ОСНОВНОЙ ВОПРОС ФИЛОСОФИИ В СВЕТЕ СУЩЕСТВУЮЩИХ ЗЕМЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Предположим, вы являетесь владельцем нескольких десятков квадратных метров жилой площади, расположенных в стенах одноквартирного жилого дома. Дом, в свою очередь, расположен на земельном участке, контуры и границы которого за те четыре – пять десятков лет, в течении которых вы им пользуетесь,прочно врезались в ваше сознание в виде закристаллизованных ассоциаций.

Вы живете в своем, привычном для вас, мире, ходите в магазин, разговариваете с соседями. Тут, в один момент, вы узнаете, что где-то неподалеку от вас кто-то купил себе земельный участок и собирается возводить вокруг него забор, часть которого должна пройти через ту территорию, которую вы привыкли считать своей. Ваша спокойная жизнь на этом заканчивается.

При всей банальности этой ситуации каждый конкретный случай несет в себе причину жгучего психологического страдания какого-либо человека или группы людей. Следствиями данного явления, как правило, бывают скандалы, обращения в органы власти, перерастающие в некоторых случаях в длительную эпопею административно-судебного противостояния с новоявленными соседями.

Причиной таких коллизий практически во всех случаях бывает продолжающаяся у нас в стране смена правовых основ земельного владения,которое в современном праве базируется на государственном кадастре недвижимости. Это – единственная официальная база данных, с которой органы власти, руководствуясь действующим законодательством, считаются при рассмотрении таких споров. Новизна, неполнота, неупорядоченность этой базы ведут к массовым противоречиям между реально существующими эмпирическими сложившимися порядками земельных отношений и их законодательным закреплением.

Наличие большого числа описанных прецедентов дает обильный материал для темы, освещаемой в данной работе. Но для глубинного подхода к ее освещению считаем необходимым обратиться к сфере подсознательной психологии.

Наука логика в качестве одного из своих основных базисов содержит учение о понятиях – именах, которые на доступном для людей той или иной национальности языке обозначают материальные предметы и абстрактные реалии, а также их совокупности, связывая язык с объективным миром. Одним из признаков понятий является ассоциативность – способность того или иного понятия при упоминании о нем подсознательно вызывать в уме воспринявшего его человека ассоциацию, связанную с предметом или абстрактным явлением, которые это понятие означает. По выражению доктора философских наук А. А. Ивина, имена естественны и привычны, как те вещи, с которыми они связаны.

Среди ученых нет единого мнения о том, как следует отделять имена (речь идет не о собственных именах, а о тех, в каком контексте это слово употребляют ученые - логики) от понятий. Мы предложим свою точку зрения на этот счет. Для этого более подробно рассмотрим понятие тела фундамента,характеристику которого мы дали в одной из своих работ на страницах февральского номера «Служу отечеству» за этот год.

Смоделируем вымышленные эпизоды – достаточно простые,чтобы быть легко понятыми. Один из наших примеров будет лирическим, второй –ироническим. Ниже раскроем полярные значения каждого из них.

Пример лирический.

Наверняка, каждый из наших современных соотечественников не раз слышал одну из песенок (автор слов - Ю. Е. Ряшенцев) популярного советского кинофильма «Д’Артаньян и три мушкетера», - выразительно исполненную актером М.Боярским и импровизирующую волнующий эпизод, где главный герой теряет свою возлюбленную. Приведем в выбранном примере все четыре четверостишия стиха для этой песни, без припева:

Пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони,

И буйный пир от схватки до погони,

И миг любви, и миг святого пыла,

Рука ласкала, а душа любила.

Та встреча не чета простой удаче,

Была любовь и было всё иначе.

И вот среди друзей я, как в пустыне,

И что мне от любви осталось ныне,

Только имя...

Гасконь, Париж, друзья, надежды, грёзы,

Мы часто лили кровь и редко слёзы,

Я убивал, но смерти я не видел,

Колоть - колол, но разве ненавидел.

