Российский народ — это десятки миллионов людей, имеющих право на куда более достойную жизнь

Суть ее в том, что российский народ — это десятки миллионов нормальных людей, имеющих право на куда более достойную жизнь

Петр Аркадьевич Столыпин/ РИА Новости

15 апреля исполнилось 150 лет со дня рождения П.А. Столыпина. СМИ заполнили тексты с заголовками, напоминающими юмор вождя мирового пролетариата В.И. Ленина. Обыгрывались, понятно, галстуки и вагоны. Столыпина привычно обвиняли в насилии — как и учили нас члены той самой партии, которая устроила коллективизацию и Голодомор на пространстве от Сыр-Дарьи до Днестра.

О Столыпине в юбилейных публикациях рассуждали так, словно он имел объем власти, по меньшей мере равный объему власти Петра I, был настолько же независим и находился на своем посту не 5, а 25 лет. К тому же в 2012 году удобно знать, сколько было отпущено лет человечеству до начала Первой мировой войны, и укорять Столыпина в недостатке реализма. И комфортно рассуждать об аграрной реформе, которая вовлекла в свою сферу десятки миллионов людей, не приводя ни одной цифры, относящейся к ней!

«Юбилей» показал: множество людей по-прежнему в высокой степени несправедливо к П.А. Столыпину и плохо представляет себе, чем была аграрная реформа, связанная с его именем.

Хотелось бы внести некоторую ясность в этот сюжет.

К концу XIX в. огромный потенциал Великих реформ 1860-х в полной мере реализован не был. Прежде всего из-за незавершенности крестьянской реформы в главном — крестьяне не стали собственниками своей земли, как было задумано Александром II и его сотрудниками.

Произошло это во многом потому, что значительная часть российского общества, вне зависимости от своих партийных пристрастий, хотела сохранения крестьянской уравнительно-передельной общины.

Как известно, общину по разным причинам поддерживало и правительство («охранители»), для которого она была оплотом существующего строя и одновременно удобным органом власти, и народники, которые видели в ней «эмбрион» социализма. За общину ратовали и либералы.

Чем же так импонировала община ее защитникам?

Тем, что она была идеальной структурой для того, чтобы держать в подчинении десятки миллионов крестьян. Основаннаяна принуждении людей к сохранению отсталой минималистской схемы общежития, община давала широчайшие возможности для управления этими людьми.

Борьба социалистов и так называемых либералов с «охранителями» и друг с другом шла прежде всего за то, кто из них будет управлять народом — «передовая» интеллигенция, земство, или земские начальники, чиновники МВД.

Община тормозила сельскохозяйственное развитие страны с бурно растущим крестьянским населением: никакой прогресс агротехники в ней был невозможен по определению из-за принудительного севооборота, мелкополосицы, дальноземелья, экстенсивного общего пользования угодьями, а также постоянной угрозы передела земли. Кто же будет делать евроремонт в общежитии?

В Австрии средний крестьянский надел составлял 5,1 дес., во Франции — 4,4 дес., в Германии — 4,1 дес., и крестьяне там преуспевали. В России аналогичный показатель равнялся 10,2 дес. (11 га), а жили крестьяне несравненно хуже, собирая на элитном черноземе чуть ли не самые низкие в Европе урожаи.Проблема заключалась в средневековых приемах и условиях обработки земли. А они в огромной степени определялись наличием общины.

Абстрактные идеи о том, что община якобы спасает Россию от «язвы пролетариатства», в реальности, естественно, не работали — деревня нищала, сельский пролетариат рос на глазах, и именно из-за общины.

Власти нужно было испугаться всерьез, для чего понадобились несчастная японская война и спровоцированная ею революция, чтобы наконец прислушаться к голосу здравого смысла.

И тогда пришло время Столыпина.

В 1905–1906 гг. крестьяне ясно продемонстрировали, чего они хотят — земли.

