Я наблюдатель

Утро началось весело. Уже по дороге к участку на пустой улице меня остановил инспектор ГАИ. Знак я этот ожидал, как предупреждение, но он отпустил меня и пожелал всего хорошего. Не без волнения я второй раз входил на участок №774. Второй раз начал представляться председателю участка Галине Евгеньевне. Второй раз она решительно стала объявлять, что два наблюдатели от кандидата от Прохорова уже записаны. Я, стараясь, как можно вежливей, попросил показать реестр или список с фамилиями наблюдателей. Она, конечно, сказала, что ничего мне показывать не обязана. К этому времени, я уже заметил присутствие несколько молодых людей, которых она назвала наблюдателями. Я тогда обратился к ним с просьбой разобраться, кто из них наблюдатель от Прохорова. Молчание. Тогда снова обратился к наблюдателям, чтобы они своим правом воспользовались, чтобы узнать фамилии. Боже, какой я был в эту минуту наивный, думая. что среди этих людей есть кто то, кто будет мне помогать. Тогда мне пришлось отказаться от вежливости, и я стал уже настоятельно требовать. Тем более, что наступало время открытия участка и должны появится первые избиратели. Тогда была произнесена первая фамилия: Рязанова. Но ее не было, мне не показали списочный состав наблюдателей, и я стал настаивать на своем праве. быть включенным в список. Председатель обратился к полицейскому, чтобы меня удалили с участка. Это была девушка, которая была поставлена больше для того, чтобы стоять. Поэтому она позвала свое начальство в звании майора. Это был, в ту минуту единственным адекватным человеком, с которым можно было разговаривать и, который меня слушал. Чтобы не было шума, я себя назвал простым избирателем, который имеет право здесь голосовать по открепительному талону. А голосовать, как вы понимаете, я не спешил до самого закрытия участка.

Уже началось голосование, и я снова спросил у Галины Евгеньевны, где наблюдатели. Ответом было то, что наблюдатели могут придти в любое время, когда они захотят, и она не имеет право их заменять. Я еще раз обратился к тем, кто себя обозначил наблюдателем, чтобы они хоть что-то предприняли. И тогда я от Галины Евгеньевны услышал фамилию Богданова. Это была молодая девушка с испуганным видом, подошедшая к столу. Я попросил ее показать удостоверение, которое выдается в штабе кандидата в президенты. Ей, видимо, показывать нечего было, и она тупо молчала, отвернувшись в сторону. Тогда я стал спрашивать фамилию второго наблюдателя у Богдановой и у председателя. Секретарь показала мне тетрадь, где была вписана фамилия Иванова. Тетрадь имела вид записной книжки или черновика. И на этом все показали, что разговор закончен. Я позвонил своему координатору, чтобы получить совет, что мне теперь делать, понимая. что на другой стороне провода люди еще более беспомощней чем я. Там мне посоветовали писать жалобу. Более нелепого совета в эту минуту мне было бы трудно представить. Тогда я стал простым наблюдателем, уполномоченным самим собой. И мне пришла простая мысль, что все эти митинги на пятачке ничего не стоят против того, чтобы все люди вышли митинговать на свой избирательный участок. У меня прошло чувство смятения и волнения. Наоборот появилось  то, что называют «драйв».

Я написал заявление на отзыв наблюдателя от кандидата Прохорова Иванову, которая отсутствовала во время выборов. Председатель читала это заявление и некоторое время думала, что делать. Потом она заявила, что подпись, дающая мне эти полномочия от доверенного лица Кучеренко И.М. не действительная, так как она является копией. Но и документ я не мог получить за это короткое время. Что оформил я его, сидя за столом, там, где сидят наблюдатели. Поэтому вызвала всех наблюдателей и спросила, кто видел, как я оформлял заявление. Наблюдатель или наблюдательница от кандидата Путина, тут же сказала, как я оформлял заявление. И все остальные стали на сторону председателя. Конечно, каждый читатель может мне бросить, что я сам неправильно поступил в этой ситуации. Мне скажут, что я должен был писать заявление в сторонке от чужих глаз, и говорили об этом. Но я был уверен, что делаю, так как надо. Я очень хорошо разглядел этих подставных наблюдателей.

