Приору». Один справа сел, другой слева — мне на руки сели. Куртку на голову сзади надели и между сиденьями голову положили. Машина как тронулась, по башке начали рукояткой пистолета бить. Ничего не говорят — по башке бьют, по спине…
Куда-то приехали, сразу надели на голову пакет, на уровне глаз заклеили скотчем и руки сзади скотчем замотали. «Ложись на живот!» Я лег — начали бить. Ничего не говорят — бьют, бьют, бьют, бьют. Там человек семь-восемь было. Потом пакет на нос сполз, дышать стало нечем, я говорю: «Пакет, пожалуйста, поднимите…» Кто-то его опустил на шею и начал душить. Я дергался-дергался, потом перестал, почти отключился — отпустили. Чуть-чуть дышать стал — посадили меня, начали какие-то фамилии называть. «Знаешь такого-то?» — «Не знаю». Максимум минуты две, потом сказали: «Мы сейчас детектор лжи принесем, посмотрим, ты правду говоришь или нет». Я обрадовался! Я же не понимаю, зачем меня забрали, кто забрал, где я нахожусь. Думаю: сейчас узнают, что я не виноват, и отпустят.
Сняли обувь, носки и к двум большим пальцам провода подсоединили. Какую-то фамилию назвали — я не знаю. Еще назвали — не знаю. Уже третий раз назвали фамилию — что-то странное ощущение в ногах, чуть-чуть дрожит. Я удивился, не понял сперва. «А детектор лжи говорит, что ты врешь! Где оружие?» Я говорю: «Не знаю, я в жизни в руках не держал…» — опять стало дрожать, посильнее. Я удивился: я же знаю, что в жизни оружия не имел. Я говорю: «Он неправильно работает!»
Они ничего не говорят, а меня полностью, до пупка, трясет — ну, я уже понимаю, что это ток. И начали: что-то говорят — бьют током. Опять, опять — я валяюсь. Потом я порвал провода — кажется, перестали. Положили на живот, на спину сели три человека и начали ноги назад выворачивать. Потом опять стали ногами пинать.
— Они русские или ингуши?
— Чистые ингуши они были, чистые ингуши! А когда они били, говорили: «Мы русские! Мы русские!»
— Зачем?
— Не знаю. Просто бьют и кричат: «Мы русские!» Потом бросили в другую комнату, метр на метр — сижу, и ноги нельзя вытянуть. Минут пять, наверно, я там сидел — все время слышал: кто-то кричит, плачет недалеко. Когда меня мучили, я тоже кричал: я же человек. Потом куда-то завели, пакет мне чуть-чуть подняли. Вижу: парень, тоже весь в крови, лицо избитое. Пригляделся — это тот парень с Промжилбазы, которого забрали. Его спрашивают: «Он с вами был?» — «Он…» — «Провода он подсоединял?» — «Да…»
На все вопросы он «да» отвечал. Я ему говорю: «Если ты что-то сделал, это твои проблемы. Скажи правду!» Меня бьют — ему ничего. Его увели, мне штаны сняли, наручники на руки и на ноги надели, завязали провода. Тело водой поливают и током бьют.
— Это трудно вытерпеть?
— Я даже не знаю, что вам ответить. Это просто невыносимо. Я что угодно сказал бы. Потом, на второй день, я понял, что они хотят на меня этот теракт повесить. Но просто я не мог неправду говорить. Ну, солгу, скажу, что это я, — у меня же два сына, жена, братья есть, как я домой пойду? Там же люди погибли, мы их кровниками будем. Как я жене в глаза посмотрю? Какой я мужчина вообще? Меня отец всю жизнь учил: «Чужое не трогай, неправду, хоть умри, не говори. И никогда задний ход не давай — лучше пусть убьют». Всю жизнь я так рос — ну не мог я сказать то, что я не делал!
Они воду наливают — бьют током. Один говорит: «Зачем ты ингушских милиционеров убиваешь? Иди лучше осетинцев взорви!» Я говорю: «Не я их создал — не я их души заберу. И ингуши люди, и осетины люди — зачем я должен кого-то убивать?» Потом зашел один, похожий на Карлсона, странный такой. «Не признается? — говорит. — Я сейчас ему тазик принесу, воду нальем, туда посадим — сразу скажет». Но, к счастью, не пришел он.
Обратно меня в ту комнатку бросили. А у меня в кармане телефон был — когда взяли, они меня вообще не проверили. Если думали, что я боевик — так, может, у меня оружие? А у меня паспорт, медицинское, пенсионное, страховка, ксерокопия паспорта отца — все было в куртке. И телефон в кармане джинсов. Сначала руки были сильно привязаны сзади, а когда я валялся, скотч чуть-чуть ослаб. Я дотянулся, из джинсов телефон достал, набрал номер матери. К уху поднести не мог — громкую связь поставил, говорю: «Ма, я не знаю, где я и что со мной, меня пытали. Делай что можешь, скажи всем родственникам…» Услышал шаги — быстро отключил.
Если бы они увидели, мне еще хуже было бы. В карман положил, но далеко не смог сунуть. Сразу меня обратно забрали, начали опять током бить, и когда я там на полу валялся, выпал телефон. Ставят к стенке, ноги раздвигают, между ног бьют, по ногам дубинками. Потом положили на спину — по пяткам палкой бьют.
— Это было в тот же день?
— Да, я тогда еще ходить мог. Меня один раз в туалет водили. Я в сторону посмотрел, а эти парни, которых мне показывали, сидят, курят, кушают. И который меня ведет, говорит: «Видишь? Скажи, что тебе говорят, — будешь чай с печеньем пить…»
Под вечер еще одного парня привели, чеченца — все то же: «Да, да, он, он…» Как его увели, мне в рот провода засунули, пустили ток. После этого я вообще… У меня губа была оторвана и челюсть повреждена. Ухо и сейчас не слышит: перепонка порвана, ухо пропало. Я уже нормально не мог ни стоять, ни ходить, даже на руки не мог приподняться.
Потом пришли из МВД Чечни — дядьки такие пузатые, с портфелями. Один парень там более-менее был. Он меня поднял, посадил, руку на плечо положил — у меня тело все от тока дрожало. Потом пришел другой. Я ему начал объяснять — он ноль внимания. «Ты какого тейпа?» — «Нижлой». — «Убейте его». И уходят. Мне вообще обидно стало: он чеченец! Я не говорю ему: «Спаси меня!» Но он же сотрудник правоохранительных органов! Он же должен искать виновных! Нет чтобы сказать: «Виновен — убейте». Просто «убейте» — и ушли…
[h=3]Второй день. Центр «Э»[/h]— На второй день то же самое: током бьют, ногами. Распяли — там решетки были на стене, наручниками подвесили. Дубинками, бутылкой с водой, между ног, по почкам. В середине дня все ушли, и зашел замначальника. Пакет мне поднял и говорит: «Знаешь, что ты сделал? Ты моего брата убил!» «Я никого не убивал», — говорю.
Он начал кричать, избивать: «Скажи, что ты это сделал!» Я удивился: только что говорил, что я его брата убил, а теперь — «Скажи, что ты!» Значит, он знает, что я невиновен. Потом в рот пистолет засунул: «Ты что думаешь, я тебя сейчас убью — и все? Я сейчас пойду и твоих детей убью!..» «Давай, — говорю, — убивай. Ты же герой…»
Ну, избил, кричал про жену, про мать, про всех грязными словами, плевал — все что мог делал. Ушел. Меня опять стали бить, пытать. Сначала они на ногах ногти — кроме больших двух пальцев — плоскогубцами все оторвали. На руках тоже хотели оторвать, но не получилось, ногти отрезанные были — они начали кожу плоскогубцами выкручивать. Рот открывали. Я пытался закрыть — палкой открывали, зубы наждачкой терли. В рот гранату засовывали. На телефоне показывают тело — голова отрубленная, сзади крючок засунут, и тело висит. Руки, ноги — нету, весь истерзанный. «Вот, — говорят, — два часа назад он здесь был. Не скажешь, что ты это сделал, — то же самое с тобой будет». Нож приставляли: «Сейчас, как барана, зарежем…» Затвор передергивали: «Молись…» Они много чего делали грязного, нехорошего, подробнее не могу сказать. Потом, видимо, вечер был — бросили в ту комнатку.