Я понял, смерть впервые здесь, за дверью,

Сказал - мертва, и сам себе не верю.

Стою среди друзей я, как в пустыне,

И что мне от любви осталось ныне,

Только имя...

Сразу приведем второй пример. Это – тоже довольно популярный анекдот, который автор этих строк воспроизведет примерно в том виде, в каком слышал его лет двадцать назад с аудиомагнитофонной кассеты:

«На паре в институте профессор-психолог говорит студентам:

- Прошу внимания, я сейчас ознакомлю вас с тремя видами раздражения.

После этого профессор снимает трубку телефона, включает громкую связь, набирает номер и, дождавшись ответа, говорит:

- Здравствуйте! Позовите, пожалуйста,Петю!

В ответ студенты слышат:

- Прошу прощения, но, кажется, Вы ошиблись номером. Никакого Пети здесь нет.

И на этом абонент на той стороне провода кладет трубку. Профессор говорит студентам:

- Вот, это первая степень раздражения:голос ровный, вежливый, слова выдержаны; икаких экспрессий и прочих резких выражений испытуемый не допускает.

После этого профессор вновь снимает трубку, набирает тот же номер и говорит:

- Здравствуйте, позовите Петю!

И слышит в ответ:

- Сколько можно звонить!? Я же уже сказал, что никакого Пети здесь нет и никогда не было!

Затем абонент вновь бросает трубку.Профессор говорит:

- Вот вам налицо вторая степень раздражения: интонация начинает повышаться, голос приобретает признаки заметного волнения; слова имеют смысл логического высказывания, произносимого в такой форме, чтобы не только довести до слушающего их значение, но и выразить своё отрицательное отношение к слушающему.

Далее профессор опять снимает трубку, в третий раз набирает тот же номер, дожидается ответа и вновь говорит ту же фразу:

- Здравствуйте, позовите Петю!

Абонент на той стороне провода срывается в крик:

- Ты, придурок! Если ещё раз позвонишь,я тебе все уши пообрываю! Забудь мой номер!

И опять абонент швыряет трубку.Профессор говорит:

- Это – третья степень раздражения.Субъект не контролирует своих эмоций, слова полны экспрессии; они произносятся почти полностью не с той целью, чтобы передать слушающему какую-то информацию, а исключительно для того, чтобы нанести ему оскорбление, всячески унизить его и выразить ему угрозы.

Тут один из студентов тянет руку и говорит:

- Господин профессор, хотите, я покажу Вам четвёртую степень раздражения?

Профессор отвечает:

- Да, да, конечно; гм, интересно...

Студент подходит к телефону, снимает трубку, набирает тот же номер, дожидается ответа и говорит:

- Здравствуйте, это Петя. Мне не звонили?»

Умаляя веселый эффект, который может породить у читателей этот анекдот, продолжим вместо вымышленного профессора психологическую характеристику возможной в данном случае «четвертой степени раздражения».Характерной чертой этой степени может стать сильное душевное волнение,рискующее привести испытывающего его человека к инфаркту или прочим серьезным проблемам со здоровьем, или довести его до состояния, определяемого статьями107 (п. 1) и 113 Уголовного кодекса РФ, как аффект – краткосрочное сильное душевное волнение, полностью отключающее у испытывающего его человека разумное поведение в угоду нахлынувшему страстному негативному чувству.

При всем лиризме или комизме приведенных здесь примеров,их содержание имеет очень существенное значение для цели нашей работы.

Начнем психологический анализ. Каждый из обоих рассмотренных примеров имеет два различных качественных признака, которые мы вслед за Максом Вебером назовем рациональным и аффективным.

В примере Д’Артаньяна рациональное и аффективное выступают как два полярных антипода, без переходных стадий.

