Букафф много, но всё же, почитайте

Быть атеистом в России становится не то чтобы опасно, но неуютно. А быть верующим — означает вести себя как все, то есть откупаться от Бога.
Не так давно я невольно обидел двух женщин, с которыми ехал в поезде. Им было лет под 50, и они были подруги. Одна, которая постройнее и поухоженнее, была пообразованнее и посостоятельнее. Другая была совсем простой. Словом, чеховская пара, Толстый и Тонкий, только в зеркальном (включая гендерное) отражении. 
Мы ехали с ними из Петербурга в Москву и довольно мирно болтали. И вот, когда речь зашла о пасхальном чуде неопалимого огня (дело было сразу после Пасхи, и телеканалы взахлеб показывали верующих в Иерусалиме, которые проводили благодатным, по их мнению, огнем по своим рукам и лицам, избегая, впрочем, проводить по волосам, усам и бородам), я довольно скептично об этом чуде отозвался. 

Я сказал, что был случай, когда бармен неловко опрокинул мне на рукав горящий абсент, но я преспокойно сидел и ждал, покуда он, кудахча, не собьет пламя тряпкой, поскольку знал, что спирт не горит, а горят пары спирта, то есть, исходя из неопалимости пиджака, все же не делал выводов о святости бара. 

— Вы богохульствуете!— вскричала та женщина, что потолще. 

— Вовсе нет,— ответил я.— Просто я знаю химию. Если пасхальный огонь являет собой чудо, то есть нарушение законов природы, эту отмену можно зафиксировать, измерив, например, температуру огня. Меня интересует мнение ученых, а не паломников. Я, знаете ли, атеист. 

— Сатанист ты,— сказала толстая, логично (для нее) перейдя на ты (далее она не произнесла ни звука, даже при прощании: я для нее перестал существовать). 

— Вы агностик?— спросила тонкая.— Как Гайдар? 

Я объяснил, что агностики — это те, которым не хватает данных ни признать Бога, ни отвергнуть. А я именно атеист — примерно такой же, каким она является по отношению к Зевсу, Озирису или Вицлипуцли. И атеизм мне многое что дает: например, возможность смотреть на церковь как на социальный институт, а на религиозные тексты — как на тексты (и, должен сказать, легенды и мифы Древней Греции в изложении Куна мне кажутся более логичными, чем легенды Ветхого Завета в изложении Моисея). 

— Так нельзя,— сказала тонкая. — У нас православная страна. У нас президент православный. Вы, получается, против народа. Сходите в церковь, поставьте свечку. Может, на вас снизойдет. На меня снизошло, и я просветлела. 

— А что именно на вас снизошло?— спросил я, понимая всю обреченность вопроса.— Буддизм? Ислам? Христианство? Какой именно бог и в каком именно виде? Вы мне можете хотя бы сказать, в чем символ вашей веры? Что вы вообще под православием понимаете? 

— Это душой чувствовать надо,— сказала тонкая, глядя на меня, как врач на безнадежного больного.— Если вы русский, то православный. Поставьте свечку!

В общем, женщина, не врала. 

По данным центра Юрия Левады, начиная с 1999-го более 50 процентов россиян считали себя православными (в 1989-1990 годах — 30 процентов). 

В 2002-м (данные РОМИР) православными себя считали уже 70 процентов, при этом из них только 51,3 процента верили в Бога. 

То есть безбожный православный — это и есть ключевая фигура нашего времени. Вот он ходит в церковь (на Пасху — святить куличи и крашеные яйца и еще на Рождество, а далее — когда окажется рядом, то есть по случаю), вот он крестится и кладет поклоны, передает записочки за упокой и здравие, а главное — ставит свечку, то есть отдает деньги за веру. Он обращается к священнику, дабы тот крестил, венчал, отпевал. Он "что-то такое" в церкви чувствует. И, главное, он чувствует, что те, кто чего-то такого не чувствуют,— они не такие. Они как бы не русские. И этих ненастоящих русских вокруг много: начиная от "плохих" мусульман (потому что есть еще "хорошие" мусульмане, у которых есть верховный муфтий и татарский президент Минтимер Шаймиев: эти "наши", правильные, государственные) до католиков, которые пытаются перевербовать в свою бесовскую веру смущенные души ну в каждом буквально храме. (Я преувеличиваю? Ничуть! Последний раз об опасности прозелитизма, то есть обращения в свою веру на чужой канонической территории, мне говорил архиепископ Волоколамский Иларион, еще недавно бывший архиепископом Венским, то есть занимавшийся в Австрии, с моей точки зрения, примерно тем же, чем католики, с точки зрения владыки Илариона, занимаются в России. Когда же я ему это заметил, он сказал: "В отличие от католиков православные в чужом храме не проповедуют". Я вот все пытаюсь отыскать: где, в каких таких православных храмах ксендзы охмуряют Козлевичей?!) 

Не буду утверждать, что перечисленные выше обряды наш средний православный совершает механически, вовсе нет. Например, он искренне и жарко молится (или, по определению писателя Амброза Бирса, просит отмены законов Вселенной в пользу одного признающегося в своей ничтожности просителя): чтобы Господь помог сдать сессию, не дал уволить со службы, излечил паховую грыжу, склонил банк на выдачу кредита, а еще оставил место на паркинге перед офисом. 

То есть церковь для среднего православного (смутно представляющего смысл не только православия, но и христианства) является местом совершения сделки. Я тебе — свечку, ты мне — выполнение желаний. О да, этот средний православный (как и вообще все среднее) не слишком умен, начитан, просвещен, но он невероятно, фантастически гибок, потому что опыт всех предыдущих поколений научил его: не прогнешься — не выживешь. 

