Ветеран спецназа рассказал , почему ОМОН не умеет работать на митингах

В декабре 2013 года сторона защиты в процессе по «болотному делу» попыталась привлечь нового эксперта — майора милиции в отставке Игоря Бурмистрова. Доктор философских наук, 30 лет проработавший в системе спецназа, подготовил заключение, в котором жестко раскритиковал действия полицейского начальства при разгоне митинга на Болотной площади 6 мая 2012 года. Вскоре после этого Северо-Западный институт повышения квалификации ФСКН, с которым Бурмистров сотрудничал в последние годы, объявил, что прекратил отношения со специалистом. В интервью «Ленте.ру» Игорь Бурмистров объяснил, почему ему кажется, что таким образом его фактически наказали за экспертизу.

ФСКН утверждает, что Бурмистров сотрудничал с ее петербургским вузом с апреля 2012 года, а расстаться с ним было решено еще весной 2013-го. Госнаркоконтроль подчеркивает, что тогда организация «Содействие развитию спортивных единоборств», через которую ученый работал в институте, потребовала оплачивать лекции Бурмистрова и других привлекаемых специалистов — и с тех пор ветеран спецназа в вузе не трудился.

Однако Бурмистров считает, что силовые органы просто избавились от неудобного сотрудника задним числом. К заседанию суда по «болотному делу» он подготовил экспертизу (.pdf), в которой объявил, что задержания митингующих 6 мая 2012-го проводились бессистемно, а полицейские не имели права использовать спецсредства и жестко «фиксировать» не оказывающих сопротивление граждан. Правда, защите в итоге не удалось привлечь Бурмистрова к процессу в качестве эксперта: он выступал как свидетель, его заключение к делу не приобщили.

При этом Бурмистров не думает, что поступил как диссидент — для него, как для специалиста в том числе и по тактике пресечения массовых беспорядков, очевидно, что беспорядки были следствием некомпетентности полицейского начальства или сознательной провокацией. Сам он склоняется к первому варианту, поскольку привык к низкой профессиональной подготовке бойцов спецназа.

«Лента.ру»: В какой должности вы работали в Северо-Западном институте повышения квалификации ФСКН? Как вам сообщили, что ваше сотрудничество с институтом прекращено?

Игорь Бурмистров: Дело в том, что пресса не совсем правильно давала информацию. Я не работал в системе ФСКН, я был фактически консультантом в этом институте и занимался обучением сотрудников специального назначения ФСКН России, которые приезжали на подготовку. Кадровым сотрудником ФСКН я не был, я проводил занятия как консультант, которого пригласили на кафедру специальной и боевой физической подготовки по просьбе бывшего начальника Северо-Западного института. Когда я работал старшим преподавателем в Учебном центре ГУВД на спеццикле и на тактической подготовке, ко мне обратились с просьбой проводить занятия. Сперва ко мне на стажировку прислали двух преподавателей с кафедры специальной и боевой подготовки, затем я с 2004 года и по настоящий день регулярно у них проводил занятия на безвозмездной основе. У них этих тематик по спецоперациям нету, а проводить занятия по спецоперациям надо, так что этим делом я и занимался.

А кем вы работали на постоянной работе все это время?

До 2008 года я был старшим преподавателем в Учебном центре ГУВД Санкт-Петербурга, а с 2008-го я был на пенсии.

Адвокат Дмитрий Динзе говорит, что после вашего выступления в суде по «болотному делу» из Москвы спустили «указиловку» с требованием разобраться, как это ― человек из ФСКН выступает на стороне защиты. Речь идет о службе собственной безопасности ФСКН?

Да. После того как прозвучала информация о том, что я сотрудничаю с Госнаркоконтролем ― а это соответствует действительности, у меня была официальная справка из этого института о том, что я проводил занятия, разрабатывал необходимые тематики, ― мне отзвонились преподаватели. Я поехал в Москву после того, как провел последние занятия со спецназом, две-три недели назад ― там я участвовал в суде по «болотному делу». После моего возвращения коллеги сообщили: из Москвы в службе собственной безопасности получили команду разобраться, кто я, что я. Все вновь назначенное руководство (руководителей института, с которыми у нас был заключен договор и на основании чьей просьбы я проводил занятия, где-то с полгода назад перевели в другой институт на повышение) восприняло эту ситуацию в штыки. Им не понравилось, что люди со стороны как бы проводят занятия в их институте, хотя пока такие занятия проводились, никаких проблем не возникало. Как только приехала служба безопасности, сразу все открестились [от меня]: вы у нас [занятия] не проводили, мы вас не знаем.

Что сейчас происходит на кафедре специальной и боевой физической подготовки?