Рациональное предстает, как производное от основного стиля его жизни. По роду своей деятельности он – мушкетер; убивать врага и рисковать собственной жизнью – это входит в круг его должностных обязанностей.Поэтому, несмотря на то, что его профессия постоянно доставляет ему изрядное количество адреналина, он в процессе своей работы, по большому счету, никогда не теряет голову.

В равной степени рационально его отношение к смерти, как к неизбежному сопровождению его вида деятельности и не вызывающей каких-то сильных чувств, кроме постоянного осознания собственной опасности: «я убивал,но смерти я не видел, колоть – колол, но разве ненавидел?».

И совсем иное дело, когда Д’Артаньян столкнулся с тем,что разбередило не его разум, а его душу, что оказалось способным одарить его«мигом святого пыла». Он напрямую говорит, что «та встреча» была «не чета простой удаче»; порожденная ею любовь сделала так, что все, связанное с ней,стало для него «иначе». А когда он осознал потерю объекта обожания, перед ним воочию предстала оборотная сторона аффективной страсти, выраженная в совершенно качественно противоположном отношении к вопросам жизни и смерти: «я понял, смерть впервые здесь, за дверью,
сказал - мертва, и сам себе не верю».Хотя реальность смерти в данном случае та же самая, что и в бою; но отличие в том, что если там льется кровь, то здесь – слезы.

Именно это отношение к собственному страданию, которое испытывает душа, а не тело, когда собственные чувства и эмоции не поддаются никакому контролю разума, и отличает аффективное поведение от рационального.Серьезный взрослый сильный человек становится в положение ребенка, который не в силах сдержать себя от взрыва рыданий, проистекающих от испытываемых страданий.Получается, что его поведение не направляется велением его собственного разума,а становится ведомым сопутствующими ему обстоятельствами. Этот последний момент имеет очень важное значение для целей нашей работы.

Второй из рассмотренных примеров интересен тем, что,во-первых, дает дифференциацию степени аффективности поведения. По сути,подлинно рациональным (подвластным исключительно разуму, а не эмоциям) является только первый ответ испытуемого абонента на один и тот же задаваемый ему вопрос. Это – даже не раздражение, а побуждение; вполне адекватная реакция на чью-то чужую непроизвольную ошибку.

Все остальные три ответа (включая последний, домысленный нами самими) являются нисходящими этапами перехода от рационального к аффективному, наивысшим признаком которого обладает реакция на последний,«добивающий» звонок. Эта реакция по степени своего негативного воздействия на ее носителя немногим отличается от реакции Д’Артаньяна на смерть возлюбленной.

Теперь возвращаемся к вопросу о понятиях.

У каждого из рассмотренных в вышеприведенных примерах персонажей – Д’Артаньяна и безымянного испытуемого абонента, - в ходе пережитых ими сильных чувств сформировался в памяти устойчивый «кирпичик» информации,воплощенный в образе предмета или явления, с которым непосредственно были связаны пережитые эмоции. Для героя Дюма это – имя его возлюбленной Констанции,место, время и обстоятельства ее смерти; для заслуживающего не меньшего сочувствия персонажа анекдота это – имя «Петя», которое использовали для того,чтобы сыграть с ним недобрую шутку, а также все сопутствующие этой шутке обстоятельства: место, время, предметы, которые он наблюдал боковым зрением во время этого розыгрыша, быть может – какой-нибудь сопровождавший событие специфический запах, идущий из кухни.

Как пишет тот же Дюма во втором томе трилогии о мушкетёрах, «Двадцать лет спустя», именно пленительное воспоминание о госпоже Бонасье долгое время вносило в душу Д’Артаньяна, целиком посвятившего себя военной службе и подвергшегося всем пагубным воздействиям, которые она оказывает на характер человека, «некоторую поэзию». Эта «поэзия» должна была выражаться для него совершенно бессознательно, став своего рода «безусловным рефлексом». Так, проезжая мимо Бетюнского монастыря ещё при жизни Констанции,зная, что она там, он должен был испытывать учащенное сердцебиение,сопровождаемое приливом положительных эмоций; после ее смерти картина этого монастыря была способна воссоздать в его душе вопль отчаяния и мучительное повторное переживание происшедшей трагедии. Однако полюс отношения к самому объекту обожания – конкретной женщине по имени Констанция Бонасье, - для него постоянно сохранялся неизменным; он любил ее и благоговел перед ней и после ее смерти. Воспоминания о ней были способны вызвать в нем положительные эмоции.

