ПЕРВАЯ ЗАДАЧА ЛЮБЯЩИХ РОССИЮ ЛЮДЕЙ — ОТОБРАТЬ РОДИНУ У ПОКЛОННИКОВ СОВЕТСКОГО ПРОЕКТА

Советский элемент – разлагающий, терпимости к нему вполне достаточно для культурного провала. К сожалению, заметим в скобках, отождествление советского и русского является мейнстримом на Западе. Для правильного позиционирования русской культуры в мире что-то с этим нужно делать, как бы ни малы были наши возможности

<source/>

<source/>

<source/>

Прекрасная статья Георгия Любарского на «Столе» «Универсальный рецепт выживания: панацея от культурной деградации» провоцирует на ответ. И она делает это тем больше, что сам автор неоднократно подчеркивал: всё, единой культуры больше нет, она дробится на неопределённое число областей, не слишком нуждающихся друг в друге. Я не буду утверждать, что эти тезисы противоречат друг другу, однако же есть проблема в том, что стоит за неоднократно повторённым «мы». Эта общность нуждается в продумывании.

Попробуем зайти с другой стороны. Мы живём в условиях демократии, причем, в отличие от западных стран, демократия у нас настоящая, правящий класс в культурном отношении – плоть от плоти народа. Однако если понимать под культурой что-то возвышенное, нормативное и общеобязательное, то в её основе лежит идея иерархии. Демократия, напротив, иерархии враждебна. И – совсем в сторону — между действием и его результатами всегда проходит какое-то время. Иногда достаточно длительное. Демократическая эпоха сопровождается неслыханным в истории комфортом, ростом продолжительности жизни, поражающими воображение техническими достижениями; но идеи, сделавшие эти достижения возможными, пришли в голову умнейшим представителям человечества несколько раньше. Соответственно идеи, которые приходят в головы сейчас, принесут свои плоды потом; мы не можем с точностью сказать ни когда они проявят свою сущность с полной очевидностью, ни в чём эта очевидность будет заключаться, но я скорее всего не ошибусь, если скажу: я не одинок в своём ощущении, что вряд ли это будут сладостные плоды.

Мы уже видим эти плоды в искусстве и в массовой архитектуре. При этом глубина падения даже и «восстанием масс» не объясняется. У простого народа грубые вкусы, но в их основе есть здоровое зерно: не достаточным, но необходимым условием принадлежности к миру искусства для него является «я так не смогу». Его удовлетворил бы какой-нибудь «завтрак тракториста», примитивный и вырожденный академизм, но разноцветные квадраты интересны дипломированным специалистам, а не простым зрителям. Впрочем, и простой народ неоднороден, и неоднородно будет и «народное» искусство.

Фото: Авилов Александр/АГН «Москва»

И ещё одно соображение, тоже в достаточной степени универсальное. Новые поколения, вырастающие в условиях изоляции с психологией осажденной крепости, не могут и не смогут развиваться нормально. Их развитие будет уродливым искажением, и ни о какой культуре (если понимать под ней нечто хотя бы и не нормативное, но возвышенное) говорить уже не придётся. При всех вопиющих недостатках и опасностях культуры западной, с которой мы могли бы общаться и на которые мы не можем закрывать глаза. Эту мысль хотелось бы подчеркнуть: с психологией осаждённой крепости ничего, кроме катастрофы, нас не ожидает.

Вернёмся к ключевому в данном случае слову «мы». Очевидно, что оно не может относиться к таким социологическим фикциям, как русский народ как совокупность всех граждан страны (если мы найдём для этого множества другое обозначение, ничего не изменится). Молодой москвич-айтишник, поклонник рэпа, скорее всего не имеет общих культурных потребностей со средних лет охранником из провинциального города. Если их культурные поля пересекаются, то с большой долей вероятности это будет футбол или хоккей; однако же вряд ли правильным рецептом культурной политики будут инвестиции в строительство стадионов. Но примерно такой же эффект возникнет, когда мы будем рассматривать любое массовое поле пересечения. Оно окажется либо внешним по отношению к России (как саги о Сауроне и Гарри Поттере), либо – скажем так – недостаточно «возвышенным». Своё возвышенное – уже не «скрепляет».