Когда пришло новое руководство, кафедру практически стали уничтожать. Это фактически единственная кафедра, которая занималась боевой подготовкой. Под разными предлогами прямо перед моим делом в Москве 19 [декабря] убрали старшего преподавателя полковника [Александра] Багаева, после этого уволили начальника кафедры полковника [Александра] Колесникова. Еще одного преподавателя предупредили в личной беседе, что его будут увольнять, дословно ему сказали: «Хотите — вы можете застрелиться, вы повели себя не как порядочный офицер».

Почему?

Это человек, с которым мы тоже работали [над экспертизой по «болотному делу»]; он остался на этой кафедре, его пока еще не уволили. Но его предупредили: раз вы сотрудничаете с Бурмистровым, не идете на поводу у руководства, продолжаете занятия со спецподразделениями совместно с Бурмистровым…

Как вы начали служить в правоохранительных органах? В какой должности?

В 1979 году я пришел в МВД, поступил в роту оперативного реагирования ― это прообраз спецназа, самый первый, который был у нас на Северо-Западе ― в оперативном полку милиции. Был в специальной группе много лет, затем служил старшим инструктором боевой и специальной подготовки спецназа «Тайфун», который тогда создавался. Это отряд, который создавался для боевых ситуаций сначала при МВД, затем его перевели под юрисдикцию Минюста. На его базе проходили подготовку практически все остальные спецназы. Я как старший инструктор как раз готовил все эти спецназы. Затем после спецназа «Тайфун» меня пригласили старшим преподавателем в Учебный центр ГУВД Петербурга ― там создавался спеццикл для подготовки сотрудников, которые уезжали в командировки в Чечню. Я готовил специалистов по боевым мероприятиям. Затем работал старшим преподавателем на цикле тактической подготовки: проводил занятия по спецоперациям, по действиям при массовых беспорядках. А затем проводил занятия на кафедре специальной боевой физической подготовки: занимался обучением непосредственно физическим действиям при задержаниях, при проведении специальных боевых операций.

В 2008 году я ушел на пенсию, после того как все эти циклы и кафедры закрыли: спеццикл в Учебном центре разогнали, преподаватели вынуждены были уйти оттуда, потому что стали неугодны ― оказалось, что люди не должны обучаться действиям в спецоперациях. Как следствие ― многие стали сотрудничать с различными спецподразделениями. Я продолжал готовить спецназ МВД, проводил занятия со спецназом Минобороны и сейчас в очень хороших отношениях с одной из кафедр Университета МВД в Санкт-Петербурге. Там хорошо относятся к новым тактическим вариантам, сейчас мы совместно начинаем их разрабатывать, опробовать.

Вы раньше выступали в качестве эксперта-специалиста по пресечению массовых беспорядков?

Нет. Я старался никогда не афишировать свои наработки, но действия на Болотной площади ― это просто такая открытая вещь, что здесь сразу ясны все огрехи. Причем огрехи не рядовых сотрудников ― они обязаны выполнять приказы, а руководства: [события] показывают, что руководство фактически не готово к действиям в таких условиях. Либо это стопроцентная провокация. Но я все же склонен [считать], что люди просто не обучены, не хотели провоцировать [митингующих], но как могли, так и смогли.

В вашем экспертном заключении указывается, что задержания проводились бессистемно, а полицейские не имели права использовать спецсредства и жестко «фиксировать» не оказывающих сопротивление граждан. Но полицейское начальство утверждает, что ОМОН действовал в ответ, а первоначально агрессию проявили сами манифестанты.

Дело в том, что весь изученный видеоматериал, который был заснят и оперативными службами, и всеми остальными и который был приобщен к делу, четко дает понять, что никакого ответа МВД не давало. [Бойцы] сами действовали очень жестко по определенному жесткому приказу.

Я сам несколько раз беседовал с ОМОНовским начальством в Москве. На вопрос, почему бойцы иногда действуют жестко, мне отвечали, что сами по себе они ребята нормальные, только вот отслужили в Чечне, и это накладывает определенный отпечаток на психику. Просто они иногда не могут себя контролировать в таких жестких, стрессовых психологических условиях. Это реальная необратимая профессиональная деформация или же это просто предлог, который используется полицейским начальством?

Из своего опыта я могу стопроцентно сказать, что это все отмазка. Все эти ссылки на то, что сотрудники [правоохранительных органов] не могли себя контролировать... Они просто не обучены. Много лет отработав в учебных центрах, я могу четко сказать: практически все проверки, которые проводятся по боевой и физической подготовке, сотрудники сдают на «двойки» и «тройки». Они просто не умеют этого делать. Их не учат. У них нет времени на обучение, они задействованы на многих мероприятиях, заняты бумажными делами. А все тренировки, если самим обучаться, стоят денег, времени. Занятия же по месту службы у них никто не организует ― из-за нехватки кадров, загруженности делами.