Если бы меня спросили, как выглядит дочка директора завода, то я описал бы образ той самой девушки, наблюдателя от Путина. Она держалась одиночкой, ни с кем не вступая в контакт. Она ничего не записывала, ни на что не смотрела. Просто поставила ноутбук на стол и печатала текст на английском языке, повторяя с рукописного текста, пока не разрядился аккумулятор. Я ее только один раз спросил, есть ли у ней «дорожная карта». Она ответила, что есть в машине. Еще два наблюдателя, так мне напоминающие комсомольских активистов периода славного советского прошлого, слонялись между комнатой, где проходило чаепитие и улицей, куда выходили курить. Самый молодой, от ЛДПР, студент института физкультуры просто взял себе наглость командовать остальными наблюдателями. Он пожилым женщинам от СР запрещал фотографировать, стоять, где они хотят, И организовал работу наблюдателей таким образом, чтобы все наблюдали за мной. Представьте себе наблюдателей, которые вместо того, чтобы следить за правильностью оформления выдачи бюллетеней по спискам избирателей, наблюдали, чтобы я ближе трех метров не мог приблизиться к этим спискам. Уже после первого часа работы избирательного участка, половина наблюдателей просто оделись и покинули школу. Потом они периодически появлялись, чтобы сменить друг друга. Около десяти  часов вся комиссия радостно и дружно приветствовала появившегося наблюдателя от КПРФ. Это был энергичный молодой забористый человек в красной куртке и свитере в отличии всех костюмированных. На участке весь день чувствовалась атмосфера единения и взаимопонимания членов избирательной комиссии и наблюдателей. Это постоянные предложения попить чай с пирожком, заменить друг друга за рабочим столом.

Чтобы просто так не стоять в стороне, я извлек второе направление наблюдателем от СМИ без права совещательного голоса. Это обстоятельство сильно ущемляла мои права по контролю, но давало право вести фотосъемку и нахождение на участке. Подал документ секретарю и председателю. Они некоторое время думали, о последствиях и о возможности в отказе. И в очередной раз мне последовал отказ на том основании, что я показываю липовый документ с поддельной подписью от Миронова.

Тогда я повысил голос и дал понять, что просто так они не отделаются. Но все-таки, меня вписали в реестр и сказали, чтобы я им больше не мешал.

Так я начал работу с опозданием. Открыл дорожную карту, методичку и начал отмечать выполненные пункты. К столам, которые стояли дальше всех, нужно было проверить соответствие паспортных данных избирателей и соответствие в списках. Один мужчина уже пожаловался, что вписана его сестра, которая давно выписана. Таким образом, имеется вакансия для вброса. Другой сказал, что его подпись уже поставлена чужим человеком. Я попросил показать журнал, чтобы проверить на наличие секретных меток. Но журнал оказался за чужим столом, мне отказались его показать и смеялись над тем, что я никогда не участвовал в избиркомах. Больше всех заботился наблюдатель от ЛДПР, чтобы я не приближался к столу ближе трех метров. Что касается карусели, то я ее не видел, но если бы увидел, сильно удивился глупости. Гораздо эффективней перемещаться на автомобиле, а не на автобусе. Так меньше времени на ожидания, и меньше подозрений. Я всматривался в людей, пытаясь читать их мысли, заглянуть в их глаза. Это была ни с чем не сравнимая картина. С каким трепетом, и с какой жалостью, пожилые люди расставались с бюллетёнем. Они их долго держали, как заветную записку в лучшую жизнь. Когда сложенная бумага начинает планировать в падении, она раскрывается по закону аэродинамики лицевой стороной к верху, предательски показывая галочку. И на прощание бюллетень освещается крестным знамением. Некоторые мужчины, опустив в щель бумагу, поднимают руку и делают отмашку жестом, «а черт с ним». А вот кто старается быстрей скинуть бюллетень, того сразу видно.

Самое обидное заключалось в том, что не было возможности просто постоять и понаблюдать один или два стола. А те, кто могли это сделать, демонстративно мне мешали это сделать.