Государство, меценаты, люди

Но объект культурной политики – это еще не всё. Не менее важен её субъект. Наше государство умеет делать хорошо некоторые вещи, но образование и культура в этот перечень не входят. Не хочется брать на себя роль непрошеного советчика властям, но один совет хочется дать и одно пожелание высказать – чтобы власти ничего не делали и не мешали делать другим (последнего добиться от них очень трудно, портить жизнь окружающим – как раз одна из областей, где они преуспевают). У Ювенала (в начале VII сатиры) остается одна надежда на императора:

Только в Цезаре – смысл и надежда словесной науки:

Он ведь один почтил печальных Камен в это время, –

Время ненастья, когда знаменитые наши поэты

Брали на откуп то в Габиях баню, то в Риме пекарню

И не считали позором и срамом глашатая дело…

Но мы не будем подражать Ювеналу и надеяться на власти. А государство нам нужно такое, чтобы не было помех в удовлетворении самых различных культурных запросов. Если это будет демократия, то демократия либеральная, без возможности для большинства навязывать свои ценности и вкусы меньшинству. А казна пусть поддерживает существование музеев и прочих театров – для неё достаточно.

Фото: Никеричев Андрей/АГН «Москва»

Важный субъект культурной политики – меценаты. Им советы давать бессмысленно, поскольку они будут руководствоваться собственными вкусами. Нам важно, чтобы в стране было много богатых независимых людей – тогда поддержку могли бы найти самые разные проекты, среди которых и не совсем безумные и бессмысленные. Стоит ли напоминать, что и здесь государственная политика направлена в прямо противоположную сторону?

Кто ещё мог бы стать субъектом культурной политики? Думается, общество, мы сами. Мы, собственно, это и делаем, когда покупаем билеты на один фильм или спектакль, а на другой – не покупаем, приходим в магазин за одной книгой, а за другой – не приходим. Но кроме этих минимальных форм, есть и более мощные – создание социальной ткани, благоприятной для культуры, и – чего греха таить – собственное творчество.

(В скобках скажу, что как раз рецепт Г. Ю. Любарского – переводить как можно больше – я исполнял очень активно, ещё не зная, что мешаю таким образом кому-нибудь культурно деградировать. И дальше речь пойдет обо мне как о субъекте: остальные уровни мне недоступны, я не влияю на государственную политику и не располагаю ресурсами, чтобы выступать в роли мецената.)

Итак, вернёмся чуть-чуть назад, культурная политика должна быть множественной. Тут можно предложить изрядное количество классификаций, не менее глубокомысленных. чем знаменитая классификация животных по Борхесу; но в данном конкретном случае я не буду стремиться к полноте. Первичная классификация будет такой: есть люди, которые удовлетворяются начальной школой (или, что с оговорками то же самое, современной школой РФ), и есть те, кто стремится к полноценному среднему образованию. Речь пойдёт только о них.

Но не обо всех. В нашей стране довольно много интеллектуальной публики, которая вполне претендует на среднеобразовательный уровень, но чьему сердцу Россия ничего не говорит. Они смотрят на Запад и меня слушать не будут. Но и мне вряд ли есть смысл тратить на них свою энергию при всём уважении к взглядам. Стратегия поведения, которую я продумываю, годится только для тех, кто любит старую Россию.

Послание тем, кто любит Россию

Первой здесь в голову приходит неожиданная мысль. Тот, кто любит старую Россию, не должен любить и уважать то, что существует на её месте в течение последнего столетия.

Казалось бы, какое отношение имеет эта мысль к культуре? Это чистая политика. Однако дело обстоит не совсем так, и я попытаюсь это продемонстрировать.

Коммунистическое псевдогосударство считало себя отрицанием старой России. Порождённое духом лжи, в этом оно было правдиво. Если старая Россия была нормальной страной, стремящейся к широко понимаемому благополучию своих подданных, то новая страна, водворившаяся на её месте, желала распространить на весь мир безумную и злую утопию. Итак, с точки зрения целей и ценностей это две противоположности.