Он знает (точнее, "что-то такое чувствует"), что в системе социального распознавания свой — чужой своим тебя делают не убеждения и разум, а соблюдение внешних формальностей. Сегодня, чтобы выглядеть своим, нужно быть крещеным и пару раз в год ходить в церковь: атеиста в "Единую Россию", может, и примут, но в политбюро (или как там оно называется?) ему ход, наверное, заказан. 

Точно так же во времена юности моих попутчиц для социальной стратификации было важно вступать в пионерию, комсомол, в партию, сдавать Ленинский зачет и посещать Ленинскую комнату со строгой иерархией чинов, напоминающую 9-уровневую небесную канцелярию (Серафимы, Херувимы, Престолы, Господства, Силы, Власти, Начала, Архангелы, Ангелы — интересно, кто-нибудь сегодня еще верит, что Там, Наверху, все устроено именно так?). 

Чтобы считаться в СССР своим, в построение коммунизма было верить не обязательно — примерно как в Бога сейчас, но важно было соблюдать обряды.
И — существенный момент!— душой чувствовать, что Ленин хотел как лучше и что в коммунизме "что-то такое есть". 

Чувствование душой (а не рассудком) вообще очень помогает находить спасительную тропинку в окружающем тебя социальном буреломе. 

Система распознавания свой — чужой, так легко воспринимаемая моими согражданами в ущерб поиску истины, по причине чего в России равно легко устроить на месте храма бассейн, а на месте бассейна храм (я даже думаю, что и бассейны, и храмы у нас надлежит делать разборно-сборными),— она не есть результат добровольного общественного договора. 

Она есть результат директивы, спускаемой сверху российским государством, то есть группой людей у власти. Попробую показать на примере. 

В 2003 году тогдашний президент России Владимир Путин, встречаясь с тогдашним главой Русской зарубежной православной церкви митрополитом Лавром, произнес примечательную фразу: "Нет большего блага для церкви, чем служение родине". К 2003 году Владимир Путин был воцерквленным православным: нам, во всяком случае, показывали его в храме со свечой и рассказывали, что у него есть духовник — наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон (тот называл президента "искренне верующим и знающим Бога"). Причем православным Владимир Путин был новообращенным, поскольку большую часть жизни прожил коммунистом и атеистом, без чего его не взяли бы в КГБ (вариант, что Владимир Путин всегда был тайным православным, я с негодованием отвергаю: тогда получается, что он изнутри КГБ работал на развал СССР, а о развале СССР Владимир Путин всегда искренне сожалел). Это я пишу без всякой задней мысли или, упаси боже, издевки: путь из Савлов в Павлы предпочтительней обратного хотя бы потому, что на Савле есть кровь, а на Павле — нет. Просто новообращенным свойственно говорить глупости: знаю, сам таким был. Но умный священник глупости поправляет. 

Однако главе российского государства никто не возразил, сказав, что нет большего блага для церкви, чем служить Богу; а что до родины — так ведь в христианстве "несть эллина и иудея" и на том свете паспорта не спрашивают. И что вот именно эта интернациональность христианства — вне наций, границ, государств, вне родин — и сделала его мировой религией, в центре которой индивидуальное, а не коллективное, всей Российской Федерацией, спасение души. 

А спустя четыре года глава Русской православной церкви уже начал (видимо, в порядке алаверды) пасхальную службу словами "Дорогой Владимир Владимирович!". 

То есть, если я правильно понимаю, состоялась сделка. Русская православная церковь отныне ставит своей целью укреплять государство, превращаясь тем самым в отдел небесных дел при администрации президента, а русское государство зачищает торговую площадь от конкурентов (включая внутренних, вроде совсем уж мракобесного экс-епископа Диомида, видящего ересь в каждом штрих-коде) и подает гражданам знак, как себя следует вести и, главное, в какой именно храм теперь будет вести дорога. 

Не случайно все многочисленные христианские церкви, что составляют так называемый библейский пояс США (а США — весьма религиозная страна), в России существуют на положении злокозненных сект. 

Русский человек ныне обязан быть православным, то есть держать свечку, креститься, молиться, класть поклон, и меньше думать, а больше повторять, что всякая власть от Бога, или чему его там научат. 

Ему предложили "народное IPO" акций православия, а раз эти акции поддерживает государство, их курс должен расти. Надо срочно брать. 

* * * 

Если сделка между церковью и государством заключена и акции запущены в оборот, следует ждать продолжения road-show. Следующим шагом будет обязательное преподавание основ православия (в Татарстане, Ингушетии и Чечне — ислама) в школах: к тому все идет. 

Но это, пожалуй, единственное, чему я, будучи атеистом, искренне рад. Потому что история России — вещь повторяющаяся, и ее ход довольно предсказуем. 

Именно обязательное — нудное, мучительное, скучнейшее — преподавание Закона Божьего в дореволюционных школах (почитайте Чехова или Кассиля!) и привело к тому, что народ-богоносец в революцию стерпел замену церквей на бассейны и склады, поскольку занудство и серость православных священников воспитали если не атеистов, то антиклерикалов. 

А мозги мальчиков и девочек в нежном возрасте устроены так, что вновь заставят попыхтеть срочно переученных православных учителей (да-да, они будут снова скучнейшими) над искренними вопросами: "Если в рай попадут только православные, значит ли это, что большинство человечества в рай не попадет?", "Почему православная церковь писала приветственные письма КГБ и потом в этом не покаялась?", "Почему среди ученых — лауреатов Нобелевской премии лишь двое были верующими?". 

И, не получив вразумительного ответа, школьники начнут читать под партой что-нибудь вроде "Бог как иллюзия" страстного атеиста Ричарда Докинза. 

Которого, кстати, неплохо бы прочесть прямо сейчас.