Мне пришло сообщение из центра советов, чтобы я проверил наличие скотча под бумажной печатью на переносной урне. И уже в 12:30 подготовили урну №1. Скотча под печатью не было, но его наклеили на щель так, чтобы один край залепился на бумажную печать. Я спросил, зачем? Мне сказали, чтобы туда вода не попала. Более глупой версии трудно придумать, когда на улице -7 градусов. Просто клей на поверхности ящика отрывался с усилием два грамма, а потом удерживался только скотчем. Конечно, в этих урнах было 90%. сами знаете за кого. Я просился сопровождать наблюдателем эти урны, но мне категорически запретила Галина Евгеньевна. И конечно наблюдателем поехал тот, кто, по моему убеждению, уже бывал на Селигере. На видео как раз начало сортировки из тех пачек, которые были в урнах. Вы видите, с каким фарсом идет демонстрация бюллетеней Галиной Евгеньевной. Вы слышите, как смущенные эти фарсом члены избирательной комиссии, просят упрощенный подсчет бюллетеней. Но председатель считал бюллетени так, как наверное считала бы свои премиальные.

Когда я стал фотографировать процедуру подсчета, все стали мне запрещать съемку. Я им обещал, что их лица в этом спектакле участвовать не будут, и они могут быть спокойными. Оказывается, что победители очень боятся быть обнародованными. К чему бы это. Может быть, мне кто объяснит. Но это вопрос, сами понимаете, риторический. Ну что же, если футболист, забивший гол, не хочет, чтобы его показывали, будем показывать только его ноги.

Когда это шоу закончилось и все количество сошлось, за исключением одного бюллетеня, который вынесли с участка, результаты занесли в УФП – увеличенная форма протокола. Никто мне не собирался давать копию протокола для передачи своим наблюдателям в ТИК. И еще мне пришло сообщение из центра советов, чтобы я никому копию не передавал, до особенных указаний. Но их я больше и не получал в этот вечер. Мне стояла задача сделать копию протокола так, чтобы все было одной ручкой, чтобы числа писались полностью. Не просто тысяча пятьсот, а одна тысяча пятьсот и так далее. Времени на это не отводилось специально, так как все, кто должен ставить подписи расходились. Бланки у меня были получены вместе с раздаточным материалом в двух экземплярах. Я успел переписать копию протокола, а после этого секретарь на УФП заменила количество испорченных бюллетеней с 12 на 13. Исправления делать на документе нельзя и я стал использовать второй резервный бланк. Но прежде спросил, будут ли изменения еще. Могу я списывать данные или нет. Она ответила, что это мое дело решать. Выхода не было и я использовал второй бланк. Пошел подписывать к председателю. Она заявила, что изменилось количество избирателей на участке. На в УФП вносить изменения не стала, а в своем экземпляре вписала другое число. Я воспользовался тем, что имел еще комплект документов и стал переписывать в третий раз. Но комиссия уже стала одеваться, чтобы уйти. Я решил, что все равно у меня ничего не выходит, но с пустыми руками обидно уходить. Я забелил первую ячейку и сверху сделал новую надпись. Тем самым просто испортил все, что можно испортить. И тут я увидел гордый надменный взгляд победителя председателя. Она саркастически подписала протокол своей ручкой, усугубляя положение. Потом стал собирать подписи членов комиссии уже вдогонку. Некоторые мне поставили подписи, некоторые даже не стали обращать на меня внимание. Одна член комиссии сказала: - хочу подписываю, хочу, не подписываю. Я понимал, что мне этот протокол уже и не нужен. Мне было важней посмотреть каждому в глаза. И я у некоторых учителей видел в глазах шок от полученного результата, за который они получат премиальные. Я видел глаза мальчика от КПРФ. Надеюсь, что он поумнел в этот вечер. А может быть он так и не понял, кто ему был другом в эту ночь. Я или любезный председатель.

Протокол я не стал отвозить в ТИК, потому что не хотел быть лишний раз посмешищем. Я вернулся домой в три часа ночи. А еще через три часа мне уже нужно было подниматься на работу. Начинался понедельник. Но я не мог уснуть. Я чувствовал себя, будто я сижу в электричке с женой, а пьяные хулиганы ее лапают, и я ничего не могу сделать. А делать я должен, обязательно. У меня нет теперь другого выхода.