Однако власть устояла и отвергла шариковский вариант решения аграрного вопроса — «взять все, да и поделить», — который доминировал в умах не только крестьян, но и множества людей, обремененных дипломами о высшем образовании.

Власть предложила свой вариант решения. Он соответствовал не родившимся в Средние века представлениям крестьян о справедливости, а стандартам современного общества начала ХХ в., претендующего на ведущие позиции в мировой политике.

Правительство позволило крестьянам стать собственниками своей земли и попробовать другую жизнь. Реформа Столыпина основывалась на том, что впервые в русской истории 100 миллионов крестьян, признанных за «персон» (С.Ю. Витте), уравненных в гражданских правах с остальным населением, должны были наконец сами решать, как им жить. В числе прочего — могли стать собственниками своих наделов.

И уже поэтому реформы Столыпина были неприемлемы для очень широкого круга тех современников, конечной целью которых было управление народом, какой бы демагогией это ни камуфлировалось. Для всех защитников общины — от Победоносцева до террористов. Даже для таких ее противников (на словах), как марксисты.

Ибо успех преобразований лишал их деятельность, а иногда и жизнь, смысла.

Сущность реформы сводилась к следующему. Каждый домохозяин получил право требовать закрепления за ним на праве частной собственности того участка общинной земли, которым он или его семья пользовались со времени по­следнего передела. Отмена выкупных платежей с 1 января 1907 года дала правительству юридические основания считать выкупную операцию законченной, а значит, как это было задумано еще в 1861 году, крестьяне могли становиться собственниками выкупленной земли. Поэтому, в частности, считается, что реформа завершала дело 19 февраля 1861 года.

Все общины, где после освобождения не было переделов, считались тем самым доброволь­но перешедшими от коллективных форм землевладения к индивидуальной. Каждый член такой общины мог потребовать от местного начальства удостоверительный акт в том, что на­ходящийся в его пользовании участок надельной земли принадлежит ему на праве частной собственности. С момента выдачи такого акта на руки хотя бы одному крестьянину считалось, что все его односельчане автоматически пере­шли к индивидуальному, беспередельному землеполь­зованию и владению своими наделами на праве частной собственности.

Само по себе укрепление в собственность чересполосицы не могло, понятно, улучшить экономическое положение крестьян. Оно оправдывалось только последующим землеустройством. Любой «укрепленец» мог потребовать выдела (соединения) всех своих «полос», разбросан­ных в разных местах общинных владений (их считали десятками, а иногда сотней и более), к одному месту в форме отрубного участка. Если крестьянин переселялся туда, то отруб превращался в хутор. Все необходимые для этого межевые работы Землеустроительные комиссии производили для него бесплатно. Часть крестьян при этом получала льготные, а иногда и безвозвратные ссуды на перенесение построек.

Поэтому неверно, как это делал Ленин, а за ним и вся советская историография, измерять успех реформы числом укреплений земли в собственность. После 1910 года выход из общины замедлился, что Ленин квалифицировал как «провал», не упомянув, однако, что с 1911 года резко возросло землеустройство. По закону от 29 мая 1911 года крестьяне получили право выходить на хутора и отруба без предварительного укрепления надела и разрешения общины. Акты о землеустройстве двора давали право на личное частное владение участком. После этого укрепление большинству крестьян было уже неинтересно.

При этом сразу же провести личное землеустройство, т.е. выйти на хутора и отруба могли крестьяне только тех селений, которые имели четкие границы, т.е. все земельные угодья которых юридически были обособлены от соседних владений.

Однако многие десятки тысяч селений в Европейской России точных границ не имели, и в них непосредственный переход к личному владению был невозможен. В таких случаях землемеры должны были сначала отграничить все земли данного общества от смежных с ним владений. Решало эти проблемы групповое землеустройство, упорно не замечавшееся традиционной историографией, которой так проще было говорить о «хуторизации» России как главной цели преобразований.