[h=3]Третий день. Центр «Э»[/h]— Ну, я уже на третий день не хожу, нормально не говорю, даже на руки не поднимаюсь. Как пенек сделался. Просто кричу. Сижу — что я сделаю? Мне нечего делать, кроме как терпеть. Убьют — наслаждение, чтобы это мучение прекратилось. А они и не убивают, и не отпускают. Ну, третий день тоже избивали, но не так сильно.
— Они давали тебе пить, есть?
— И речи не было. Потом, между третьим и четвертым днем, ночью пришел один русский, говорит: «Я не знаю, ты больной или… — грязное слово сказал. — Я тебя не понимаю. Что ты за существо? Здесь через два дня или брали на себя, или умирали…» Я лежу на полу. «Ну чего тебе? У тебя же дети, пожалей семью. Ну скажи, что ты это сделал. Ты нас тоже пойми: семью кормить же надо. Возьми на себя, а мы тебе чистосердечное признание. Годика два-три отсидишь — выйдешь. Новую жизнь начнешь…» Я говорю: «За что? За что я отсижу три годика?» Объясняю ему: «Я ничего не делал, этих людей не знал. Знал бы — сказал бы…» Невозможно же не сказать, когда с тобой такое делают. Потом зашли еще, начали снимать.
— Чем снимать?
— Телефонами. Когда пытали, тоже снимали. Издеваются, прикалываются. Потом ингуш один говорит: «Мы тебе форму приготовили, раз ты не признаешься. Сейчас в лес привезем, убьем тебя, оружие положим — вот ты у нас и боевик. Мы на тебе по-любому деньги сделаем. Лучше ты признай — мы тебя посадим». Другой говорит: «Зачем в лес? Давай до 9 мая подождем — чуть-чуть у него бородка отрастет, в эту их Промжилбазу запустим, оружие дадим, убьем — и вот, убили амира Карабулака. Больше денег дадут». И начали планировать, как будто у них эти деньги уже есть: «У меня ванну надо сделать», «Мне машину надо купить» — как будто чай выпить, обычное дело. Почти всю ночь говорили, говорили. Потом уже наутро сказали: все, убивать везут.
[h=3]Четвертый день. Русские военные[/h]— Меня в машину положили, и мы куда-то ехали — на голове пакет был. Куда-то приехали, сняли пакет, завели в какое-то заведение — ну, позже я узнал, что это сауна — такая комната, стол стоит. Меня на пол посадили, у стены. Они себе официантку позвали и пиво заказали. «Пиво будешь?» — говорят. Я, честно говоря, пить хотел. Но поскольку мне надо умирать, по религии не могу спиртное. Даже если не надо умирать. Я головой мотнул. И начали они пиво пить. Как будто меня нету. У них оружие лежит. Разговаривают, разговаривают.
—О чем?
— «В Моздок поедем, к девочкам…» — «А если твоя жена узнает?» — «Да когда мы там были, пиво пили, до потолка бутылки строили!..» Ну, болтают, как дети. Примерно час-полтора мы так сидим, и начали обо мне: «Да, здоровый, красивый… Четыре дня у нас никто не выдерживал… Жалко, что он ничего на себя не взял…» Один говорит: «Не хочу его убивать». — «Да я тоже не хочу, но че поделаешь?» — «Я знаю, что сделать: русским его отдадим — они убьют, как обычно». — «О, я и не подумал. Давай русским отдадим».
Опять надели на голову пакет, куда-то мы минут сорок ехали. Вытащили из машины — ветер, ветер со всех сторон, явно открытое место. Меня в какой-то вагончик завели — чувствую, что вагончик, по звуку. И у пакета от влаги чуть-чуть краска отошла, я мутно видел. На пол посадили — я уже все, плохой. Те, кто меня привез, сразу ушли. И слышу два голоса.
— Это уже русские?
— Да, это уже русские. Говорят: «Возьмешь пистолет, скажешь, что твой…» На пальцы мне наручники надели, били, но не сильно, просто руками и ногами. Кричат: «Встать!» А я же не могу встать, я лежу. Потом говорят: «Ну ладно, скажи, что нашел пистолет где-нибудь в кустах и пришел, чтобы нам отдать». Я говорю: «Я этого не делал». Опять бьют, бьют — ну, максимум минут пятнадцать. Потом: «Ладно, я тебе сейчас в карман пакетик положу, понятых приведу — скажешь, что твой. Мы тебя за наркоту отправим, тебе ничего не будет». Я опять начал объяснять — они опять бьют. Потом говорят: «Угон надо взять». Я говорю: «Я машину водить не умею…» Опять начали бить. «Ладно, скажи, почему украл у соседки две курицы? Ну, две курицы!» Я говорю: «Ладно, хорошо…» — «Куда ты их дел?» — «Не знаю. Я же их не воровал…»
Один разозлился, начал опять бить. Мне вообще плохо было, я говорю: «Воды можно?» Ну, они чуть-чуть поиздевались: «Ты же кровь пил… Ты же человек-паук…» «Ну ладно, — говорит один русский, — у нас вода стоит пять тысяч долларов. Знаешь, сколько в рублях? Сто пятьдесят тысяч должен будешь». Но все-таки воды мне дал. Воду дать — он пакет поднял, лицо увидел, грязные слова сказал, удивился: «Ты что, из ада?» Подняли футболку — вообще ужаснулись. Вода почти вся пролилась, я не мог пить, только глоток сделать смог. Потом пакет обратно надели.
Кто-то зашел: «Этого надо убивать?» А другой говорит: «В прошлый раз я после тебя убирал, и перед шефом я отчитывался, мне уже надоело! Сейчас шеф придет, что он скажет, то и сделаешь. Увезешь в лес — там сделаешь. Я не позволю тебе здесь опять гадить!» И начали они ругаться.
Я там еще где-то час посидел — ну, грязные слова, издеваются. Потом слышу — какой-то мужчина снаружи кричит: «Не надо, надоело за ингушами дерьмо убирать! Сами за собой пусть убирают!»
[h=3]Четвертый день. Карабулакский ГОВД[/h]— Они укол мне сделали. После этого у меня тело болеть перестало. Ходить не мог, но боли не чувствовал. Меня положили в машину — я думал, что убивать везут. Потом пакет сняли и затащили в здание. Я узнал — это ГОВД Карабулака. У входа стоят Гулиев и Нальгиев и грязные слова говорят. Ремень, шнурки сняли, бросили в камеру. Я уже мог рукой пошевелить, начал себя осматривать — все было очень плохо. Потом пришел милиционер, отвел меня на второй этаж. Я сам ходить не мог, мне милиционер помогал. Завели — какая-то женщина сидит. Сейчас я знаю, что это была дознаватель Точиева Марьям. «О, что с тобой!» Ну, она же женщина — и я, как баран последний, поверил ей! Она узнает правду, родным скажет…
«Ох! Ох! У тебя что-нибудь болит?» Все я ей рассказал, снял обувь, дырки на ногах, где ток выбивало, ногти — все это показываю ей. «Тебе что-нибудь нужно?» Позвонила — мне привезли минералку, колбасу, хлеб, кефир. Я есть-то не могу, но надо, если живой хочу остаться. Я выпил чуть-чуть кефиру.
Она говорит: «Сейчас тебя отведут к ментам. На все, что они скажут, говори “да”. Если нет, они тебя убьют. Мне тебя жалко…» Увели меня в другую комнату. Там начальник уголовного розыска, Ведижев Идрис, и с ним еще один, в маске. Положили белый листок, ручку: «Пиши на имя начальника ГОВД Карабулака, что ты отказываешься от адвоката». «Ага! — это мне уже замкнуло в голове: если он говорит “адвокат”, значит, есть вероятность, что меня не убьют». Я говорю: «Не буду писать». Он начал меня избивать. Об стенку бьет — я падаю, опять поднимает, об стенку голову бьет, по башке этой бутылкой минеральной бьет. Шнуром от компьютера душат, бьют им по лицу. И тут эта женщина заскочила: «Что это такое?!! Что вы с ним делаете?!» Посадила меня. Но это все был спектакль.