Иное дело с подопытным абонентом. Имя «Петя» надолго должно было сохраниться в его душе, как нечто напрямую связанное с пережитыми отрицательными психологическими эмоциями; все, что так или иначе было способно напомнить ему о произошедшем эпизоде: те предметы или картины, которые он непроизвольно наблюдал во время его течения, или тот самый специфический запах из кухни, столь же бессознательно автоматически должны были рисоваться в его воображении черными красками.

Именно эти опорные «кирпичики» - собственные имена Констанция и Петя, а также предметы и явления, связанные с ними или сопутствующие тем конкретным обстоятельствам, которые мы смоделировали на двух характерных примерах, и которые сделали аффективным поведение их прямых участников, - и должны, по нашему мнению, стать теми видами логических понятий,которые ученый-логик А. А. Ивин называет «именами». Характерный существенный признак «имен», отличающий их от остальных логических «понятий» - это их порождение в сознании воспринимающего их субъекта той ситуацией, под воздействием которой их поведение приобрело характер аффективного. Именно такие«имена» являются квантами тела того фундамента, который мы в своей прошлой работе условились называть представлением об истинном счастье субъекта,борющегося за него.

Все прочие понятия – суть отражения рационалистической логики человека. Стол может называться столом, пароход – пароходом, коллега по работе Андрей – Андреем; оценочные суждения об этих понятиях не переходят грани рационального и не становятся аффективными, т. е. такими, которые способны«вести» воспринимающего их субъекта на поводу у его инстинктивных страстей.«Ведение» на поводу у этих страстей является тем, что Л. Н. Гумилев назвал биологической формой движения в этнических феноменах (в отличии от формы движения социальной, или осознанной); это же «ведение» служит наглядным толчком к побуждению подвергнуть сомнению суждение о том, что человек является разумным(тем паче – дважды разумным) существом.

Именно греческий перевод используемого здесь нами слова«страсть» (пассио) лег в основу корня введенного Гумилевым термина«пассионарность». Подлинно пассионарными могут быть только субъекты,находящиеся под воздействием бескомпромиссного аффективного поведения.

Приведенные выше и подобные им логические «имена»являются своего рода ключиками к душе тех, чьим телом фундамента они являются. Овладение этими ключиками способно дать овладевшему огромную власть над носителями того или иного тела фундамента; эти ключи и применяют в воздействии на людей психологи разного рода: от ученых до мошенников.

Скажем, некая женщина работает школьной учительницей и имеет собственного сына по имени Коля. Однажды она узнает, что только что кто-то из учеников, подравшись с одноклассником, случайно задел оконное стекло,разбил его и разрезал осколками своё тело, получив опасную для жизни рану. Если это произошло в другом городе, поведение такой женщины по своей качественной характеристике не будет отличаться от поведения анекдотического испытуемого при ответе на первый заданный ему вопрос; если в соседней школе – то ее поведение будет похожим на реакцию испытуемого на второй вопрос. Методом экстраполяции легко определить, что если это произошло в той школе, где она работает, с одним из ее подопечных болванов, ее поведение будет напоминать реакцию испытуемого на третий вопрос. А вот если это случилось с ее Колей, то рациональное поведение школьной учительницы в один момент метаморфируется в инстинкт матери-волчицы.Какое-то время она не будет видеть никого и ничего, кроме своего сына и случившегося с ним несчастья; после это событие оставит в ее сердце след от глубокой душевной раны. Похожую реакцию «отчуждения» мы наблюдаем у Д’Артаньяна:несмотря на то, что он в миг смерти возлюбленной находится среди самых близких ему друзей, он чувствует себя рядом с ними, «как в пустыне». В более позднее время находясь среди них, скажем, на пирушке, он тем не менее будет ощущать наличие незаживаемой душевной раны, негативное воздействие которой усиливается в минуты придания собственным мыслям.