Многим эта сторона реформы просто неизвестна. Между тем значение ее огромно.

Однопланными назывались селения, получившие по Великой реформе землю в надел по одному общему для нескольких селений акту укрепления. Пашней каждое из них владело особо, а остальные угодья (луга, пастбища, леса, выгоны) были в общем пользовании всех или части селений. Эти общие угодья ежегодно переделялись между селениями, что неизбежно порождало массу споров, скандалов и судебных исков.

Площадь «однопланок» в центральных, северных и северо-восточных губерниях составляла миллионы десятин, и часто свыше 75% всех селений губерний не имело отдельного владения землей. В Московской губернии таких селений насчитывалось от 30 до 77% на уезд. Неотмежеванность крестьянских наделов от земель других владельцев откладывала индивидуализацию хозяйства на годы.

Но и групповое землеустройство имело для крестьян самостоятельную ценность, поскольку упорядочивало их жизнь и снижало уровень конфликтов с соседями. При этом оно юридически, а часто и технически готовило устраиваемые земли к последующему переходу к личному владению.

Период 1907–1915 гг. можно разделить на два этапа — 1907–1911 гг. и 1912–1915 гг. — исходя из изменений в юридической базе землеустройства.

В 1907–1915 гг. об изменении условий землепользования в 47 губерниях Европейской России ходатайствовало 6174,5 тыс. домохозяев, т.е. свыше половины всех дворов крестьян 47 губерний Европейской России, или 67% общинных хозяйств.

Из этого числа в 1907–1911 гг. было подано 2633,5 тыс. ходатайств, а в 1912–1915 гг. — 3540,9 тыс., т.е. на 34,5% больше.

Это само по себе ясно демонстрирует несостоятельность точки зрения о провале реформы.

Среди этих ходатайств были и личные, и групповые. Но число личных медленно начинало доминировать.

Однако поскольку при групповом землеустройстве община сохранялась, то говорить о повсеместном «разрушении общины и насаждении хуторов» нелепо. Вообще говоря, эти агитки оскорбляют интеллект Столыпина и других реформаторов. Они не были членами Политбюро ЦК ВКП(б) и представить себе не могли, что в Европейской России на пространстве в 5 млн кв. км (половина континента Европа) может существовать один рецепт решения аграрного вопроса. Столыпин справедливо считал, что аграрный вопрос нельзярешить, его можно только решать.

Правительство всего лишь перестало искусственно поддерживать общину, как оно это делало с середины 1870-х годов.Там, где община была жизнеспособна, никто ее сломать не мог, потому что возможности царского правительства и Политбюро в этом смысле различались: станиц на «черных досках» в Российской империи быть не могло.

Что же удалось сделать?

От начала реформ в 1907 году до 1 января 1916 года в Землеустроительные комиссии поступили ходатайства о землеустройстве от 6,2 млн домохозяев-крестьян.

Из этого количества в отношении 3,8 млн дворов, или 62,1%, была «закончена подготовка», т.е. произведены обследования на местах и предварительные землемерные работы. Для 46,4% выполнены землеустроительные работы в натуре. Для 38,2% хозяйств произведенные работы получили юридическое завершение.

Подготовительные работы для «дворов», желавших выйти из общины, были закончены на территории в 34,3 млн дес., или 374,7 тыс. кв. км, что равно сумме территории современных Италии и Ирландии. Если добавить 10 млн дес., купленных крестьянами у Крестьянского банка или при его посредничестве, и как минимум 20 млн дес. землеустройства в Сибири, то мы получим 64 с лишним млн дес. — 700 тыс. кв. км. Это Франция, Бельгия, Швейцария и Австрия вместе взятые.

Все это землеустроители и землемеры России — по ходатайствам крестьян, напомним, — сделали за 9 полевых сезонов. На начало работ пришлась революция 1905–1907 гг. На конец их — Первая мировая.