Ведижев говорит: «Ты был в карьере, упал о камень, ушибся, испугался, боялся идти домой…» Это я сейчас знаю, что они в рапорте написали, что я был в карьере, они проезжали мимо, увидели подозрительного меня, спросили документы и забрали в отдел. Я говорю: «Я не был в карьере…» Дознаватель на меня смотрит и глазами говорит: «Скажи “да”…»
Она вышла — он опять начал бить: «У тебя дома бомбу нашли. Чья она?» Я вообще удивился: то говорят «кнопку нажимал», то пистолет, то машина, наркотики, курицы какие-то, сейчас бомба. Я ему опять объясняю: в жизни не брал в руки оружие. Он опять бьет, злится: «У тебя бомба. Откуда? Кто принес? Ты готовил? Ладно, скажи, что кто-то принес или где-то нашел! Что-нибудь скажи!» — «Я живу в гостях, у меня маленькие дети — зачем я буду дома что-то хранить? Я даже патрон в жизни в руках не держал». — «Ладно, к тебе пришли двое, сказали, что тебя и твою семью убьют. Сказали: оставь этот пакет у себя — мы его заберем. И ты испугался за семью, оставил…»
Накануне, 29 февраля, у матери Зелима был проведен обыск, в ходе которого якобы нашли взрывное устройство. Согласно протоколу, оно лежало в пакете среди детских вещей. Самого изъятия понятые не видели — им показали черный предмет, замотанный скотчем, и сказали, что это бомба. Никаких следов от нее не осталось — якобы сразу же уничтожили на полигоне. Однако в журнале полигона взрыв не зафиксирован, а следов взрывчатки на месте экспертиза не обнаружила.
— Он бумаги мне сует: «Подписывай!» Я не подписываю — бьет. Долго мы там просидели, и под конец ему уже это надоело, он уже в бешенстве. Бросили меня в камеру — я пролежал до утра.
[h=3]Пятый день. Суд[/h]— Утром завели к дознавателю. Она сидит злая, печатает, говорит: «Сейчас адвокат придет…» Я обрадовался: отец, мать, хозяйка узнают, что я живой! «Она ихняя. Если ты сделаешь, что она говорит, тебе крышка. Не слушай ее, не говори, что тебя пытали. Если скажешь, тебя убьют».
А я же не знал все эти вещи: адвокат, статья — вообще в жизни не сталкивался. И я ей верю — я же не знаю, кому верить. Пришла девушка: «Я адвокат…» Я лицо опустил на руки, следы от наручников курткой прикрыл. Она начала что-то говорить — я плохо слышу, молчу. «Все в порядке?» Я головой кивнул. Говорить не могу — промычал.
Тут дознавателя кто-то позвал, она вышла на минуту. А я руку отпустил — адвокат увидела мое лицо. «Что с тобой?! Скажи, что с тобой!» Я говорю: «Мне от тебя ничего не надо, просто скажи родным, что я живой». Тут пришла дознаватель, села. Адвокат говорит: «Мне нужен номер твоей матери — для справки, что я сообщила родственникам». Я сказал номер, она вышла и сразу позвонила матери. Все мои родственники у здания ГОВД собрались. Вошла адвокат и говорит дознавателю: «Пусть хотя бы отец или мать зайдет, с ним поговорит — потом продолжим». — «Бумаги подпишете — проблем нет».
Она дает листок, а там ничего нет. Адвокат говорит, что она не распишется. А я думаю: что плохого, что я пустой листок подпишу? Но не знаю почему — наверное, милость Аллаха, — говорю: «Не буду подписывать». И тут дознаватель как вскочит: «Быстро в камеру его!» Адвоката выгнала, грязные слова кричит — вообще как будто другой человек.
Адвокат успела сказать, что в три часа суд будет. Я обрадовался: все узнают, судья скажет, что я невиновен. Я им тысячу свидетелей приведу, что я в день теракта был в общежитии, с соседями. Соседи мне еще сказали: «Ты взрыв слышал?»
Меня обратно в камеру — и там стало мне совсем плохо, силы уходили. В три часа милиционеры взяли меня, потащили. Один какой-то усатый мужик кричит: «Наручники!» А эти парни, конвоиры, молодые ребята, — они плакали там, стояли и плакали, глядя на меня. Они с ним поругались, отказались надевать наручники. Один говорит мне: «Мы пешки, прости». В эту машину, где заключенных перевозят, положили. Потом в суд завели, и один говорит: «Извини, брат, здесь по-любому надо надеть…»
Завели, посадили за решетку. Мне уже конкретно плохо. Пришла мать с дядькой. А вы знаете, по нашим законам, если старший зашел, встать надо. Там такая перегородка деревянная, я, на нее опираясь, привстал. Они на меня онемевшим взглядом смотрят — я же себя не видел… И тут я упал — вырубился.
Скорую мне не хотели вызывать. По словам матери, судья и прокурор сказали: никакой скорой. Но дядька подошел к ним: «Если парень умрет, вам двоим не жить — вы наши понятия знаете». И они чуть-чуть задний дали, разрешили.
[h=3]Больница[/h]— Укол сделали, отвезли в больницу в Назрани — там специальная палата есть для заключенных, на пятом этаже. Вначале я почти ничего не помню. Я был в тяжелом состоянии — трубочки, не пошевелиться. Уже конкретно зажигания не было, я не разговаривал. Наркотическими уколами они кололи. Почти месяц я никакой был. Потом уже чуть-чуть начал шевелиться. Но тело дрожало почти два месяца. Милиционера увижу, какой-то шум в голове — все, я уже с ума схожу! Тело само реагирует. Даже сейчас я спать толком не могу: чуть какой-то шорох — уже мандраж.
Судья на тридцать дней арест мне продлил. Адвокат требовала судмедэкспертизу — суд отказал. А начальник ГОВД сказал ей: «Я пожалел, что этого — грязные слова — не убил. Если не хочешь, чтобы твои дети остались сиротами, бросай это дело. Сама понимаешь, мало ли что — дорогу переходишь, машина собьет». Отцу угрожали, на работу приходили: «Если заявление не заберешь, убьем всю семью» — открыто, не скрывая. Родители же подали заявление, когда я пропал.
Что там только не делали! Мою медицинскую карту украли, когда мать что-то купить выходила. К ней тоже подходили, говорили: «Убьем тебя!» Врачам угрожали: «Он не больной, выпишите его, а то вас убьем». Врачи же тоже люди, они уже начали говорить родителям: «Увозите его куда-нибудь в Россию. В Нальчик, в Москву, куда угодно везите его, где ему сделают нужное лечение. А то поздно будет». Конкретно они не знали, что со мной — томографию делать надо было. А суд не отменял подписку о невыезде.
А матери, когда я в больнице был, пришло письмо: «Против вашего сына возбуждено уголовное дело по статье 222 (хранение оружия) от 26 февраля». Они меня еще не забрали и обыск не делали. Как прокуратура возбуждает уголовное дело? Вы можете это понять?
На второй месяц меня повезли на суд. Это было смешно. Как тряпку меня собрали, в инвалидной коляске повезли. Я сидеть не мог — лежал в клетке. Почти ничего не слышу — судья что-то говорит, прокурор что-то говорит — не понимаю. Адвокат сказала, что я плохо слышу. Прокурор говорит: «Да все с ним в порядке». И эта дознаватель: «Когда я его видела, он был абсолютно здоров и прекрасно говорил…» Я вообще не знаю, что это за люди, даже животные такие не бывают.
В суде они сказали, что у меня бомбу нашли. Адвокат говорит: «Вы нашли? Хорошо, покажите что-нибудь: отпечатки, экспертизу химическую. Вы говорите, что ее отнесли на полигон и взорвали. Ну покажите видео, фотографии воронки, частицы элемента. Хоть одно доказательство покажите…» У них ничего нету. Это она мне потом пересказала, я тогда не слышал. Говорили-говорили — в итоге не отменили мне подписку о невыезде. Сослались на то, что я житель Чечни, в Ингушетии у меня временная прописка — могу уйти в Чечню к боевикам. Я не знаю, как таких людей в суд берут! Я в инвалидной коляске. В ней к боевикам поеду?
