Русская поэзия – 2022

Пишет Дмитрий Артис:

«Нужно пяток рецензий написать. Утомительно, но ведь на кусок хлеба без масла тоже надо как-то зарабатывать. Каждый вечер загадываю: утром встану и со свежей головой пущусь в пляс по чужим текстам. Встаю и… вместо того, чтобы заниматься благородной поденщиной, сижу и думаю о судьбе русской поэзии. Ну не идиот ли? Нравится то, что неожиданно у социума проснулось внимание к современной поэзии. Нравится то, что лучшие авторы оказались на той стороне баррикад, на которой должен быть каждый порядочный человек.

Но… это наглое «но» постоянно лезет в мои мысли. Оно преследует меня всюду. Стоит чем-то по-мальчишески восхититься, воспарить над бренностью, и тут же прибегает несносное «но», хватает за ноги и жестко приземляет. Всё хорошо с русской поэзией, но… Не нравится мне большой крен в сторону публицистики. Много сиюминутных текстов, которые пригодны для газетных полос – срочно в номер.

Срочно, потому что завтра они уже будут неактуальны и никому неинтересны. Пропадает ощущение вечнухи, будто живём одним днём с полной уверенностью, что завтра окажемся на свалке современности. Ясное дело, мы там по любому окажемся, но… Видите, опять «но»! Но хочется, чтобы необходимость в нынешней поэзии немного задержалась. Чего у нас больше всего?

Публицистика в стихах – это раз. Трагические рассказы в стихах – два. Сатирические (или юморные) фельетоны – три. И совершенно непаханое поле чистой лирики. Чаще всего чистую лирику в современной поэзии вижу у Анны Долгаревой. Лирика не везде. Анна чудесный рассказчик (внимательный к деталям и дающий чуть ли не совершенные портреты персонажам своих стихотворений), поэтому много внимания уделяет историям из своей жизни. Она ловко переносит их на бумагу, ритмизируя, добавляя элементы фольк-арта. Получается на разрыв. И я, повидавший виды, даю мощную мужскую слезу по небритой щеке, когда слушаю или читаю её. Но («но»!) – это ведь всё рассказы, истории, чем привыкла и должна заниматься проза. Читатель идет на истории, понятно.

Аничку читают и, надеюсь, читать будут еще долго. Однако лучшие тексты у неё (по-хорошему ещё не прочитаны), те, в которых преобладает лирическая составляющая – «я» автора. Там, где она из кричащего или по-детски плачущего рассказчика превращается в крик или плачь по самой себе. Такую высокую ноту сейчас мало, кто может взять. Разве, что Дмитрий Мельников. Но Мельников ближе к эпосу. У него даже небольшие и ни к чему не обязывающие стихи воспринимаются, как часть какого-то запредельно большого эпического произведения. Будто обобрал весь двадцатый век русской поэзии и теперь с щедростью загулявшего казака разбрасывается богатой добычей. Высокую ноту ведь мало «взять», нужно ещё и удержать, с чем Долгарева справляется не хуже признанных мастеров словесности. При том, что у неё напрочь отсутствует усидчивость ремесленника, и в её стихах с лупой не найти чего-то искусственно или специально деланного.

Стихи пишутся набело. Вот они пришли, записались и ушли.

Такие дела. Так что, вы почитайте, а я пока ещё немного посижу и подумаю о судьбе русской поэзии. Думать мне нравится больше, чем стучать по клавишам. Это утомительно. Я ведь до сих пор не научился прилично быстро набирать на компьютере тексты. Всё одним пальцем.»

[источник]

Анна Долгарева, Дмитрий Мельников, Александр Пелевин, Игорь Караулов, Дмитрий Артис

В качестве постскриптума прибавлю свои невесёлые, но в каком-то смысле оптимистичные размышления на тему. Всё в жанре «выношу из комментов» – поэтому контекст может показаться неочевидным (контекст этот можно в самом обсуждении обнаружить):

«Этот всплеск интереса к поэзии временный, это как поход на концерт классической музыки в осаждённом городе. Это и желание как-то облагородить и героизировать себя изнутри, потребность в «высокой трагической ноте», и желание послать вовне такой сигнал: я/мы возвышен и строг, меня на «рус сдавайся, в плену кормят» – не возьмёшь. (не совсем так, я переконтрастировал, но на той же линии) То, какой язык выбран для этого послания – примечательно (а тут некоторые утверждали, что литературоцентризм это фигня, его то ли уже нет, то ли не было никогда).

Это всё будет иметь последствия: участники этого маленького ренессанса будут о нём помнить и себя через это оценивать. Последствия будут, а продолжения – нет, не будет, новая «культурная страта», сравнимая по массовости и (как бы сказать) «институциональной мощи» с западнической не сложится. Через год или пять «культурные герои 22-го» обнаружат, что «никому не нужны». Некоторых «большие дяди» возьмут в оборот и будут делать из них «лидеров общественного мнения» взамен выбывших (лидеров для той части общества, в которой институт лидерства как-то не прижился, ага). Другие просто окажутся не у дел; хорошо, если догадливый чиновник АП медаль выпишет. Будут разные некрасивые вещи происходить. Но это потом.

А сейчас, сейчас – у нас вечер поэзии и у времени трагический и строгий саунд-трек. «Запомните нас такими». Кое-кто себя запомнит таким, спину будет держать прямо, кое-какие соблазны потеряют привлекательность, кое-что из обыденных низостей будет вызывать непроизвольную брезгливость. Это всё сильные штуки, даже по наследству передаются...»