Толока

Конец мая одарил землю настоящим теплом и умеренной влагой, трава росла сочная и мягкая. Коровы наедались быстро и, мягко поджав ноги, укладывались отдыхать. А отдых у бурёнок особый: лежат, подставив свежему ветру приподнятые головы, глаза полуоткрыты в умилительной блажи; лишь челюсти не знают покоя: ритмично, наискосок двигаются монотонно и медленно — пережёвывают всё, что в спешке заброшено в желудок.

В последние два дня было очень ветрено. Хвосты животных, заброшенные на спину кругляшами, - верный признак перемены погоды. За усердными долгими ветрами всегда приходят дожди, как врачеватели для измятых трав и поломанных кустарников и деревьев.

В безделии я хожу и срываю полусозревшие, величиной с мизинчик до первого сустава головки дикого мака, в котором появилось сладкое, уже не терпкое молочко. Мы, деревенские дети, ели только такой степной мачок, не дожидаясь полной зрелости, потому что сухие семена его превращаются почти в пыль и не имеют никакого вкуса. Пальцы липнут от яркого оранжевого сока, выделенного пораненным стебельком, и пахнут пронзительно и чуть опьяняюще.

Поле, на котором от частых выпасов стада образовалась толока, начиналось с колхозного птичника. Куры заходили далеко от длинного, выбеленного известью сарая и, не желая возвращаться, тут же под кустиками оставляли после себя яйца. Как радостно было обнаруживать по два-три сразу и складывать в торбу из мешковины. Иногда мы с мамой приносили домой до 50 штук яиц.

- Ещё два раза по столько же — и купим в сельпо штапелю тебе на платье, - говорила мама. - Сейчас такая расцветка есть — глаз не оторвёшь.

Назавтра в поисках яиц наблюдаем такую картинку. Из-за густого веничья выходят четыре курицы в ряд, неся в клювах полуживого ужа. Головка с оранжевыми ушками, расклёванная бойкими несушками, безжизненно свисла вниз, а верёвочка, зажатая кровожадными птицами, ещё подрагивает и слабо извивается. Наткнувшись на людей, белые легорки дружно сворачивают в сторону, чтоб мы не отняли у них вкусное живое мясо. Вот тебе и безмозглая курица!

На глаза попадается пышный зелёный шар перикатиполя. Но что это темнеет под ним? Серо-коричневый комочек неподвижен, ушки мирно лежат на спине. Господи! Да это ж зайчонок! Глаза полуоткрыты! Значит, он меня видит? Стою, боюсь пошевелиться. Сразу вспомнилось, как дедушка рассказывал, что зайцы спят с открытыми глазами. В ветреную погоду они теряют способность чувствовать опасность, сонные, обессиленные скорой переменой погоды, сидят в укромных местах и тоже дремлют. Осторожно шагнула к нему поближе — не шевелится. Протянула руку — и ушки уже зажаты в мгновенной крепкой хватке! В этот же миг раздался пронзительный детский крик!

Надрывный, перекатный, перепуганный крик ребёнка!

- Ну что ты, дурашка, так кричишь? Я тебя не обижу!

Сняв фуфайку, я засунула дрожащий комочек в рукав, крепко зажав его в конце. Оказавшись в темноте и тепле, зайчонок умолк.

- Ну вот! А ты кричал! У нас в саду живут зайчики, я выпущу тебя к ним, и тебе будет хорошо с ними.

В саду у дедушки в глубокой яме жили кролики. Они проделали в земле многочисленные норы и шныряли туда-сюда, большие и маленькие, чёрные и рябые. Дед бросал в яму разный бурьян, кочаны кукурузы, а чаще — ветки акации, на которые кролики дружно набрасывались, за полчаса превратив их в белые обглоданные палки. Время от времени хозяин поднимал остатки корма, зацепив его тяпкой с длинным держаком.

На время обеденной дойки я отпросилась у мамы, чтобы сбегать домой.

- Отпустила бы ты его на волю, этого зайчика, - советовала мама.

Но я так умоляюще смотрела на неё, что мама больше не решилась что-либо сказать.

И вот я уже дома, бегу по огороду в сад со своей драгоценной ношей. Открыла зажатый рукав — и зайчонок вывалился комком в яму. Очнувшись, он дико прыгнул на стену и, свалившись, снова застыл на месте. Кролики равнодушно прыгали вокруг, занимаясь своим непрерывным жующим делом, казалось, что пришелец их вовсе не интересовал.

- Ничего, - подумалось мне, - привыкнет зайчик к ним, они обязательно подружатся и будут весело резвиться и играть в догонялки.

А зайчонок снова и снова прыгал на отвесную стену, не желая мириться ни с новым жильём, ни с его обитателями.

Я была уверена, что зайчик проголодается и станет вместе со своими братьями обгрызать листья и кору на ветках акации.

К вечеру, догнав стадо только до середины хутора, я в нетерпении побежала домой и вскоре, запыхавшись, нагнулась над ямой. Напрасно глаза мои тщательно осматривали каждый уголок — зайчика нигде не было видно. Может, залез в нору?

- Ты зайца ищешь? - раздался голос стоящего надо мной дедушки. - Его там нет, он выпрыгнул и убежал, я сам видел. Но он далеко не уйдёт, будет жить где-нибудь в саду, в зарослях сирени или под кустом винограда. Корму везде много.

В руках у деда была лопата со следами прилипшей свежей земли. Тяпка, которой он вытаскивал из ямы обглоданные ветки, валялась рядом.

Убежал — это ничего, значит, живой. Но почему так тоскливо стало на душе? И почему дедушка всё время смотрит в сторону, скользя взглядом по моему лицу? Лучше бы мне он не попадался, этот зайчик…

Январь, 2014 г.