На третий месяц они все же мне подписку отменили — мы поехали сразу в Чечню: в Ингушетии было небезопасно. Там меня положили в больницу: без уколов даже час прожить не мог — боль невыносимая. В Чечне сделали томографию, стали лечить — я начал восстанавливаться. Уже чуть-чуть сидеть мог, недолго, руки заработали. Говорить не мог, но сам начал есть — не очень твердые вещи.
— В Ингушетии не лечили?
— Лечили, но они не знали, почему у меня ноги не работают, разговаривать не могу. То, что в мозгу, они не видели. Они лечили то, что снаружи: раны от наручников, дырки от тока, челюсть, губа — вот это они лечили. У меня же все ноги, все мясо было черное. А то, что внутри, они не знали. А в Чечне у них была томограмма — они увидели, что в мозгу киста, в позвоночнике грыжа, в грудной области гематома, почки отбиты, печень, селезенка — все внутри больное. Они сказали: это оттого, что в рот провод совали и током били изнутри.
[h=3]Следствие[/h]Месяц провел в больнице, потом в реабилитационном центре. Чуть-чуть получше стало, но я ходить не мог и разговаривать нормально не мог, заикался. Постоянно голова болела, спина болела, сидеть не мог. Пять минут посижу — уже все, боль нетерпимая. Целый день лежал.
В реабилитационный центр ко мне пришла дознаватель — другая, русская женщина, Касенко. Начинает свою роль играть: «Эти твари это дерьмо на меня бросили. Я же знаю, что ты невиновен…» А я уже никому не верю — но рассказал ей все как было. Она, типа, сочувствует мне и говорит: «Прокурор Ингушетии обещал, что, если ты любую фамилию назовешь, это дело закроют. Любую фамилию, без разницы, больше ничего. Без этого нельзя: у Гулиева крыша президента, он его родственник. Ты что-нибудь признай — мы тебе условный дадим». Тут мать начала паниковать. Я говорю: «Мать, выйди».
Эта дознаватель довольна! Она уже уверена, что я назову ей кого-то.
«Прокурор республики если обещал, значит, так и будет. Ты скажи: был там какой-то парень, я его пожалел, пустил на ночь, он пакет оставил…»
«Послушайте меня хорошенько, — говорю. — Меня четыре дня пытали, насиловали, убивать хотели — я не лгал. Вы что думаете, я здесь сижу — буду вам неправду говорить? Где был прокурор Ингушетии, когда меня пытали ни за что ни про что? Когда мне что-то подбросили? Вы знаете, что я невиновен, вот и напишите: невиновен Зелимхан, не было этого…» Она в бешенстве!
И все-таки осенью 2010 года Назир Гулиев был снят с должности, по фактам пыток в ГОВД завели уголовное дело. 15 августа этого года дело против Зелима было закрыто “с реабилитирующими основаниями”».
— Следователь, который дело ведет — о том, как пытали, — стал меня возить. Приехали к ЦПЭ в Назрани. Я был в машине, со мной родственник. Отец мой и следователь подошли к этому зданию, хотели зайти, а начальник ЦПЭ вышел, сказал следователю: «Дуй отсюда быстро, или я тебя завалю». Следователь начал говорить: мол, дело на контроле у президента… «Президент?! Да хоть отец президента!» — ну и грязными словами. Тут еще люди выбежали, пятнадцать-двадцать человек, с оружием, бросились машины смотреть. Мы сразу развернулись и убежали на машине. Потом ездили в Ачалуки, нашли ту сауну. Только через шесть месяцев по ходатайству следователя сделали судмедэкспертизу. Врачи снимки посмотрели, поставили диагноз «электротравма» — пытки подтвердили.
— И чем дело кончилось?
— Ничем. Вроде у Нальгиева есть подписка о невыезде — они его сделали козлом отпущения. Гулиев, говорят, охранник президента. А Ведижев вообще святой, меня пальцем не тронул.
— Как ты думаешь, почему это случилось именно с тобой?
— Не знаю, но думаю: я же чеченец, живу в беженском лагере. Когда они начали родственников записывать, у меня особо таких родственников нету, которые заступятся. Все эти парни, которых ко мне приводили, я сейчас знаю: они бедные люди, у них денег нет, они ничего не могут. Я сейчас начал понимать это дело, вижу, как в Ингушетии, в Чечне похищают, убивают, насилуют невинных молодых парней. У нас в селе, в Чечне, ребята боятся в мечеть ходить: кто не курит, не пьет, грязные слова не говорит, молится — все, пропал. И в Ингушетии то же самое. Что, Евкуров не знает, что у него людей пытают? Справиться не может? Я никому из них не верю.
---------- Post added at 14:55:00 ---------- Previous post was at 14:46:21 ----------
Продолжение
[h=2]Офицер полиции Илез Нальгиев, инсценировал покушение на самого себя[/h]
вс, 15/01/2012 - 12:54 комментариев: 0
Несколько дней назад состоялся очередной суд по делу бывшего начальника Карабулакского ГОВД Назира Гулиева и его заместителя Илеза Нальгиева, которых обвиняют в совершении пыток над жителем Ингушетии Зелимханом Читиговым.
Планировалось, что на следующем заседании, которое должно было состояться сегодня, 13 января, будет вынесено решение по изменению меры пресечения Илезу Нальгиеву на более строгую, в виде ареста. Нальгиев от такой перспективы прямо в суде неожиданно прослезился. Уточним, что в настоящее время он находится под подпиской о невыезде.
Его родственники, в число которых входит и так называемый правозащитник Магомед Хазбиев, развернули «план спасения» Илеза Нальгиева и его шефа Назира Гулиева. Кстати родственником Гулиева является глава республики Юнус-бек Евкуров.
(Справка: люди, которые будучи сотрудниками правоохранительных органов, сделали инвалидами нескольких жителей Ингушетии, участвовали в фабрикациях уголовных дел и убийствах – внесудебных казнях парней, подозреваемых в участии в НВФ, в настоящее время находятся под подпиской о невыезде, и могут путем шантажа, подкупа и угроз влиять на ход следственного процесса)
С целью оттянуть судебное заседание, обвиняемый Нальгиев отказывается от адвоката, так как без адвоката подсудимого судебное заседание проведено быть не может.
Затем, при помощи правозащитника Магомеда Хазбиева, Нальгиев и Гулиев подключили грузинский канал ПИК, в котором все трое – Гулиев, Нальгиев и Хазбиев робко обвиняют руководителя Ингушетии Юнус-Бека Евкурова в хищении нефти кланом Евкуровых, утверждая, что именно из-за разборок с нефтехищением на них «повешали» уголовное дело.
В эту же ночь, после «разоблачительного» интервью, в аккурат перед заседанием, где Нальгиева должны были увезти в наручниках, на него якобы было совершено покушение. В результате взрыва у ворот дома, в момент когда он подходил к ним, Нальгиев был увезен в якобы критическом состоянии в реанимационное отделение ИРКБ.
Никакого покушения не было! Была инсценировка. Не было также никаких тяжких телесных повреждений, Нальгиев получил лишь незначительные царапины. Используя родственные связи, его положили в реанимацию ИРКБ. Родственники и пособники Нальгиева хотели на реанимобиле вывезти его в эту же ночь за пределы республики. Но это им не удалось, пока нет информации по каким причинам.
Что касается Магомеда Хазбиева, участвовавшего в операции по прикрытию нечисти, исключили с альтернативного ингушского парламента Мехк-Кхелл из-за его амбиций и пустословия.
Теперь же, после того, как Хазбиев попытался подтасовать факты, выступил в защиту преступников и убийц мирных людей, является нерукопожатным человеком.