Реформа, ставшая очень важным фактором промышленного подъема 1909–1913 гг., одновременно начала агротехнологическую революцию в России. Только железнодорожные перевозки сельхозмашин и орудий, которые в 1905 году составили 12,8 млн пудов, в 1913 году увеличились до 34,5 млн пудов. То есть выросли в 2,7 раза.

В России развернулась масштабная агрономическая помощь, на которую только за 1910–1913 гг. было израсходовано больше правительственных ассигнований, чем за предыдущие пятнадцать лет. 49,6 млн руб. против 47,3 млн руб.

Для справки — крейсер «Варяг» обошелся в двенадцатую часть этой суммы.

В деревню пришли тысячи правительственных и земских агрономов. Были открыты тысячи прокатных станций сельхозмашин и зерноочистительных пунктов, организованы многие тысячи показательных полей и образцовых хуторов.

Начался беспрецедентный рост кооперативного движения, возникли тысячи сельскохозяйственных обществ. Переселенческая политика позволила 2,7 млн людей начать новую жизнь в Азиатской России.

И это было только начало. Землеустройство было рассчитано примерно на 50 лет.

Новую жизнь начала и страна в целом. К осени 1911 года маховик реформы был уже так отлажен, что она продолжала бурно развиваться и после гибели П.А. Столыпина.

Преобразования достаточнобыстро меняли российскую деревню, притом качественно в лучшую сторону.

Выяснилось, что общинное миросозерцание и мировосприятие не вечны. Многочисленные источники говорят: стало меняться отношение крестьян к земле, стала меняться их трудовая этика. Они поддержали реформу Столыпина. Да, разумеется, не везде сразу и не все. Но люди не становятся другими на следующий день после выхода декретов…

Крестьяне начали доказывать «теорему Столыпина» — суть которой в том, что российский народ — это не фантастическая химера, изобретенная недоучками-народниками. Это десятки миллионов нормальных, живых людей, имеющих право на куда более достойную жизнь, нежели прозябание в социалистической казарме, уготованной для них теми, кто полвека решал за них, каким должно быть их будущее.

Так стал реальностью путь, открытый Великими реформами и продолженный модернизацией Витте-Столыпина, путь общегражданского общества, путь постепенного приобщения 120 миллионов крестьян к естественной для людей жизни.

Потому что тезис об органичности любого типа крепостного права для народа России — это наглое вранье, очень удобное, впрочем, для тех, кто считает, что их призвание — управлять «этим» народом, вне зависимости от того, разъезжают они на пролетках или в «Мерседесах». Им, конечно, тяжело смириться с мыслью, что народ может нечто важное решать самостоятельно, может строить свою жизнь так, как он считает нужным.

Реформа, делавшая крестьян собственниками своей земли, и предоставляла народу такую возможность, ибо собственность — основа любого цивилизованного правопорядка — и есть одно из главных условий самостоятельности.

…Но поразительно, насколько устойчиво держится в общественном сознании тот негативный образ России, который создавался народниками с конца 1870-х гг., затем и марксистами с 1890-х гг. и далее — всей советской историографией!

Наше общество и историческая наука как будто живут на разных континентах.

Большая часть общества по-прежнему словно загипнотизирована той картиной дореволюционной России, которая нарисована в пономаревской «Истории КПСС», если не в «Кратком курсе». По-прежнему базовыми характеристиками Империи являются «малоземелье», «голодный экспорт», «непомерные платежи», «провал Столыпинской реформы» и прочая народническо-марксистская демагогия.

О малоземелье упомянуто выше… Тезис о «голодном экспорте» хлеба из России не находит подтверждения в статистике производства, вывоза и перевозки хлебных грузов, а также других источниках.