В завершении этой теоретической части необходимо указать на еще одно полярное различие между приведенными примерами.

В случае с Д’Артаньяном его тело фундамента – Констанция, а его психологическое отношение к ней и ко всему,что с ней связано, глубоко благоговейно. Л. Н. Гумилев назвал подобную«благоговейность» термином, основанном на латинском слове «комплиментус» (в переводе означает - привет) – комплиментарностью. В случае с испытуемым абонентом его комплиментарное тело фундамента – это он сам, его личное достоинство и самолюбие, которые оказались уязвленными злыми шутками профессора и его ученика. Соответственно, эти субъекты, связанное с их шуткой собственное имя «Петя», а также окружающие это событие предметы и прочие ассоциации, составляют антикомплиментарное тело фундамента испытуемого абонента.

На практике в гораздо более серьезных случаях, чем телефонное баловство, мы часто сталкиваемся с подлинным жертвенным героизмом тех, кто, под воздействием не успевшего иссякнуть накала пассионарного подъема,видя в своем антикомплиментарном теле фундамента исчадие всего негативного, до конца идет в искоренении этого воспринимаемого ими источника зла. Пример – как Катон заканчивал каждое свое выступление в Сенате фразой «Carthago delenda est»(Карфаген должен быть разрушен).

Наконец, вернувшись, к тому, с чего мы начали свою работу, вооруженные понятийным аппаратом, вновь воссоздадим картину противостояния более богатых и более консервативных соседей – хозяев двух смежных земельных участков. Рассмотрим только позицию «потерпевшей» стороны.

Её комплиментарное тело фундамента – это ее участок: та земля, на которой данный субъект, быть может, родился и вырос,полуразвалившаяся конюшня на окраине этого участка, которую строил его отец;тело фундамента – это ассоциация, что геометрическая площадь «от того угла до этого забора» является моей. Эта ассоциация живет в подсознании человека, не давая о себе знать, до того момента, пока кто-то не начинает посягать на целостность этой воспринимаемой конструкции.

Соответственно, антикомплиментарное тело фундамента – это сам посягающий сосед. Негативную реакцию вызывает он сам и все, связанное с ним: форма и цвет его автомобиля, противное верещание его жены.Антикомплиментарное тело фундамента становится тем материальным инструментом,который наносит рану душе рассматриваемого персонажа. Действие этой раны может приглушаться сопутствующими отвлекающими событиями, но оно всегда будет превалировать в минуту погружения в собственные мысли.

Человек сильный: ковбой американских прерий или средневековый феодал, в случае получения такой раны, отреагировал бы соответствующим образом – вооруженным противостоянием. В наше время такие действия считаются беззаконными и законопослушные люди так не делают, они обращаются за защитой своего тела фундамента в органы государственной власти. А последние имеют возможность помочь носителю этого тела только в том случае,если его ассоциации, связанные с прохождением границ его участка, совпадают со сведениями о прохождении этих границ, содержащимися в государственном кадастре недвижимости.

Существующая на сегодняшний день неразбериха в этих сведениях является мощным катализатором, возбуждающим в землепользователях аффективные реакции разных уровней. Неотъемлемой задачей всех ведомств и структур, имеющих отношение к формированию и корректировке базы ГКН, является приведение субъективных представлений землевладельцев об истинных контурах их владений к объективным критериям, содержащимся в федеральном информационном ресурсе, являющемся источником гражданского права.

Практический вопрос о том, как выполнить эту задачу –составляет тему иных работ. Здесь мы только поставили проблему.

Евгений Шепель