И в конце добавлю, что факт совершения зверских пыток над Зелемханом Читиговым сотрдниками правоохранительных органов Назиром Гулиевым, Илезом Нальгиевым, другими сотрудниками Карабулкского ГОВД и руководителем центра «Э» Баширом Толдиевым, не перестает быть. Виновные в преступлениях будут наказаны.
Зелемхан Оздоев
---------- Post added at 14:58:57 ---------- Previous post was at 14:55:00 ----------
Продолжение
http://magas.ru/content/ofitser-poli...a-samogo-sebya
В Ингушетии уже пять месяцев продолжаются слушания беспрецедентного уголовного дела бывших сотрудников министерства внутренних дел. Экс-глава криминальной полиции Карабулака Ильяс Нальгиев проходит обвиняемым по делу о пытках вместе с бывшим начальником отдела внутренних дел Карабулака Назиром Гулиевым. Правозащитники республики считают, что 95% похищений людей совершают силовики.
Обоим предъявлено обвинение по многим эпизодам, связанным с нарушением закона при исполнении их должностных обязанностей.
О пытках над подсудимыми первым публично заявил Зелимхан Читигов. По свидетельству самого молодого человека, 27 апреля 2010 года в помещении промжилбазы в Карабулаке, где жила семья Зелимхана, был проведен обыск и, как водится, в пеленках его двухмесячной дочери найдено взрывное устройство, уничтоженное на месте, потому что, как свидетельствует запись протокола «оно могло вот-вот взорваться».
Ни о какой экспертизе и речи не было, оно и глупо было бы предполагать. Какой же полицейский согласится фиксировать собственные отпечатки пальцев на подложенной взрывчатке?
Результатом ареста стали чудовищные четырехдневные пытки и уголовное дело, возбужденное против Читигова, как подозреваемого в принадлежности к взрыву Карабулакского отдела внутренних дел. Но состояние подозреваемого было таковым, что из зала суда, где решался вопрос об избрании меры пресечения, его немедленно пришлось госпитализировать.
Зелимхан Читигов в московской клинике после пыток
DR |
|
Из рук правоохранителей Зелимхан вышел обреченным провести остаток жизни в инвалидной коляске.
Комитет «Гражданское содействие» принял Читигова в Москве и поместил его в клинику. Врачам удалось сделать немыслимое: совершенно невменяемого и недвижимого после пыток Читигова вернули к жизни. Из соображений его личной безопасности, при содействии Светланы Алексеевны Ганнушкиной, он вместе с женой и детьми был переправлен в одну из европейских стран.
Слушайте свидетельство самого Зелимхана Читигова, которому на время ареста было 20 лет, и он был отцом троих малолетних детей.
Зелимхан Читигов: Примерно в начале марта меня остановили в городе Карабулак, когда я стоял на остановке и завели в ГОВД Карабулака. Там замначальника ОВД Карабулака Ильяс Нальгиев вместе с начальником ГОВД Гулиевым стали мне предлагать оружие, деньги, сказали, что сделают удостоверение – «скажи, и любую советскую машину пригоним» - чтобы я работал с ними: взрывал магазины, где продают спиртное и где кафе…ну, где…женщины…чтобы тоже взрывы и нападения делал.
Я этого Гулиева видел по телевизору, и он говорил: - Прекратите беспредел, если вы не прекратите, то он прекратит. Я ему сказал: - Ты же так говорил. Почему ты мне это предлагаешь? Он сказал: - По телевизору же нельзя говорить, как есть. После этого у меня сняли отпечатки, переписали всех родных и отпустили.
Потом в апреле случился теракт в ГОВД, и после этого ко мне приходили домой. Я был на работе. После работы я сразу пошел в ГОВД и спросил: - Меня спрашивали? Везде позвонили, спросили и сказали: - Нет, наверное, перепутали. Я пошел домой и на второй день, в семь часов утра, меня похитили.
Четверо суток пыток – это одним, двумя словами не рассказать… долго придется говорить… Сначала надели на голову пакет – душили. Били током. Потом сняли одежду, наливали воду и так били током. Сначала на ноги били, на руки… полностью по телу пускали (ток - ред.). Клали на пол и складывали… по ребрам били.
В правосудие я верю – в правосудие Аллаха, но там вряд ли что-нибудь можно сделать. Я уехал оттуда, потому что мне угрожала опасность, это была угроза моей жизни и моей семье. В данный момент там тоже идет суд, и мои мать, отец, брат и сестра находятся в большой опасности. Сказали, что убьют. Чуть сестру не похитили, друга тоже забрали и избили…
RFI: И только после того, как Ганнушкина лично встретилась с главой республики Евкуровым и изложила ему подробности пыток над Читиговым, было принято решение о возбуждении уголовного дела против полицейских.
Очень важная деталь той встречи 30 мая 2011 года: бывший главный прокурор Ингушетии Юрий Турыгин заявил: «к сожалению, мы прекрасно знаем, что по Читигову были нарушения».
Этот же прокурор в сентябре 2007 года прокомментировал убийство в висок 19-летнего Апти Долакова, «как ликвидацию особо опасного террориста».
С разрывом в два месяца с благословления Турыгина убит еще один террорист - 6-летний Рахим Амриев. В результате всех «доблестных побед» после скандала с Читиговым, Юрий Турыгин пошел на повышение и благополучно ретировался в Ставропольский край.
А в Ингушетии остались родители Зелимхана Читигова, которые представляют интересы сына в суде. Но на момент выхода передачи в эфир мать Зелимхана – Зухра Читигова вместе с двумя дочерями находится в поезде Назрань-Москва.
Бороться за правду с полицейскими – дело безнадежное! Подследственные, которые находятся под подпиской о невыезде, угрожают уже ей.
Интервью с Зухрой Читиговой сделано на тот момент, когда она садилась уже в поезд.
Зухра Читигова: Чем больше времени проходит, тем больше угроз появляется.
RFI: В какой форме вам угрожают?
Зухра Читигова: Мама Нальгиева позавчера сказала, что если я думаю, что мой сын уехал, и он там будет живой и здоровый – это неправда.«У вас будут похороны без трупа».
RFI: Вы подавали встречные заявления на угрозы, которые вам поступают?
Зухра Читигова: Да, конечно, но они не рассматривают это.
RFI: Они – это кто не рассматривает?
Зухра Читигова: Я подавала заявление, ходатайствовала, чтобы нам дали госзащиту, но госзащиту нам не дают. Дети уже вынуждены были не посещать занятия в течение этого года, а мама Нальгиева прямо в суде мне сказала, что они напоят меня кровью моих детей. Я показывала в суде фотографии Фатиме Аушевой с теми машинами, которые следят за нами, но реальной угрозы она не видит, пока с нами чтобы-нибудь не сделают.
RFI: Вы не пытались напрямую обратиться к главе республики?
Зухра Читигова: Мы записались на прием 6 июня 2010 года, по сегодняшний день игнорируется наше заявление. Писала Медведеву, писала Чайке, писала Нургалиеву – они отписывают Ингушетии, а Ингушетия это игнорирует.
Нальгиевы ежедневно присылают нам визитеров. В ноябре у нас были с визитом Хазбиев, Хашагульгов. Вместе с Магомедом Хазбиевым приехали к моему брату. Они нас не просят, они нам приказывают, чтобы мы отступились, чтобы я написала заявление, что у моего сына, в связи с пытками, не все в порядке с головой, а я, получив стресс, «не дружу с головой» и написала такое заявление: «Я, Читигова Зухра Тархановна, не имею претензии к Нальгиевым, так как у моего сына такие проблемы с головой, что он не помнит, кто неопознанные пытали его, и он не имеет претензии к Гулиевым, Нальгиевым. Это все было выдумано».
Бесполезно…бесполезно.
RFI: Фатима Аушева – судья Карабулакского суда председательствует на уголовном процессе о пытках над Читиговым. Надо отдать должное ингушским женщинам - судьям и адвокатам, которые, вопреки всему, не отказались от ведения этого дела.
Еще на памяти дело по убийству владельца Интернет-портала «Ингушетия.ру» Магомеда Евлоева, который был застрелен начальником охраны министра внутренних дел, а судьи, один за другим, отказывались от участия в этом процессе, понимая, чем грозит им лично вынесенный убийце приговор.
