Уцелевший

Когда на борту озаренной безумьем Надежды

Поднимется бунт и окрасится кровью душа,

Тогда не защита – рассудка и долга одежды,

Тогда ослепляет холодный клинок палаша.

 

Ты этот палаш, как палач, над собою заносишь.

И рад бы ударить, да только слабеет рука.

А голос – тот голос – сквозь илистых правил наносы

Поет и зовет, словно молится, издалека.

 

И снова ты спасся от этого черного бунта,

И снова заметил, как ржавы Надежды борта.

И снова – усталый покой... Только кажется, будто

Жизнь вырвали, как у голодного – хлеб изо рта.