Мифологический характер тезиса о «голодном экспорте» виден хотя бы из того, что в 1894–1899 гг. питейный доход составлял порядка 80–95% стоимости хлебного экспорта, а в 1900–1913 гг. лишь дважды цена вывезенного хлеба слегка превысила цену выпитой населением водки. Средний ежегодный прирост стоимости вывоза хлебов составил за предвоенное 20-летие 20,9 млн руб., а питейного дохода — 35,1 млн руб. т.е. в 1,7 раза больше. Если такая ситуация может именоваться «голодным экспортом», тогда в словаре Ожегова что-то нужно исправлять.

При этом убежден, многим читателям неизвестно о существовании в России государственной системы продовольственной помощи населению в неурожайные годы, которой руководила Сельская продовольственная часть МВД. Государство тратило на эту помощь суммы, иногда сопоставимые с оборонным бюджетом страны (63% — как в голодном 1891 году). Без учета феномена продовольственной помощи понять пореформенную Россию невозможно.

Далее. Крестьяне, как считается, платили огромные подати, что якобы доказывает постоянный рост недоимок.

Между тем Александр III в 1880-х годах уменьшил выкупные платежи, затем отменил подушную подать и соляной налог. По манифестам 1880 и 1883 гг. с крестьян было сложено более 47 млн руб. податных долгов. После голода 1891–1892 гг., с населения было списано до 52 млн руб. лежавших на нем долгов, не считая других льгот. В 1894 году свадьба Николая II стала поводом простить еще около 50 млн руб. продовольственных долгов.

То есть правительство фактически взяло на себя ответственность за стихийные бедствия 1891–1892 гг., за неурожай и эпидемии. И в последующие годы правительство продолжало активно помогать крестьянам во время неурожаев и снова списывало десятки миллионов долгов. Например, после рождения цесаревича Алексея (и не только).

Что касается недоимок, то весьма характерно, что 95% недоимок падало на 18 общинных губерний. Симптом вполне ясный.

В заключение не могу не сказать следующее.

Я не идеализирую ни Столыпина, ни его реформу. Проблем было много, но это были решаемые проблемы. В отличие от тех, которые после 25 октября 1917 года могли решаться только за счет гибели и голодной смерти миллионов людей.

На мой взгляд, немногие государственные деятели в истории России настолько точно воплощают смысл выражения «человек высокой и трагической судьбы», как П.А. Столыпин.

Он начал преобразования, которые силой вещей сделали бы Россию великой, потому что они раскрепощали духовные и физические силы 150 миллионов ее жителей(кстати, демографы считают, что не будь большевистского переворота, к середине ХХ в. население России составило бы 350–400 миллионов человек). При этом его дети были искалечены «адресованным» ему взрывом, а он сам после нескольких покушений был злодейски убит.

В том, что Россия не выдержала тотальной войны, как и три соседних империи — Германская, Австро-Венгерская и Османская, — Столыпин определенно не виноват.

Итем не менее уже 100 лет его подвергают бесстыдным и незаслуженным поношениям.

И грустно, и противно.

При этом точечная «приватизация» П.А. Столыпина нынешними властями вызывает такие же чувства, что и все остальное, что они делают.

Но сам-то Столыпин здесь при чем?

Достаточно показать масштаб этой абсолютно бесстрашной личности, который укрупнялся сообразно уровню решаемых задач, чтобы продемонстрировать меру адекватности претензий Кремля на духовное родство с нею…

Но и юбилейные тексты, словно написанные по тезисам лекций по истории КПСС, прослушанных будущими демократическими публицистами в 1970-х, кое-что добавляют к анамнезу современного российского общества.

Справка «Новой»: Михаил Абрамович ДАВЫДОВ — автор монографий «Оппозиция Его Величества» (1994, 2005, 2010), «Очерки аграрной истории России в конце XIX— начале ХХ в.» (2003), «Всероссийский рынок и железнодорожная статистика в конце ХIX— начале ХХ в.» (2010) и многих других работ по социально-экономической и политической истории России.

Автор:Михаил Давыдов