От каких либо комментариев Фатима Аушева отказалась, сославшись на процессуальную этику.
Фатима Аушева: Я бы не хотела с вами говорить по этому поводу, потому что, во-первых, не было приговора еще. Я не могу высказывать свое мнение по этому поводу, и вот этот разговор не желателен очень. После приговора я пообщаюсь.
RFI: Подозреваемые в пыточных мерах дознания уверены в своей невиновности и ведут себя на процессе, более чем, вызывающе. Об этом свидетельствуют и стенограммы заседаний. А интервью, которое Гулиев и Нальгиев дали телеканалу «ПИК» вызвало шок даже у видавших виды коллег. Оказывается, они невинные жертвы заговора, которых подставил ни много, ни мало - сам глава республики!
Из интервью телеканалу «ПИК» - говорит Назир Гулиев, старший лейтенант милиции, бывший начальник ОВД города Карабулак:
Назир Гулиев: Единственное, что я могу сказать, что все делается не без команды, не без ведома… Вы знаете, человек пропадает, и никто не знает, а потом появляется избитый, разбитый. Сам глава республики заявил, что все мероприятия с его ведома происходят.
В данном вопросе по Читигову ни один факт не установлен: где он находился, никто не знает и был ли вообще похищен сотрудниками? Он не был похищен, потому что если он был бы… где-то… кто-то был бы… Почему один Нальгиев? Как может один Нальгиев управлять таким войском? Они (Читиговы - ред.) говорят про целую роту с русским… без акцента ингушского, заходят и забирают Читигова.
Кто такой Нальгиев, чтобы проводить такие мероприятия? Все мероприятия проводятся с согласия министра и руководства МВД, и без ведома никто не выезжает и не делает этого. Никакого этого факта не было. Это – абсурд.
Кто-то хочет на себе это… кто-то хочет, скорее всего, пиара для себя. Вот мое мнение. У меня возникает вопрос – почему меня не отпустили на пенсию? Видимо, у них сейчас подвернулся момент, когда что-то надо было на кого-то списать. Вот сейчас они делают – благодетели, наша республика выявила преступников, и сейчас хотят их посадить.
И вот они решили весь вопрос, что мы – варвары, похитители, издеватели, убийцы… Когда, наверное, человек хочет очиститься от грязи, ему же надо на кого-то скинуть… Я не знаю, может, Евкуров хочет себе сделать себе такую правозащитную организацию, что он благодетель, законопослушный, что он хочет навести порядок, но не таким же путем.
RFI: Эксклюзив, который вы слышите появился 12 января на «ПИКе», а в половине второго ночи кто-то телефонным звонком вызвал Илеза Нальгиева во двор, где и прозвучал взрыв, в результате которого Нальгиев оказался в реанимации. Опасности для жизни его ушибы от взрывной волны не представляют, хотя родные Нальгиева упорно пытаются вывезти его на лечение за пределы республики. Нальгиев, так же, как и Гулиев, уверен, что все происходящее с ним исходит от главы республики. Из интервью Нальгиева телеканалу «ПИК»:
Илез Нальгиев: Я знаю, что они закроют меня – 100%. Завтра пятница в 14 часов. Почему? Потому что там дал уже команду Евкуров, чтобы «закрыли его». «10 лет чтобы дали ему», - он дал такую команду. Я ничего не знаю, что здесь делать. Беспредел здесь в республике, все знают, что здесь беспределом занимаются, но этот… Я никогда в жизни не занимался беспределом, не похищал, ничего не делал.
То, что они говорят, на их совести пусть будет.
RFI: Адвокат Читиговых Тамара Цечоева также подтвердила, что со стороны обвиняемых оказывалось давление на истца, а скандальное интервью не было приобщено к делу.
Цечоева Тамара: На свидетелей обвинения, действительно, было оказано давление, в их адрес поступали угрозы, также угрозы поступали и в адрес матери Читигова.
RFI: Вынужденный отъезд Зухры Читиговой связан с теми угрозами, которые поступали в ее адрес?
Цечоева Тамара: Да. Приходили к ее братьям, также к ней самой приходили люди, которые представлялись от Нальгиева, и требовали, чтобы она поменяла свои показания, которые она давала в суде. В ходе данного следствия данное интервью не приобщено к материалам дела, хотя в этом интервью они признают факт совершенных преступлений, хотя в суде и на следствии они это отрицали.
Интервью – это повод привлечь к себе внимание СМИ. Не более. Никакого следа, никаких действий, которые можно связать с руководством республики, какую-то причинную связь этих преступлений и руководства в рамках этого дела не усматривается. Я считаю, что это средство привлечь к себе внимание СМИ, чего, фактически, они добились.
RFI: Суду предстоит еще не один месяц разбираться, кто в этой страшной для самого Зелимхана Читигова и его родных истории - жертва и палачи, но веры в правосудие у них после пяти месяцев судебных разбирательств, не осталось. Поэтому и бегут люди с родины, боясь «моей милиции, которая меня бережет», которая не менее страшна, чем бандиты и террористы.
Говорит отец Зелимхана Сайх-Мухамед Читигов:
Сайх - Мухамед Читигов: Сам остаюсь, пока не докажу их вину, я не могу уехать. Двое подсудимых – бывший начальник милиции и его помощник, потерпевшим и свидетелям угрожают прямо в зале суда. И судье, и прокурору они угрожают. Мне открыто угрожают. Нальгиев Илез сказал: «Я его пытал, чтобы узнать убийцу своего брата».
Пятнадцать стариков я повез к нему, чтобы умолять его не пытать моего сына. Если он виновен, пожалуйста, его расстреляйте, посадите – на это есть законы. Но если он не виновен, не надо его пытать. Болтовней хотят напугать, но я, пока живой, я не сдамся. Я сказал: «Если вы пытали моего сына, если вы издевались над ним, вы должны быть наказаны! Пока не докажу их вину, я не могу уехать… Пусть меня убьют, все равно вечного ничего нет… что я сделаю?..»
RFI: И только невероятное мужество Зелимхана Читигова и его родителей позволило этому процессу иметь место. Но это, скорее, исключение из правил. Остается только ждать развязки самого громкого процесса над полицейскими в Ингушетии, которые обвиняются в чудовищных пытках над подследственными.
---------- Post added at 15:09:12 ---------- Previous post was at 14:58:57 ----------
Продолжение
http://newri.livejournal.com/47602.html
Первый суд против полицейских-садистов в Ингушетии: затянувшийся фарс или драма правосудия?
ingush_newsпишет в 
newri6 июня, 8:40Оригинал взят у 
hrcmemorial в Первый суд против полицейских-садистов в Ингушетии: затянувшийся фарс или драма правосудия?Первый суд против полицейских-садистов в Ингушетии: затянувшийся фарс или драма правосудия?
Елена Буртина
В России наконец громко заговорили о пытках в правоохранительной системе. Но процессов против садистов в погонах пока крайне мало. На Северном Кавказе, где пытают больше всего, их вообще нет. В Ингушетии сейчас идет первый такой процесс: на скамье подсудимых в Карабулакском городском суде — начальник местного отделения полиции Назир Гулиеви его заместитель Илез Нальгиев. Эти люди хорошо известны в республике: рассказами об их художествах переполнен местный интернет. Уверенность в своей безнаказанности им внушала близость Н. Гулиева к семье главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова. В конце концов против них взбунтовались даже их подчиненные. И вот теперь им предъявлены обвинения в серьезных должностных преступлениях, а Нальгиеву — в применении пыток по отношению к молодому чеченцу Зелимхану Читигову (о том, как это было, Зелимхан рассказал в потрясающем интервью, опубликованном в журнале «Русский Репортер», №37, 2011 г.:http://rusrep.ru/article/2011/09/16/zelim/).
Мы, Комитет «Гражданское содействие» и Правозащитный центр «Мемориал», следим за ходом этого важного процесса и делимся с публикой своими наблюдениями (см.: http://www.memo.ru/d/3296.html,http://www.memo.ru/d/3216.html,http://www.memo.ru/d/3208.html, http://www.memo.ru/d/3041.html).