Картина Б. М. Кустодиева «Большевик». Фото: Государственная Третьяковская галерея

Но территория и язык более-менее одни и те же, в рамках дозволенных флуктуаций, и сходен факт существования на этой территории и с этим языком (языками) единого и мощного в военном отношении государственного образования.

Соответственно, для отождествления или противопоставления этих государств друг другу делают акцент на разных вещах. Для одних ценности являются определяющими, для других они не имеют большого значения. Однако есть ли более короткий путь к одичанию, нежели пренебрежение ценностями? Нежели отношение к злой и безумной утопии со всеми средствами её достижения как к чему-то допустимому и оправдываемому?

Разумеется, такие воззрения разрушительны и разрушительны они именно в культурной области. Сторонники отождествления это понимают, хотя и не всегда. Они пытаются отождествить ценности. Но это влечет за собой другую опасность. Если, например, ставить знак равенства между добровольной монашеской аскезой и насильственной аскезой советского гражданина, лишённого доступа к элементарным благам цивилизации, приходится (если есть некоторые притязания на роль умного человека) пожертвовать интеллектуальной честностью. Не следует валить в одну кучу всё, что было в СССР; коммунистическая утопия в чистом виде существовать не может, и потому ее приходится разбавлять элементами нормальной жизни, однако они ей чужеродны. Тот же моральный кодекс строителя коммунизма, который выставляют как доказательство сходства коммунистической морали с традиционной, есть по сути идеологическая диверсия: он противоречит официальному коммунистическому учению о морали (моральное = выгодное для дела пролетариата), не будучи сам по себе санкционирован никаким авторитетом. Анализируя ткань советской реальности, всегда следует проводить эту грань – где мы имеем дело с сущностным ядром и ядом, а где – с тактической уступкой, которая помешала бы злой и безумной утопии издохнуть раньше, чем она завоюет весь мир. Таким образом, занимая позицию отождествления, выбираешь между моральным и интеллектуальным провалом в своём мировоззрении. Это перестраивает личность – и, скажем так, не совершенствует ее. Такую перестройку в последние годы мы неоднократно имели возможность наблюдать у публичных фигур. Так что, дабы не пропасть всей птичке, лучше не давать увязнуть и коготку. Автор этих строк, много лет занимавшийся историей старой русской школы (в то время как историей советской школы в целом  не занимался никто), убежден: по всем параметрам, которые можно выстраивать сознательно, вторая является отрицанием первой. Ни о какой преемственности говорить невозможно. Но если это делать, приходится игнорировать слишком много вещей – начиная от учебных программ.

Советский плакат. Фото: общественное достояние

Так что первая культурная задача, которая стоит перед любящими старую Россию, – отобрать её у поклонников советского проекта. Советский элемент – разлагающий, терпимости к нему вполне достаточно для культурного провала. К сожалению,  заметим в скобках, отождествление является мейнстримом на Западе. Для правильного позиционирования русской культуры в мире что-то с этим нужно делать. Но поскольку государство занимается противоположным, наши возможности в этом случае невелики.

Ещё одна задача, не менее важная, – образовательная. Для поддержания такой мощной и сложной культуры, какова культура старой России, нужны очаги среднего образования; то, что предлагал СССР и что предлагает современная школа РФ, чудовищно по своей примитивности. Собственно, это неявно предполагает и рецепт Георгия Любарского: чтобы переводить, нужно знание языков, а школа РФ в массе своей языкам не учит. Но я неоднократно писал о школьных делах и здесь не хотел бы повторяться.

Любарский пишет, что культура – образ будущего. Это так в государственном и социальном аспекте. Но в индивидуальном это образ себя. Потому – собственное творчество, ориентированное на старые русские ценности, образовательное соревнование с дореволюционными людьми, научное знакомство со старой Россией и посильная поддержка тех, кто движется в том же направлении.