Всем абсолютно не до этого. Если бы была подготовка, никакой психологической деформации не было бы. Это все отмазки. Они, конечно, красивые, но это все, я думаю, шито белыми нитками.

Как вы вообще оценили бы психологическое состояние бойцов, которых привлекают для поддержания порядка на массовых акциях? События на Болотной площади ведь не исключение ― в 2007 году в Питере был очень жесткий разгон «Марша несогласных», приходят сообщения об избиениях болельщиков после футбольных матчей. Людям просто не говорят «держите себя в руках, не применяйте насилие без необходимости»?

Люди, которые участвуют в этом, они же плохо к гражданам не относятся. И сотрудники, которым приходится бить, которые палками машут, удары применяют, сильно хватают людей, ненависти к людям не испытывают ― они не умеют по-другому, их никто не учил действовать по-другому. Их немножко научили бить палкой, и то совсем неправильно. И они действуют так, как они умеют.

Каковы же альтернативы силовому пресечению?

Во-первых, во всех силовых структурах существует служба разведки. Люди владеют всей информацией. Можно принять превентивные меры, можно вообще не допустить никакого митинга и шествия без любого столкновения. А если невозможно митинг отменить, можно действовать тактически грамотно и так расставить силы, что не будет никакого столкновения с сотрудниками МВД.

В одном из интервью вы говорили, что сразу же, как только ОМОН направляют на массовые акции, митингующие смотрят на полицейских как на врагов, потому что их встречают «космонавты», сотрудники МВД в полной экипировке. Почему не делается иначе?

Силовые столкновения ― это проще. Проще показать, что на сотрудников напали, стали толкать и бить и была ответная реакция. Поэтому до этого и доводят. А чтобы привлекать какие-то другие тактические варианты, надо уметь это делать. К сожалению, у нас люди, которые планируют операции [по сдерживанию митингующих], не умеют этого делать. Старые шаблоны уже не действуют ― у людей изменилась психика, изменилось отношение к себе, к ситуации, к правительству в целом. Раньше было много демонстраций, митингов, но они не превращались в силовые акции, никто не задерживал людей. Раньше-то у милиции и резиновых палок не было, и щитов не было. Я в 1980-м и в 1981-м такими же мероприятиями вынужден был заниматься как сотрудник спецподразделения, и мы без силовых методов могли пресечь противоправные действия ― 12 сотрудников могли запросто прекратить беспорядки 300 хулиганов, без мордобоя.

Как сейчас организована система подготовки реагирования на беспорядки при массовых акциях? Есть ли такое направление в системе образования МВД?

К сожалению, только на бумаге. Посмотрите записи учений, которые проводятся по массовым беспорядкам: у нас всегда несколько тысяч сотрудников милиции и 10-15 хулиганов, против которых начинают отрабатывать какие-то тактические навыки. Но в жизни-то получается наоборот: десятки тысяч противостоящих гражданских и всего-то несколько тысяч сотрудников МВД. Естественно, все меняется с ног на голову. Но сотрудники, привыкшие действовать шаблонно на учениях, пытаются точно так же действовать и в реальной ситуации. А там этого не получается, поэтому они начинают бить ― они же не могут показать свою неподготовленность.

Ваши слова звучат неприятно и для полицейского руководства, в чьи обязанности входило пресечение беспорядков на Болотной площади, и для рядовых бойцов ОМОНа. Но на претензии в ОМОНе часто отвечают «своих не сдаем».

Я тоже за то, чтобы была корпоративная этика, чтобы «своих не сдавать». Но я еще за одну вещь, которая нигде не применяется: после каждого подобного мероприятия должен быть проведен всесторонний анализ всех действий сотрудников этого подразделения. Кто правильно проводил задержания, кто неправильно. Кто неправильно ― того учить, учить и наказывать. Кто правильно ― того приводить в пример. Должен быть позитивный выход. А у нас, к сожалению, если что-то произойдет, это сразу же начинают замалчивать, не делают никаких аналитических выводов из этого. Либо мы «своих не сдаем», либо мы «выступаем против своих».

Мне тоже часто говорят: «Как же вы пошли против своих людей, против своих сотрудников». Я не против сотрудников иду, я их очень уважаю, со многими служил и о многих хорошего мнения, но я плохого мнения об их подготовке. Пока они не будут готовы, они будут бить, хватать и стрелять. И это не их вина, это их беда. А у нас многих хороших преподавателей убрали, в учебных центрах молодежь, которая никогда не принимала участия в боевых действиях.