Суд больше стоит, чем идет
Несмотря на одиозность обвиняемых, процесс идет чрезвычайно трудно. Сначала адвокатам подсудимых удавалось целый месяц срывать открытие процесса. Всю осень и начало зимы 2011 года он шел довольно интенсивно, так что судья Ф. Аушевавысказала предположение, что сможет выйти на приговор до или сразу после нового года. Однако процесс не завершен до сих пор, и сейчас вряд ли кто-то решится назвать даже примерную дату его окончания. В январе-мае 2012 года было проведено лишь пять заседаний, которые продолжались более 15 минут. Хроника событий на процессе в этом году была такова.
На первом заседании после окончания новогодних каникул должен был рассматриваться вопрос об изменении меры пресечения Гулиеву и Нальгиеву. Накануне этого заседания, 11 января, родственники Нальгиева вместе с местным оппозиционеромХазбиевым приходят к дяде Зелимхана Читигова по матери и уговаривают его убедить Читиговых отказаться от обвинений в адрес Нальгиева, а потерпев неудачу, угрожают, что разберутся с ним по-вайнахски.
12 января Гулиев и Нальгиев при поддержке Хазбиева выступают на телеканале ПИК с абсурдными заявлениями о том, что дело против них политически мотивировано и представляет собой месть за то, что они противодействовали расхищению нефти братом Ю-Б. Евкурова (см.:http://pik.tv/ru/news/story/27937-bo...delo-chitigova; С. Ганнушкина. Обвиняемые Гулиев и Нальгиев пытаются придать своему делу политическое звучание: http://www.memo.ru/d/3303.html).
В ночь с 12 на 13 января во дворе дома Нальгиева раздается взрыв, он попадает в больницу - и заседание, которого подсудимым так хотелось избежать, откладывается. Первые сообщения о тяжелом состоянии Нальгиева не подтверждаются, его вскоре выписывают из больницы, но возобновить процесс опять не удается — на сей раз по вине адвоката Гулиева. Суд дает ему время обеспечить участие адвоката, но Гулиев игнорирует это требование, тогда ему назначают государственного адвоката. Но новому адвокату нужно время для ознакомления с делом — и процесс опять откладывается.
1 марта процесс наконец возобновился, за две недели состоялось четыре содержательных заседания, но в середине месяца процесс опять встал: суд ожидает результатов экспертизы почерков трех свидетелей, отказавшихся от своих подписей под показаниями, данными на следствии. И вот уже два с половиной месяца никаких событий на процессе не происходит. Словом, этот процесс больше стоит, чем идет.
Чем это объяснить?
Во-первых, безусловно, имеет место сознательное затягивание процесса стороной защиты. Заседания многократно откладывались по вине адвокатов подсудимых и ни разу — по вине адвокатов потерпевших. Смысл затягивания понятен: резко противопоставив себя по недомыслию местным властям, Гулиев с Нальгиевым связывают свои надежды на благоприятное для них изменение политической ситуации в республике.
Вот характерный эпизод, обнаруживающий политические симпатии и чаяния подсудимых. После заседания Гулиев в зале суда звонит какому-то высокопоставленному лицу и громко, явно на публику говорит: «Раз этот Читигов - житель Чечни, то передайте это дело в Чечню, я уверен, там это дело будет рассмотрено без предвзятости, справедливо, и, как полагается, мы будем оправданы».
Во-вторых, подсудимые находятся в неустанном судорожном поиске способов избежать наказания, и эти поиски также работают на затягивание процесса. О том, в каком они отчаянии и как далеко они готовы зайти, свидетельствует нелепая попытка представить свое уголовное дело как политическое преследование и подтвердить эту версию небольшим спектаклем с использованием пиротехники.
В-третьих, не только подсудимые, но, возможно, и другие участники процесса, включая судью и прокурора, с тревогой ждут его завершения и не склонны торопить события.
Мера непресечения
Как мы рассказывали в предыдущем отчете (http://www.memo.ru/d/3296.html), 22 ноября коллегия Верховного суда Ингушетии по жалобе адвокатов семьи Читиговых Т. Цечоевой и Н. Хасановой отменила постановление Карабулакского районного суда об отказе в изменении меры пресечения Нальгиеву и Гулиеву с подписки о невыезде на заключение под стражу и направила в Карабулакский суд на новое рассмотрение. Однако судья Ф. Аушева отложила рассмотрение и явно не была настроена принять положительное решение по этому вопросу. Прокуратура также не обнаруживала стремления посадить Гулиева и Нальгиева под арест.
Однако после выступления карабулакского тандема на телеканале ПИК с грубыми обвинениями в адрес главы республики Ю-Б. Евкурова ситуация изменилась. Прокуратура заявила ходатайство об изменении меры пресечения Нальгиеву и Гулиеву. Более того, на фоне слухов о намерении родственников Нальгиева вывезти его из республики якобы для получения более квалифицированной медицинской помощи, ингушские силовики, не ожидая решения об изменении ему меры пресечения, попытались перевести Нальгиева из обычной больничной палаты в охраняемую. Эта незаконная попытка провалилась, но в ходе потасовки пострадал сосед Нальгиева по палате, которому вновь сломали только что залеченный перелом (http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/199492/).
20 января состоялось первое судебное заседание по делу Гулиева и Нальгиева в новом году. Вот как описывает свои впечатления один из наблюдателей: «Все как обычно, только атмосфера суда сегодня была другой. Все были немногословны, задумчивы, особенно сторона обвиняемых. Невооруженным взглядом было видно: что-то изменилось. На прилегающих к зданию суда улицах - скопление машин правоохранительных органов. На территории суда - множество вооруженных людей в масках. Это сотрудники ОМОН. В самом здании много спецназовцев.
В какой-то момент сотрудники спецназа и судебные приставы зашевелились, и один из них стал раздавать команды, кто, где должен стоять и как себя вести. Это было очень странно — раньше они так не делали.
В зале появился адвокат Гулиева Магомадов, который не мог скрыть свою растерянность. Следом неуверенным шагом вошла мать Нальгиева. Затем появился Гулиев, в большой норковой шапке, которую так и не стал снимать. Он был бледный и нервный. Невозможно описать ярость, которая была написана на его лице. Казалось, он понимал, что они с Нальгиевым сами загнали себя в тупик. Теперь в республике к делу против них повышенный интерес со стороны всех ветвей власти и правоохранительных органов.
Прокурор Ахильгов обратился к матери Нальгиева: «Насколько я понимаю, Ваш сын в больнице?» Мать Нальгиева утвердительно кивнула и расплакалась, не пытаясь скрыть слезы. Напротив - всем своим видом хотела показать себя как несчастную мать, которую доводят до слез злые люди».
Эта картина резко отличается от той, которую можно было наблюдать до сих пор. Подсудимые чувствовали себя хозяевами на процессе: прерывали выступающих, открыто угрожали пострадавшим, их адвокатам, неудобным свидетелям, с лица Нальгиева не сходила наглая улыбка.
Из-за отсутствия Нальгиева рассмотрение ходатайств об изменении подсудимым меры пресечения было отложено. Но вся обстановка на суде говорила о том, что на этот раз решение будет положительным.
Однако уже на следующем заседании, 7 февраля, когда суд наконец приступил к рассмотрению ходатайства прокуратуры, обстановка вновь изменилась. Прокурор Мурзабеков зачитал ходатайство, но явно не имел желания его аргументировать. Было видно, что он формально исполняет поручение начальства. Поддерживая ходатайство прокуратуры, Мурзабеков сослался на ориентировку МВД Ингушетии о том, что Нальгиев и Гулиев планируют покинуть республику для выезда за пределы России. Судья попросила его сообщить, на чем основаны эти подозрения. Мурзабеков ответил, что это - секретная информация, которую нельзя разглашать. Судья резонно заметила, что информация должна быть рассекречена, в противном случае она ничего не стоит. И в удовлетворении ходатайства отказала.