Была хорошая ситуация в 1994-1995 годах, в 2000-м, когда стали создавать спецциклы в учебных центрах. Туда собрали лучших преподавателей по тактике. Но когда закончились боевые действия в Чечне и эти циклы стали готовить всех сотрудников МВД, это, к сожалению, показалось многим начальникам опасным ― и целые направления циклов разогнали, расформировали. Сейчас эта подготовка сведена практически к нулю. Есть отдельные специалисты, но в целом по системе она не налажена.

Вы говорите «показалось опасным», что вы имеете в виду?

Я имею в виду, что, когда люди начинают тактически грамотно мыслить, они уже имеют свое мнение по данному вопросу. Если им дадут приказ, который ими будет считаться неправомерным, они будут исполнять его по-другому. Они его выполнят, но с правильным подходом. А может быть, этого руководству не надо, может быть, ему надо как раз лобовое столкновение.

Ведь можно было на Болотной площади взять и сказать: «Ребята, давайте сделаем так, чтобы никто нас не коснулся, прошли, провели митинг и спокойненько ушли обратно». Но ведь этого не было сделано, просто была перегорожена улица практически поперек и лоб в лоб столкнуты две системы. А можно было сделать грамотно, мирно, спокойно.

Здесь получается логика ― не показать свою слабину. Вам не кажется, что была выстроена система взаимоотношений между гражданскими и сотрудниками так, как между враждующими лагерями?

К сожалению, правоохранительные органы вынуждены выполнять многие приказы политического руководства. Поэтому если их и столкнули вместе ― если бы они знали, как по-другому построить тактику, они бы ее построили. Здесь нет такого противостояния или желания не показать свою слабину. Если бы полиция отошла от этого [Большого Каменного] моста ― опять я возвращаюсь к «болотному делу» ― метров на 50 назад, никто к ней и не пошел бы. Все бы свернули туда, где был митинг, на эту Болотную набережную. А так как нельзя было ни туда, ни туда ― вот оно и столкновение. Как можно винить в этом полицейских или гражданских? Одним не сказали, куда идти, а вторых поставили поперек.

В другом своем интервью вы говорите о том, что сама система силовых органов заточена под то, чтобы делать из своих сотрудников тупых исполнителей приказов.

Я пришел к такому выводу: люди, которые начинают что-то досконально изучать, становятся невыгодными. Дело в том, что мне пришлось по просьбе руководителей ОМОНа Санкт-Петербурга проводить занятия со спецвзводами, которые создавались в оперативных батальонах. Самое интересное: как только взвод начинает правильно действовать, проходит одно какое-то боевое задержание ― и этот взвод сразу же расформировывается. Было хорошее подразделение «Гюрза» в санкт-петербургском ОМОНе, его тоже после определенных событий в Чечне подвели под наказание и расформировали. Создали еще спецвзвод, руководство МВД на него посмотрело, сказало «отличный взвод»; как только провели единственное задержание ― сразу же практически более десяти человек выгнали из системы.

Вам не кажется, что система порочна в таком случае? Ее можно как-то реформировать?

Не система порочна. Подход к обучению в системе ― вот, что, я бы сказал, порочно. Если бы реформу (проведенную в 2009-2011 годах при президенте Дмитрии Медведеве реформу МВД ― прим. «Ленты.ру») начинали не с того, чтобы всех людей выгнать и переаттестовать, а с того, чтобы подготовить преподавателей на всех уровнях, которые должны были бы по новой обучить всех сотрудников, и только потом эти сотрудники должны были бы пройти переаттестацию с учетом новых знаний, ― только тогда можно было бы делать выводы. Тогда бы остались профессионалы, не убрали бы неугодных. А сейчас выгоднее тот человек, которому сказали «стой здесь» ― он стоит, сказали «беги» ― он бежит.

Человеку с вашими взглядами трудно удержаться в такой системе. Вы не боитесь, что после скандала у вас с петербургским Университетом МВД тоже начнутся какие-то проблемы?

Нет, я так не считаю. Почему? Потому что к системе отношусь очень хорошо, не зря я в ней столько лет отработал. Я очень уважаю систему. Я не согласен с уровнем подготовленности. У меня сын учится в Университете МВД. Я ему советовал идти ― система хорошая, просто надо учиться. Я как раз там же оказываю содействие нескольким кафедрам.

Я не думаю, что у меня будут проблемы или что я поддерживаю каких-то инакомыслящих. Нет.

Вам не кажется, что в нынешней системе профессионал ― уже диссидент?

Нет. Профессионал в МВД не против системы. Пусть инструкторы обучат хотя бы несколько человек, но если эти несколько человек подскажут, как действовать другим, общий уровень поднимется. Диссидент ― это тот, кто против системы. Я за систему. Меня полностью устраивает закон «О полиции», меня не устраивает подход к нему.