Почему прокуратура выступила так слабо – остается только гадать. Очевидно лишь, что позиция Карабулакского суда и прокуратуры по мере пресечения Нальгиеву и Гулиеву разительно отличается от позиции в отношении Зелимхана Читигова: его, обвинявшегося по более легкой статье, неспособного после пыток ни сидеть, ни стоять, они без колебаний отправили под арест.
Однако суду предстояло рассмотреть еще одно аналогичное ходатайство Зухры Читиговой, матери Зелимхана, которой Нальгиевы многократно угрожали. Поскольку вопросы об изменении меры пресечения И. Нальгиеву и предоставлении госзащиты семье Читиговых оставались нерешенными, Зухра с детьми в начале 2012 года в целях безопасности выехала за пределы Ингушетии. Результат рассмотрения ходатайства прокуратуры показал, что рассчитывать на удовлетворение ее заявления об изменении меры пресечения Нальгиеву также не приходится. Поэтому Зухра решила отозвать свое заявление.
Родное «алиби»
Напомним, что наиболее серьезное наказание – за применении пыток — грозит Нальгиеву. Защита пытается опровергнуть это обвинение с помощью алиби. 1 ноября 2011 года адвокат Нальгиева Аза Яндиева выступила с заявлением, что с 16 апреля по 8 мая 2010 года Нальгиев находился на лечении в ЛОР-отделении Ингушской республиканской больницы и, следовательно, принимать участие в истязаниях Зелимхана Читигова 27-30 апреля 2010 года не мог. До этого — ни на следствии, ни на суде — Нальгиев и его адвокат об этом не упоминали. В подтверждение своего заявления Яндиева представила справку из больницы.
Чтобы подтвердить алиби Нальгиева, в суд, по просьбе защиты, были вызваны свидетели — сотрудники ЛОР-отделения республиканской больницы и больные, находившиеся на лечении одновременно с Нальгиевым. Однако эти свидетели явно пытались уклониться от участия в процессе. На заседании 19 декабря судья, отметив, что врачи, выписавшие больничный лист обвиняемому Нальгиеву, в очередной раз не явились для дачи свидетельских показаний, приняла решение осуществить их принудительный привод.
Только 7 февраля 2012 года суду удалось допросить доктора Хадишат Кодзоеву, которая, по версии защиты, была лечащим врачом Нальгиева во время его пребывания в ЛОР-отделении республиканской больницы в апреле-мае 2010 года. Поначалу свидетельница отвечала на вопросы адвокатов потерпевшего Читигова очень бойко, было видно, что она подготовилась. Однако в какой-то момент она растерялась и не знала, что отвечать. Она не смогла объяснить, почему подписанная ею выписка из истории болезни Нальгиева датирована 2009 годом. В конце концов, она сказала, что эта выписка написана и подписана не ее рукой.
1 марта 2012 года показания давала медсестра ЛОР-отделения Амина Газдиева. Несмотря на то, что она — свидетель защиты, ее явку в суд обеспечили адвокаты Читиговых. Газдиева подтвердила, что Нальгиев лежал в ЛОР-отделении республиканской больницы в период с 16 апреля по 8 мая. Она очень хорошо его запомнила, правда, не смогла объяснить почему. Отвечая на вопросы адвокатов потерпевшей стороны, Газдиева стала терять уверенность. В итоге оказалось, что она может ручаться только за те дни, когда она водила Нальгиева на консультации к специалистам других отделений больницы. Таких визитов Газдиева вспомнила три-четыре. У адвокатов потерпевшей стороны возник резонный вопрос: почему в истории болезни Нальгиева нет никаких записей о его осмотрах специалистами других отделений. Газдиева растерялась и ответила, что не понимает, как это могло получиться.
Все остальные свидетели, которые должны были подтвердить алиби Нальгиева, оказались… Нальгиевыми. В допросе родных братьев Нальгиева — Адама и Акромана – судья отказала в связи с тем, что ранее они присутствовали в зале суда во время заседаний. Допрос Джабраила Нальгиева был прекращен по вине адвоката Нальгиева Яндиевой: ее вопросы свидетелю слишком смахивали на подсказки.
12 марта были допрошены Эсет Нальгиева, приходящаяся подсудимому троюродной сестрой, и его тетя Зина Цечоева. Обе заявили, что навещали Нальгиева в период с 16 апреля по 8 мая 2010 года в больнице. Это было не более трех-четырех раз, так что подтвердить его постоянное пребывание в больнице их показания, даже если они правдивы, не могут. На вопрос адвоката Т. Цечоевой, на каком этаже находится палата, в которой лежал Нальгиев, его тетя ответила, что на третьем этаже, но вот беда: в корпусе, где находится ЛОР-отделение, вообще нет третьего этажа.
Свидетель Магомед Нальгиев находился в ЛОР-отделении всего одни сутки — 24 числа, ни месяц, ни какие-либо другие детали он вспомнить не смог, сослался на то, что тогда у него была высокая температура. Но то, что его соседом по палате был Илез Нальгиев, он запомнил хорошо. Однако как выяснила адвокат З. Читигова Тома Цечоева, в списке больных, проходивших лечение в ЛОР-отделении в апреле-мае 2010 года, Магомед Нальгиев не значится.
Вот и все алиби.
Гласность раздражает
В начале марта на процессе неожиданно остро встал вопрос об освещении процесса в интернете. Поводом для этого послужило обращение в различные инстанции некоего Заура Султыгова (лицо, нам неизвестное), в котором говорилось, что «Мемориал» незаконно распространяет в интернете протоколы заседаний этого процесса. Очевидно, имелись в виду исходящие от Комитета «Гражданское содействие» и ПЦ «Мемориал» и размещаемые в СМИ статьи Светланы Ганнушкиной и Елены Буртиной, основанные на впечатлениях слушателей заседаний, отчетах коллег; некоторые эпизоды процесса изложены в материалах достаточно подробно, что, видимо, и вызвало впечатление, что цитируются протоколы судебных заседаний.
В связи с обращением Султыгова судья была вызвана для объяснений в ФСБ Ингушетии. Прокурору пришлось давать объяснения в республиканской прокуратуре. Очевидно, под впечатлением визита в ФСБ 5 марта судья Ф. Аушева попыталась запретить адвокату Т. Цечоевой вести аудиозапись процесса. Однако адвокат убедила судью, что для такого запрета нет законных оснований. В ходе дискуссии по этому вопросу судья заметила: «Я понимаю, что-то с процесса может быть интересно читателю, но зачем писать в интернете, кто как себя вел в зале суда, за каким ухом чесал, как сморкался или кашлял…».
Интересное замечание. О том, кто «за каким ухом чесал, как сморкался или кашлял», в наших публикациях, разумеется, нет ни слова. А вот о том, «кто как себя вел в зале суда», безусловно, есть: описание поведения участников процесса, фрагменты диалогов — во всем этом подчас настолько выразительно обнаруживается смысл происходящего на процессе и вокруг него, что не требуется никаких комментариев. И если у кого-то при этом возникло впечатление, что мы публикуем протоколы судебных заседаний, значит, наши описания достоверны. Понятно, что подсудимые, их адвокаты, родственники и свидетели могут быть недовольны этими публикациями. Но почему они раздражают суд?
На этот счет у нас есть только одно предположение: результат процесса предрешен, где-то за кулисами достигнут компромисс, на содержание которого не могут и не должны повлиять реальные события на процессе. Детальное отражение этих событий в интернете нежелательно для участников компромисса, так как может обнаружить разительное расхождение между ходом процесса и его результатом.
4 июня после большого перерыва заседания на Карабулакском процессе возобновились. На заседании были оглашены результаты экспертизы подписей под показаниями на следствии трех свидетелей, которые отказались от них в начале процесса. Московские эксперты пришли к выводу, что эти подписи — подлинные.
Итак, суд снова идет. Скоро станет ясно, справедливо наше предположение о закулисном компромиссе или нет. Если оно окажется верным, то, значит, еще многим жителям Ингушетии придется пережить то невыразимо страшное, что пережил Зелимхан Читигов, а кому-то и не выжить.
Комментарии